— Ну, какое чувство тебя гложет? — Что? — Говорят, главный убийца пожилых людей — уход на покой. Когда человек работает, он стремится прожить дольше. У него есть дело. Я всегда думал, что воины и их враги не могут жить друг без друга. И теперь, когда твой враг мертв и уже не придёт на поле боя, что именно ты чувствуешь — облегчение или сожаление? — Думаю, и то, и другое. — Интересно. Уверен, ты испытываешь оба чувства. Но наверняка одно из них намного сильнее другого. Скажи мне, какое? — Сожаление. «Убить Билла 2», диалог Бадда и Элль
Несмотря на приближавшееся начало мая, в этот день было прохладно и промозгло, и то и дело поднимался ветер, хотя для пригорода Лондона это было совсем не редкостью. Впрочем, такая погода была куда нельзя лучшей атмосферой для происходившего на одном из местных кладбищ печального действия — иных тут не бывало. Присутствовавших было немного, чуть более двадцати человек. Кто-то был затронут произошедшей трагедией сильнее, кто-то слабее, как и всегда бывает в таких случаях. На всякое торжество готова прийти толпа праздных зевак, будь то свадьба, крестины или похороны; ведь главных героев должны оттенять не только соответствующие декорации, но и актеры третьего плана. Иронично, однако, что сегодня всё было как нельзя более похоже на спектакль; быть может, из-за традиционной ритуальности происходившего, как думалось одному из пришедших. Он внимательно оглядел всех присутствовавших. Кучка малолетних оборванцев, которых на похоронах увидишь нечасто, затем несколько джентльменов и леди, которым покойный наверняка некогда оказал услуги в силу своей особенной профессии. Затем нотариус, его клерк и священник — фигуры в таких случаях обязательные. Далее шли те самые «главные герои». Доктор Уотсон, его жена Мэри, и хозяйка квартиры 221-б на Бейкер-стрит миссис Хадсон. Был и он сам. Наконец, был и «виновник» этого скорбного торжества — Шерлок Холмс, лежавший в недорогом деревянном гробу из вяза. Его голова покоилась на небольшой подушке, вокруг которой было разложено несколько цветов. Стоя всего в трёх ярдах от гроба, он, профессор Джеймс Мориарти, мог отлично видеть лицо своего мёртвого противника. Сейчас оно так походило на мрамор или алебастр, словно бывшее творением гениального скульптора. Мориарти вспомнил это же лицо, ещё полное жизненных сил, которое он видел всего несколько дней назад в квартире на Бейкер-стрит, хотя сегодня казалось, что с того момента прошла целая вечность. Профессор уже давно научился едва ли не насквозь видеть людей и определять обуревающие их эмоции. Тогда под маской спокойствия на лице сыщика он сразу разглядел удивление, в то же время смешанное с решимостью. Но от Мориарти не ускользнула и пробежавшая по лицу Холмса еле заметная, ускользающая тень страха. В тот момент профессор поймал себя на несколько противоречивой мысли, что не хочет, чтобы его оппонент испытывал эту эмоцию, пусть ему самому это могло и сыграть на руку. Теперь же абсолютно расслабленное, с застывшими, словно воск, чертами и закрытыми глазами, это лицо приходилось Мориарти по нраву гораздо больше. Мысль, что благодаря его стараниям его враг после своей смерти превратился в почти что произведения искусства, льстила профессору. Быть может, и сам сыщик оценил бы это, если бы мог. Впрочем, надо было отдать должное и тем, кто готовил тело сыщика к погребению. Мориарти знал от своих людей, что, когда на углу Бентинг-стрит и Уэлбер-стрит Шерлока Холмса насмерть сбил фургон, вид мертвого тела посреди дороги был не из приятных, по крайней мере, для праздных зевак. Запряжённая в фургон лошадь лягнула сыщика прямо в грудь, моментально сбив его с ног и сломав несколько рёбер. Колеса фургона завершили начатое. Воскресив в памяти тот день, Мориарти вспомнил, как до последнего не хотел устранять Холмса таким варварским, хотя и действенным способом. Но другого пути не было, а незаметно отравить или застрелить сыщика было так же невозможно, как и самого Мориарти. Конечно, для перестраховки профессор поставил двух своих агентов на крыше дома на Вир-стрит и на Пэлл-Мэлл, почти рядом с домом Холмса-старшего, что было весьма рискованно. Однако подкупленный возница фургона сделал своё дело, и на крайний риск всё же идти не пришлось. Однако в глубине души, если таковая у него имелась, в чем сам профессор сильно сомневался, он чувствовал нечто вроде раздражения. Обычно он никогда не давал волю подобным мелочным страстям, весьма пагубно влияющим на высокоорганизованный разум. Но он не мог вот уже несколько дней отделаться от этого ощущения, и решил с помощью глубоко самоанализа объяснить себе его природу. И лишь вчера вечером Мориарти осознал всю простоту ситуации. Ему претило, что его враг пал не от его руки, хотя и по его приказу. Это было и странно, и смешно одновременно — ведь Мориарти никогда лично не совершал краж, убийств, похищений; все эти годы они совершались по его сценарию другими людьми. Зачастую марионетки даже и не знали о существовании своего кукловода. Для Мориарти их жизни были столь же малоценны, как и жизни жертв. Это было ниже его достоинства — пачкать руки об их мерзкие обывательские душонки. Но Шерлок Холмс… Он к таким никогда не относился. Профессор Мориарти сам уже давно следил за Шерлоком Холмсом, очень скоро убедившись в его недюжинных умственных способностях, но всё же поначалу ещё не приравнивая их к своим собственным. Тогда ещё и речи не могло быть об устранении сыщика. Да, Мориарти предчувствовал, то Холмс рано или поздно попытается встать у него на пути, но был уверен в своем могуществе. Быть может, слишком уверен. Информации о самом Холмсе у профессора в скором времени было предостаточно — его собственные агенты давно разузнали многие детали биографии как сыщика, так и его старшего брата. Немало сведений Мориарти почерпнул и из рассказов доктора Уотсона. Мысль о Босуэлле знаменитого сыщика отвлекла Мориарти от остальных размышлений, и он взглянул на стоявшего напротив доктора. Подавленный, без единой кровинки на лице и с синеватыми пятнами вокруг покрасневших глаз, Уотсон сам был похож на мертвеца, даже больше его погибнувшего друга. Мориарти лишь слегка пожал плечами, отметив про себя, что, помимо фактических данных, недюжинный писательский талант доктора доставил ему и немало эстетического удовольствия, которого теперь во многих книгах днём с огнём не сыщешь. Какая горькая ирония, особенно для самого доктора — из-за его трудов и стараний его лучший друг был сейчас мертв. Жаль только, что в своих записках доктору Уотсону не придётся увековечить историю противостояния мистера Шерлока Холмса и его, профессора Мориарти. Это могло бы стать лучшим произведением доктора-писателя, как и лучшим делом обоих главных его персонажей. Тем временем небольшая толпа расступилась, и к гробу приблизился священник, начав говорить положенные в таких случаях слова молитвы. Все, как один, словно по невидимому знаку уронили голову на грудь, лишь изредка устремляя взор на священнослужителя. И только Мориарти продолжал держать голову прямо, хладнокровно анализируя состояние присутствующих. Он легко определил в некоторых смятение, в других — лишь напускную горечь, владевшую парой-тройкой бывших клиентов Холмса, пришедших сюда более из вежливости, чем скорби. Несколько оборванцев из так называемой «Нерегулярной Армии с Бейкер-стрит», по-видимому, уже утомились от однообразности и тягостной атмосферы происходящего, и стали потихоньку удаляться. Мориарти невольно поморщился от неприязни, когда один из оборвышей прошел слишком близко от него и почти задел заляпанным чем-то рукавом. Это прискорбно, подумалось профессору, что Шерлоку Холмсу пришлось выбирать себе в агенты этих беспризорников, большинство из которых заботились лишь о заработке, а не о самом процессе исполнения задания. Сам Мориарти всегда проверял своих самых доверенных и приближенных людей не только на верность и умения, но и на отношение к своему делу. Точно так же, как талантливый постановщик отбирает для своей пьесы лучших актеров с нужными амплуа и подходящими ролями. Профессор невольно задался вопросом: смог ли Шерлок Холмс достичь бы таких высот, каких достиг он сам, если бы захотел? Ответ «нет» явно не устраивал Мориарти: в последние месяцы их немой заочной, но от того не менее яростной борьбы он не раз замечал, что Шерлок Холмс своими методами «плетения сетей» во многом походил на него самого. Мориарти не стал бы обвинять его даже в неосознанном плагиате — скорее, это было похоже на перенимание знаний учеником у учителя. Стало быть, он, Мориарти, уничтожил своего лучшего ученика? Как ни парадоксально, но это было именно так. Сыщик и преступник — две стороны одной и той же медали, а понять преступника, даже начать мыслить, как он, и при этом не стать им — это сумеет далеко не каждый. Научился ли сам Мориарти чему-либо от Шерлока Холмса? Такая мысль несколько задевала самолюбие профессора, однако он не мог отрицать, что начало их борьбы показало всю опасность пристрастия профессора к театральным эффектам. Мориарти и по сей день себя корил тем, что выдал себя тогда своей монограммой в том кратком ультиматуме. Пусть и маленький, этот промах едва не разрушил всю его организацию! Но, к счастью, хладнокровие и умение мыслить на много ходов вперёд, как всегда, сыграло профессору на руку в критический момент. И всё-таки подобных ошибок Мориарти повторять не должен. Даже несмотря на то, что противника, подобного Шерлоку Холмсу, он вряд ли теперь встретит… — О Боже! Кровь! — внезапно воскликнула молчавшая до этого миссис Хадсон и, охнув, лишилась бы чувств, если бы её не подхватил доктор Уотсон. Мориарти с некоторым удивлением перевел взгляд на тело Шерлока Холмса, и заметил небольшое багровое пятно на чёрном сюртуке, просочившемся и на белую рубашку. — Убийца где-то здесь*, — прошептал кто-то из присутствовавших, и среди пришедших прокатилась волна тревоги. Все, как один, стали нервно и подозрительно смотреть друг другу в глаза, пытаясь внешне сохранить спокойствие, но не сумев побороть предательский прищур своих собственных глаз, полных недоверия и подозрения. На лице Мориарти не дрогнул ни один мускул, хотя он был готов посмеяться над этим нелепым суеверием, однако, в силу странной иронии, оказавшемся правдой. Впрочем, Мориарти совершенно не боялся быть узнанным или обвинённым в чём-либо, ведь никто из присутствовавших не знал его в лицо. Как и о его деятельности. Интересно, и кого эти суеверные обыватели начнут подозревать первым? — Это всё моя вина, — вдруг громко, на тяжком выдохе проговорил доктор Уотсон. По его дрожащему голосу было ясно, что он силился и не мог это сказать вот уже несколько дней. — О чём ты, Джон? Что ты такое говоришь? — с недоумением и тенью страха проговорила миссис Мэри Уотсон, едва заметно кашлянув и положив руки на плечи мужу. Словно не выдержав мгновенно устремленных на него взглядов двадцати с лишним человек, Уотсон вдруг рухнул на колени, на сырую и холодную землю, закрыв лицо руками, и надломленным от скорби и слёз голосом проговорил: — Я должен был быть рядом… Должен был знать, что происходит с моим другом в последние месяцы. Но я так мало писал ему!.. Дальше Мориарти не слушал, будучи порядком разочарованным неумением доктора контролировать свои эмоции. Превратить отправление Шерлока Холмса в последний путь в слезливую мелодраму! Если бы последний мог лицезреть это жалкое зрелище, он наверняка бы не был рад. Не говоря уже о том, что доктор Уотсон весьма преувеличивал свою некомпетентность — Шерлок Холмс сам избегал контактов со своим другом ради его же блага. Мориарти продолжал смотреть на державшуюся ото всех чуть поодаль троицу. Миссис Хадсон всё еще не могла прийти в себя после увиденного и, не моргая, смотрела на красное пятно на рубашке Холмса. Доктор Уотсон, хотя и встав с колен по увещеваниям его жены, все же был почти готов снова упасть, как тряпичная кукла. Мэри Уотсон, обнявшая мужа за плечи, тоже как будто нетвердо стояла на ногах. Профессор заметил, как она пару раз кашлянула в платок, оставив на нём два красноватых пятнышка. Уотсон тоже видел это, но ни он, ни Мэри, торопливо спрятавшая платок, как будто не обратили на это никакого внимания. Или сделали вид, что не обратили. Их взоры были по-прежнему прикованы к лежавшему в гробу. Профессор подумал, что в смерти Шерлока Холмса, по большому счету, надо винить лишь самого Шерлока Холмса. Сам Мориарти сделал всё, чтобы не дать такому гениальному аналитику и мыслителю пропасть; он даже лично появился в его квартире, чего бы он никогда прежде не позволил себе сделать. Но Холмс слишком жаждал победы и поставил на «зеро» всё, даже собственную жизнь. Азарт погубил его; а ведь Холмс мог бы и подумать о своем небольшом круге близких людей. Тем более, что над доктором Уотсоном явно нависала угроза вскоре погрузиться в ещё один траур. Как, однако, легко было Мориарти обвинять других в отсутствии или переизбытке тех чувств или эмоций, которые он сам давно изгнал из своего собственного сознания. Кажется, люди обычно называли это лицемерием. Мориарти же предпочел назвать это скрупулёзным анализом. Он вновь осмотрел толпу, и ему показалось странным, что среди присутствовавших не было Майкрофта Холмса. Это ведь именно к нему Шерлок направлялся в роковой для себя вечер. Мориарти был хорошо осведомлен, что слежка за его персоной велась со стороны обоих братьев, хотя большей частью информации располагал младший, так и не успевший передать старшему самого важного. Интересно, какая из мелочных страстишек сейчас владела персонифицированным воплощением британского правительства? Чувство вины? Глубокая горечь? Или же наоборот, глубокое безразличие? Во всяком случае, теперь это было едва ли важно. Но наконец все формальности были соблюдены, и гроб с телом сыщика предстояло предать земле. Все пришедшие, до этого почти неподвижные, как статуи, словно желавшие оттянуть этот неизбежный момент, вдруг разом оживились, как при первом снегопаде после долгой и затяжной поздней осени. Кто-то подходил к гробу ближе, чтобы увидеть лицо прославленного сыщика в последний раз, а кто-то даже положил платок на то место, где на груди его просочилась кровь. Мэри Уотсон, не сказав ни слова, вложила в соединённые ладони Холмса уже начавшую увядать розу. Доктор Уотсон же, застыв над гробом с выражением некоторой растерянности, видимо, до сих пор не в силах смириться с произошедшим, вдруг тяжко вздохнул, сжал ладонь Холмса в своей и положил в гроб несколько исписанных листков. Наверное, это была начатая, но теперь уже не имевшая шансы быть завершенной очередная повесть о приключениях сыщика и его лучшего друга. Вот уж и вправду, свой талант писателя доктору Уотсону теперь придётся похоронить вместе со своим лучшим другом. Но опять же по вине последнего. Наконец крышка гроба Шерлока Холмса глухо захлопнулась, и овладевшее всеми немое ожидание чего-то большого, страшного и неизбежного вдруг мгновенно пропало, сменившись горьким смирением. Плакальщики расступились, и несколько дюжих могильщиков стали спускать гроб в могилу. Мориарти это невольно показалось похожим на спуск корабля на воду. Корабля, который больше не вернется в порт, который покинет. Перед внутренним взором профессора в силу некой почти капризной фантазии вновь возникли театральные декорации — он видел самого себя в лодке, в чёрном плаще, в образе Харона, а рядом с ним сидел очередной ушедший смертный: бледный, поверженный, но отчего-то до конца не сломленный Шерлок Холмс. Гроб опустился на дно могилы, но только целую минуту спустя, с горьким и робким колебанием, доктор Уотсон пригнулся, набрал в ладонь горсть чёрной, мягкой и липкой земли, неуверенно помял её в руке, вглядываясь в комок, словно пытаясь увидеть в нём ответ на все мучившие его вопросы, и наконец с отчаянием бросил его в могилу. Звук удара был глухой, хотя и тихий. Вслед за Уотсоном последовали и все остальные, некоторые медлили, некоторые наоборот, старались покончить с этим как можно скорее. Руки миссис Хадсон заметно дрожали: она едва смогла заставить себя взять горсть земли и бросить её. Мориарти же сделал это почти механически, не раздумывая, почти не чувствуя комка земли в ладони. Он подошёл к могиле, бросил комок, и, услышав приглушенный удар, с чувством, похожим на ощущение исполненного долга, сделал несколько шагов назад, и вновь погрузился в размышления. Он пытался определить, что же в первую очередь заставило его прийти сюда. Попытаться дать этому название. Разложить всё по полочкам, найти неизвестное. Впрочем, Мориарти отчасти понимал, что чувствует, с того самого момента, когда один из его агентов сообщил об удачном завершении плана с фургоном. Но это надо было четко проанализировать, проговорить про себя, достав из глубин подсознания на передний план. Итак, что же чувствовал профессор? Неприязнь к врагу? Несомненно; так и положено относиться к оппоненту. Это отнюдь не ненависть, эта бессмысленная и отупляющая эмоция, из-за которой легко можно оступиться и сделать неверный шаг. Просто неприязнь как осознание, что у тебя есть враг. Итак, неприязнь. Удовлетворение от устранения врага? Да, и довольно сильное. Чем выше риск, тем больше радует следующая за ним победа. Прямая пропорциональность. Страх? Нет, разве что его слабая тень, догорающий уголёк, скорее именующаяся беспокойством. Все-таки в последние недели могущество профессора висело на волоске. Однако это подобие страха породило немалый адреналин, благодаря которому Мориарти выстоял в этой битве. Он уже давно научился перерабатывать вредные эмоции в полезные стремления. А теперь уже опасаться было нечего. Уважение к Шерлоку Холмсу как к достойному противнику? Безусловно. В начале января, всего четыре месяца назад, когда Шерлок Холмс встал на его пути, Мориарти был возмущён, если не сказать, что рассержен. Но по мере продолжения их противостояния профессор быстро оценил по достоинству всю энергию, смелость, упорство, бесстрашие и, конечно, аналитические способности сыщика. Тогда Мориарти посетила мысль, что он давно хотел испытать свои силы в поединке с достойным противником, и вот судьба наконец подарила ему такой опасный, но всё же желанный шанс. Итак, уважение, и весьма немалое. Что ещё? Оставалось нечто, вносившее привкус горечи в это уважение. Сожаление?.. Озвучив это слово в своем сознании, профессор Мориарти долго к нему прислушивался, ощущая его чуждость и необычность. Да, это было сожаление. Такого противника, как Шерлок Холмс, Мориарти наверняка больше никогда не встретит на своем пути. Холмс был прав, говоря, что он единственный в своём роде, и это было отнюдь не пустое бахвальство. Никогда ещё Мориарти не приходилось задействовать все свои силы и затрачивать столько энергии. Но именно благодаря этому он сумел за последние несколько месяцев по-настоящему ощутить обозреть всю свою власть и могущество, простирающееся на весь Лондон и даже дальше. Если бы не Шерлок Холмс, он бы никогда этого не достиг. Правду говорят, всё, что нас не убивает, делает нас сильнее… И именно это и добавляло эту горьковатую каплю сожаления. Не потому, что Мориарти убил, пусть и не своими руками, Шерлока Холмса, как человека. А потому, что этим он уничтожил его как мыслителя и стратега. — Вы… Вы знали мистера Шерлока Холмса? — вырвал Мориарти из раздумий печальный голос. Профессор с некоторым удивлением посмотрел на автора вопроса — доктора Уотсона, чей взор был наполнен чем-то сродни непониманию со слабой каплей надежды. Словно он надеялся узнать у профессора некую сакральную истину, которую, впрочем, всё равно не сможет осознать. Надев маску формальной скорби, Мориарти ответил: — Да, знал. — Вы тоже были одним из его клиентов? — в свою очередь спросила Мэри Уотсон. — Можно и так сказать, — продолжил профессор, поражаясь догадливости доктора и его жены. — Он оказал мне весьма ценную услугу. Правда, мне пришлось заплатить за это немалой частью своего спокойствия, но, к счастью, это того стоило… В конце-концов, ведь всё это было чистой правдой. Говорят, честность — лучшая политика; всё зависит лишь от того, что сказать и как. — О, вы далеко не первый, мистер…? — Уотсон вопросительно посмотрел на профессора. — С вашего позволения я сохраню своё инкогнито, — бесстрастным голосом ответил Мориарти. Доктор понимающе кивнул — дело обычное, ведь многие клиенты Шерлока Холмса предпочитали не раскрывать своих имён. Потеряв тот блеск надежды в глазах, Уотсон тяжко вздохнул. Его глаза увлажнились, и он, пытаясь это скрыть, перевёл взгляд на надгробие. — Это абсолютно неправильно. Нелепо… — пробормотал он надломленным голосом. — Что именно? — с ноткой удивления спросил профессор. — Что он, великий Шерлок Холмс, распутавший около тысячи дел, бывший множество раз на волоске от гибели и всегда выходивший сухим из воды, умер под колесами фургона! — в какой-то момент доктор Уотсон едва не сорвался на крик, но сдержался в присутствии жены и миссис Хадсон. Мориарти с ледяным спокойствием произнёс: — А какой бы вы хотели для него смерти? — Что? — шокированно переспросил Уотсон. — Вы хотели бы, чтобы он умер во время распутывания одного из своих дел от рук преступников? Или чтобы его поразила смертельная болезнь? Или всё же для вас, точнее, для него, было бы лучше дожить до преклонных лет, немощи и букета болезней, чтобы потом умереть в глубоком одиночестве? Уотсон приоткрыл рот, но ничего не сказал, поражённый и сбитый с толку этим градом риторических вопросов. — Сэр, то, что вы говорите, звучит очень жестоко, — произнесла молчавшая до этого миссис Хадсон. Мориарти встретился с ней взглядом и увидел в её глазах враждебность. — Согласен. Жестоко. Но правдиво, — отпарировал он. — Быть может, вы и правы, — с тяжким вздохом произнёс Уотсон, вконец сломавшись под тяжестью вопросов без ответа. — Но… Смерть моего лучшего друга не должна была быть такой… Бессмысленной. Мориарти ощутил, как его спокойствие было нарушено лёгким раздражением. Он почти пожалел, что не может приоткрыть завесу тайны для доктора. — О нет, не думаю, что смерть такого великого человека, как Шерлок Холмс, была бессмысленной. Возможно, для вашего же блага он мог что-то скрыть от вас, — произнёс профессор и, немного погодя, добавил: — Вам, доктор Уотсон, следовало бы гордиться тем, что вы были его близким другом. А он бы наверняка не потерпел пустой горечи от своих друзей. Уотсон посмотрел на профессора с выражением наивного, почти детского удивления, и вдруг слабая улыбка тронула уголки его рта: — Знаете, сэр, вы говорите почти как он… Польщённый этим комплиментом, Мориарти почти усмехнулся. В конце-концов, доктор Уотсон никогда не вставал на его пути, а маленькая капля ободрения — достаточная награда за его литературный талант. Мэри вновь кашлянула, и Уотсон, вздрогнув, произнёс: — Боюсь, нам пора идти, сэр. Быть может, мы увидимся снова. — Сожалею, доктор Уотсон, но я скоро покидаю Лондон. — Что ж… Тогда прощайте, сэр, — с каплей огорчения ответил доктор и, держа за руки обеих женщин, направился к границе кладбища, где стояло несколько экипажей, запряженных лошадьми со страусиными перьями. Все трое сели в ближайший экипаж, и Мориарти краем глаза заметил, как миссис Хадсон, очевидно, от поднявшегося ветра, вытащила из своей сумки и надела не слишком подходящий к траурному черному цвету платья ярко-красный шарф. Постепенно и остальные пришедшие стали расходиться. Мальчишки тоже все как один куда-то скрылись, и вскоре не осталось никого, кроме завершивших свою работу могильщиков, пары начавших говорить о чём-то своем плакальщиков. Мориарти тоже предпочел остаться. Он подошел ближе к могиле и остановил свой взгляд на надгробии, на котором было выведено:Здесь покоится Шерлок Холмс Родившийся 6 января 1854 г. Погибший 26 апреля 1891 г. Горько оплакан Д.У.
Вглядевшись в собственное отражение в гладком могильном камне, Мориарти вынужден был признать, что в смерти было действительно нечто великое, пугающее и непостижимое даже для него. А с тем, что нельзя постичь разумом, можно лишь смириться. Обстановка вокруг располагала к рассуждениям, и Мориарти вновь отстранился от всего мира вокруг. Оставалось ещё несколько белых пятен. Профессор попытался себе представить все варианты возможного развития событий, если бы его план не сработал, в силу некой насмешки судьбы. Холмс мог бы не попасть под колеса фургона. Он бы мог избежать падения кирпича на улице, мог бы даже отбиться от посланного профессором бандита с дубинкой. Что дальше? А если бы Холмс сбежал? Несомненно, он бы сделал это с умыслом, а не из трусливого дезертирства, чуждого ему так же, как и профессору. Исход всё же мог быть печальным. А может, Мориарти бы пришлось прибегнуть к крайним мерам и взять в заложники доктора Уотсона или миссис Хадсон, и уж тогда ловить Холмса в свои сети. Кажется, всё. Хотя нет. Оставалось одно. То, что гордость Мориарти не позволяла представить возможным, но любопытство и давняя привычка просчитывать все комбинации на много ходов вперёд желала допустить. Что, если бы Шерлоку Холмсу удалось его сокрушить? Мориарти понадобилось около минуты, чтобы явственно себе это представить и с этим примириться. Его охватила волна раздражения, как и тогда, на Бейкер-стрит, когда Шерлок Холмс на свою погибель не хотел внимать его увещеваниям. Только теперь к этому откуда-то из глубин подсознания примешалась почти животная ярость, весьма разрушительно действующая на рассудок. Но Мориарти её не останавливал. Он сжал кулаки, едва ли не до крови вонзив себе ногти в ладони, испытывая нерациональную злобу к человеку, только что обретшему последний покой на глубине семи футов. Если бы Шерлок Холмс предал широкой огласке все, что он знал об организации Мориарти, тот бы всё равно не дался в руки не способным ни на что ищейкам из Скотланд-Ярда. Его пугала не петля, а позор. Провал. К его услугам всегда была возможность в кратчайшие сроки добыть яд. Он бы мог уйти из жизни подобно Сократу. На худой конец сошла бы и пуля, но тоже только своя. Но профессор был абсолютно уверен, что это была самая минимальная вероятность. Впрочем, было бы совсем не обязательно умирать при полном крахе его организации. Мориарти бы нашел способ сбежать. Но и тогда бы Шерлок Холмс оставался для него достойным противником. С крахом Мориарти пришёл бы и крах Холмса — профессор уже давно отметил эту образовавшуюся между ними невидимую связь. С провалом самого гениального преступника исчез бы и смысл существования самого гениального сыщика. Патовая ситуация. Дело было лишь за малым — их обоюдным физическим уничтожением. Зачем оболочка, если в ней умер разум? Мориарти бы не позволил никому из возможно оставшихся приближенных уничтожить устранить Холмса. Нет, он бы сделал это сам, пусть и вопреки собственным принципам. Он бы выбрал для этого любое оружие, но… если вдруг Холмс стал бы сопротивляться, и если Мориарти бы всё же суждено было погибнуть вместе с ним, он бы предпочел отдаться во власть стихии, бушующей и беспощадной, чтобы навсегда стереть их обоих с лица земли. Внезапно Мориарти почувствовал боль в правой ладони, которую всё-таки расцарапал до крови. — Вы не в силах смириться со смертью этого человека? — спросил проходивший мимо плакальщик. — Вовсе нет, я как раз сумел смириться, — ответил профессор, разжав, наконец, кулак. Теперь точно всё было кончено. Он перебрал все варианты, но реальным оказался лишь один. Профессора Мориарти больше ничто не связывало с Шерлоком Холмсом. Но в истории было необходимо поставить точку. Профессор вытащил из петлицы на своем сюртуке маленький бутон белой розы, внимательно проследил, как несколько капель его собственной крови капнули с ладони на лепестки и, присев, положил бутон на могилу. — Ваша игра окончена, мистер Холмс. Мориарти даже чувствовал удовлетворение от того, что подарил своему врагу такую роскошь — присутствие на его похоронах. Затем он встал, подождал ещё несколько секунд, позволил себе глубоко вздохнуть и, развернувшись, ушёл. За границей кладбища оставался только один последний кэб. — Садитесь, сэр. До города далеко, а ветер поднялся, — пробурчал сквозь шарф тучный кэбмен в черном пиджаке с красной окантовкой. Мориарти назвал ему адрес, протянул пару монет, которые кэбмен взял не глядя, словно его совершенно не заботили размеры его и без того скудного заработка. Профессор сел внутрь, и кэб тронулся по почти пустой дороге. Теперь Мориарти ждали другие проблемы и планы. С некоторых пор ему светила очень выгодная сделка с одним коррумпированным владельцем банка, по проверенным данным, обладавшим некоторыми весьма опасными для британского правительства компрометирующими документами. В обмен на них Мориарти был готов обещать банкиру протекцию от властей и проверок, когда тот в скором времени объявит себя банкротом, скрыв немалую сумму денег. Но… Профессор внезапно поймал себя на мысли, что не хочет об этом думать. У него был «скелет» плана, но не было желания добавлять к нему детали. Совсем как у писателя, которого в самый неподходящий момент оставило вдохновение. Что это? Неужели усталость и выгорание? Мориарти потер виски, прислушиваясь к размеренному цокоту копыт и свисту ветра, пытаясь понять, что это с ним вдруг произошло. Долго гадать не пришлось. После всего его противостояния с Шерлоком Холмсом всё казалось таким… мелочным. Бесхитростным и безыдейным. Этот вывод огорчил и даже несколько напугал профессора. Он осознал, какая в этой мелочности скрывается пустыня обыденности. Мориарти закрыл глаза и попытался успокоить это бессмысленное волнение. Ведь художник, закончивший свое грандиозное полотно, всегда себя чувствует себя таким усталым. Его сил в первое время едва ли хватает на пару эскизов к следующему полотну. Это временно, это скоро пройдет. Но нет. Это была не усталость. Это была опустошенность. Раньше, развивая свою организацию, Мориарти жил от одного удачного завершения плана к другому. Движущей силой был азарт и чувство безнаказанности. Ему было куда двигаться и развиваться. А теперь… В будущем Мориарти едва ли ждало нечто настолько же для него великое, как противостояние с Шерлоком Холмсом. Его magnum opus** был окончен. Неужели, даже угодив в могилу, Шерлок Холмс сумел его победить?.. Нет. Никогда. Мориарти гнал эту мысль, причинявшую боль его самолюбию, но она вдруг переродилась в другую: быть может, было бы и правду лучше, если бы он разделил участь своего заклятого врага? Ведь Мориарти никогда не боялся смерти — нет смысла бояться неизбежного. Вопрос лишь в том, где, когда и как встретиться с этим неизбежным. В воображении профессора вновь предстал альтернативный вариант их борьбы с Шерлоком Холмсом. Мориарти охватило ощущение грандиозности и величия, словно через смерть в стихии он бы смог понять ту непостижимую тайну смерти, присутствие которой он ощущал так близко, стоя на могиле сыщика. А теперь… Каким бы не будет последний миг его жизни, это точно будет не гибель вместе с достойным врагом. Мориарти почувствовал, что почти готов согласиться с доктором Уотсоном, так убивавшимся из-за незавидной гибели сыщика. Так какой же будет теперь смерть самого Мориарти? Убьёт ли его кто-то из его собственных подчиненных, решивших предать своего босса? Или его всё же ждёт петля? Или же он сам примет свою смерть? Или ему всё же будет суждено умереть в возрасте восьмидесяти лет на старой, жесткой, изъеденной клопами постели?.. Мориарти даже содрогнулся от этой мысли. Что-то и вправду сломалось внутри него там, на кладбище. Раньше его врагом был Шерлок Холмс. А теперь — он сам. А от себя не убежишь… Внезапно фургон подбросило на неровной части дороги. Подсознание профессора выдало ощущение дежавю, и он вспомнил, что нечто подобное уже происходило пять и десять минут назад. Выглянув из окна, Мориарти пригляделся к окрестностям и вдруг понял, что они уже третий раз едут по одной и той же дороге. — Идиот! Куда ты едешь?! — прикрикнул он на кэбмена. Тот не реагировал. — Ты что, глухой? Мы едем не туда, куда я сказал!.. Но вдруг кэбмен, не оборачиваясь, резко дёрнул поводья. Лошади заржали, как одержимые, кэб развернулся так резко, что Мориарти сильно ударился спиной о заднюю часть сиденья. Затем кэб рванул куда-то в глубину чёрной, почти заброшенной улочки. — Ты совсем спятил?! Здесь тупик! — взревел Мориарти от гнева, уже готовый сзади огреть сумасшедшего кэбмена по затылку. Но тот резко остановил лошадей в двух ярдах от каменной стены и, с неожиданной для своей тучной фигуры прытью, резко развернулся. В первые полсекунды Мориарти овладел едва ли не суеверный ужас при виде этого лица, чьи черты ему были так хорошо знакомы. Но почти сразу же он понял — здесь не было мистики, и перед ним не было фантома обретшего последний покой Шерлока Холмса. Это был его брат Майкрофт Холмс, британское правительство в облике человека. Холмс-старший сжимал в руках пистолет, направив дуло прямо в сердце профессора. Майкрофт не взвел курок — значит, пистолет был заряжен заранее. — Я вижу, мистер Холмс, вас с вашим братом роднит весьма опасная привычка, — сухо произнёс Мориарти, приняв совершенно нейтральное выражение лица. Но на этот раз это стоило ему немалых усилий. — Не смейте говорить о нём! — процедил сквозь зубы Майкрофт. Его глаза блестели от гнева; внутри него клокотала ярость. — И зачем было ломать эту комедию с переодеванием в кэбмена? — с вымученной насмешкой спросил Мориарти, откинувшись на спинку сиденья. — И тем более ездить кругами вокруг кладбища… — Я ждал. — И чего же вы ждали, мистер Холмс? — Когда вы наконец опомнитесь. Я, признаться, был более высокого мнения о ваших логических способностях. Мориарти был задет за живое, и отпарировал: — А я, признаться, ожидал вашего появления на похоронах вашего единственного родного брата. — Молчите, я сказал, молчите, мистер мерзавец! Приди я на похороны Шерлока, я бы не удержался и разорвал бы вас в клочья голыми руками! — И вместо этого вы хотите меня пристрелить здесь, в тёмной подворотне, как бешеную собаку, — с той же полупритворной насмешливостью продолжал Мориарти, однако начав незаметно оглядываться по сторонам, надеясь выскочить из кэба. — Не слишком благородное и стоящее дело для главы секретных спецслужб Лондона. — Это дело чести, а не благородства, профессор. Я знал, что Шерлок вел против вас борьбу. И я пытался его сначала отговорить, потом помочь, но он был непреклонен. Он говорил, что достиг наивысшей точки своего жизненного пути, и его не страшит цена, которую ему может придётся заплатить. — И что же вас так печалит? Так ведь и сложилось. — Я открою вам секрет, — холодно произнёс Майкрофт Холмс. — Шерлок втайне мечтал сразиться с вами один на один. В открытую. Мориарти ничего не ответил, пораженный тем, как мысли Шерлока Холмса оказались похожими на его собственные. — Но у вас, профессор, не хватило на этого духу. Ведь у вас кишка тонка самому убивать. Вы трус. — Как вы смеете… — ядовито прошипел Мориарти, не в силах больше сдерживать нервы на пределе. — Смею. Вы были столь уверены в себе, что даже ничего не заподозрили, когда миссис Хадсон на кладбище надела красный шарф — это был сигнал, что вы здесь. Опасный промах, профессор — Шерлок бы этого не одобрил. — Кажется, наш диалог слегка затянулся, мистер Холмс. Я не испытываю иллюзий относительно ваших намерений. Но хочу напомнить, что, кроме меня, есть и моя организация. Даже с моим устранением найдутся люди, готовые продолжить мое дело, как и начатую вашим братом вендетту… — Ваши мелочные попытки оставить вам вашу мерзкую жизнь вам не помогут. Шерлок, увы, не дошел до моего дома в тот проклятый день — но он успел заранее дать мне в руки все нити. Несколько ваших людей уже схвачено, а в понедельник мышеловка захлопнется окончательно. Вы ведь так удачно попались на мою собственную приманку в виде этого пройдохи-банкира… Но я избавлю вас от участи лицезреть ваш собственный крах. Равно как и попытки вернуться к вашему прежнему существованию. В глазах Майкрофта Холмса сверкнула решимость. Пальцы ещё сильнее сжали пистолет. Мориарти хотел попытаться выбить оружие. Но понял, что просто не успеет. Оставалась лишь попытка молниеносно вырваться из кэба — пешком Майкрофту Холмсу за профессором не угнаться, а развернуть лошадей в тупике он не сможет. Но вдруг Мориарти понял — он и сам был в тупике. Опустошенность внутри него ничем не заполнить. Дело всей его жизни было завершено — а с ним и сама жизнь. И потому профессор лишь застыл на месте, смотря прямо в глаза Майкрофту Холмсу. Тот спустил курок. Мориарти почувствовал не столько боль, сколько невероятной силы удар, как будто его вдавило в стенку. А когда пришла боль, то было уже не до нее. Тело налилось свинцом, мир вокруг стремительно терял очертания. И прежде чем навсегда провалиться в чёрную бездну забвения, Мориарти ещё раз вгляделся в лицо лже-кэбмена. Только теперь, рядом с ним, на один последний миг, он увидел ещё одно лицо, чьи черты он бы ни с чьими не спутал. В тот день профессор Мориарти всё-таки разделил свою могилу с Шерлоком Холмсом.— А теперь, когда осталось несколько минут до твоего последнего вздоха, могу ответить на твой вопрос более чётко. В данный момент всё, что я чувствую — это сожаление. Ты слышишь? Потому что величайший из воинов, которого мне довелось встретить, пал от руки негодяя, убогой твари, ничтожества, такой подлой скотины как ты. Этот воин заслуживал большего. «Убить Билла 2», монолог Элль перед смертью Бадда