Ближе к свету

Эрику было 13, когда умерла его мама. Его боль была так сильна, что сил на что-либо совершенно не хватало. Он почти не спал, ел и делал необходимые для организма вещи скорее на автомате и по просьбе отца, чем по действительному желанию. Почти все время плакал. И именно тогда он почувствовал этот странный, почти что робкий толчок, как будто кто-то ментально дотронулся до его сознания, но не стал идти дальше. После того, как он рассказал об этом отцу, он узнал, что это был зов его соулмейта. Эрик даже немного приободрился, и в первое время ему было интересно, что такое испытала в тот момент его пара, кто это вообще и как его найти, но за делами вернувшейся обычной жизни он совсем позабыл об этом. Воспоминания об этом моменте вернулись уже на втором курсе, когда в радиусе нескольких метров резко увеличилось количество счастливо воркующих парочек. Как-то дождливым осенним вечером он даже попытался установить связь со своей парой, призвать её или его, но у него ничего не получилось. Уставший и, на собственное удивление, немного разочарованный, он завалился немного подремать, пока в окно хлестко ударялись тяжелые капли воды. Под успокаивающий шум дождя ему приснилось, как он встретил свою вторую половинку, а его мама была рядом в такой неожиданно важный для него момент. Попытки найти своего соулмейта или хоть кого-нибудь не увенчались успехом, поэтому ближе к Рождеству его настроение было приблизительно нигде. На предложение отца пойти развеяться в торговый центр он согласился нехотя, но, в конце концов, его скверное настроение не должно было никак отражаться на единственном дорогом ему человеке, которого он действительно любил. Здание и помещения внутри, как и полагается в такой период времени, были по-уютному украшены красной мишурой и большими шарами, а на главной площадке каждый желающий мог поцеловаться со своей парой или любым проходящим мимо посетителем торгового центра под подвешенным венком омелы. Но и про детей здесь, конечно же, никто не собирался забывать. Прямо посреди оживленного коридора, по сторонам которого находились детские и подростковые магазины, также находилась большая площадка, зазывающая к себе яркими вывесками, уютной атмосферой внутри и совершенно очаровательным парнем, одетым в костюм Санта-Клауса. Возможно, удивленно подумал Эрик, он был даже ярче, чем мигающие у небольшой арки лампочки. В груди зарождалось какое-то странное чувство. От созерцания его отвлек хитро ухмыляющийся отец, который дразняще тыкал его локтем под ребра. Он, разумеется знающий о проблемах сына на любовном фронте, решил, что лучше способа исправить это не придумаешь, поэтому призвал все свое обаяние, которое неизменно срабатывало на всех, улыбнулся и обратился к пареньку, крепко держа сына за предплечье: — Молодой человек, я прошу прощения, но вы очень понравились моему сыну — посмотрите, какой он красавец, когда не ворчит, — и он хочет пригласить вас на обед во время перерыва. Сперва ошеломленный, а потом недовольный Эрик сверкнул глазами, глядя на отца, а потом вновь перевел взгляд на невысокого юношу, который заинтересованно посмотрел на него. А потом все пошло кубарем. Словно земля ушла из-под ног, а разум снова ощутил знакомый, но забытый годами толчок. Они потрясенно смотрели друг на друга, отходя от происходящего, едва понимая свою суть, но слабые улыбки уже появились на их лицах. — Я не против. Чарльз оказывается абсолютно правильным и потрясающим, так хорошо подходящим для него, Эрика. У них совпадают взгляды на многие вещи, они любят подолгу сидеть у Эрика дома, споря о чем-то, после спускаясь вниз на кухню, где их с улыбкой и горячим молоком или чаем с печеньем встречает мистер Леншерр. Он поглаживает за ушком большого рыжего кота, который мурчит громче, чем старый холодильник, и наливает ему щедрую миску молока. У Чарльза обязательно появятся следы от молока над губами, а Эрик также обязательно с неизменной нежностью сотрет их, отряхнет крошки печенья с краешков губ и улыбнется так, как он умеет. В один из таких теплых вечеров Эрик вспоминает, что он так и не знает, что побудило Чарльза испытать тогда, несколько лет назад, такую же сильную боль. Тот расскажет не сразу, лишь после нескольких долгих минут уютной тишины у камина, и Эрик наконец-таки с замиранием сердца узнает, что его любовь подвергалась насилию в детстве. Что в самое темное время для себя они почувствовали друг друга. Он хочет лично причинить эту же боль идиотскому отчиму Чарльза и его брату, хочет отомстить за все боли и муки, которые ему пришлось переживать день за днем, но теплая ладонь ложится на его лицо, поглаживая, и пыл ненадолго остывает. — Всё теперь в прошлом. Я жил во тьме, пока не почувствовал тебя, и я не собираюсь в нее возвращаться. Блики от огня играют на их лицах, пока они упоенно целуются, вкладывая в это все свои чувства, и, может быть, они зашли бы дальше прямо здесь, на ковре перед камином в гостиной, будучи одни в доме, если бы не рыжий комок шерсти, который так удобно устроился между их ног, напоминая о себе и приличиях. Чарльз тихо смеется, прижавшись лбом к Эрику, и они оба понимают, что они лучшее, что есть друг у друга.