Infection

Все, кто приходят в корпорацию Апокалипсиса, всегда совершают одну и ту же ошибку. Они идут работать к Смерти и думают, что у них нет ровно никакого выбора. Возможно, это очень престижно и весело: сидеть круглую смену за столом и распределять грешников и праведников по их заслуженным местам. Может быть, приятно чувствовать себя вершителем чужих судеб, хотя на самом деле ты — всего-навсего исполнитель предначертанного. Но только со временем… станет чертовски скучно. Я не вру, я видел многих таких. И тут они совершают ещё одну предсказуемую ошибку. Они уходят из корпорации пытать счастье в другом месте — и совершенно забывают о трёх других Всадниках Апокалипсиса. У Войны, к сожалению, чертовски мало приспешников из-за его проклятой жестокости, но, тем не менее, все они чувствуют себя прекрасно. Каждый день они возвращаются с богатой добычей, стоящей нескольких месячных окладов сотрудников Смерти. По возвращению они пьют вкусное вино и спят с красивыми женщинами, чтобы в следующую смену заработать себе ещё большего богатства. Почти никто не знает про работников Голода, хотя они тоже редко остаются внакладе. Быть искусным поваром не только выгодно, но и почётно; талантливые ребята, не особо вылезая вон из кожи, могут окупить свою жизнь и вдобавок научиться готовить что-то божественно вкусное. Работая лишь на них двоих, можно обеспечить себе восхитительное существование… но нет. Никто не любит лёгких путей. Все идут пахать на Костлявого за копейки, почитая свой рабский труд за высокую честь. Все абсолютно. И даже ты, мой маленький милый Жнец. У меня уже очень давно не было сотрудников. Последний умер от бешенства несколько веков назад, и с тех пор никто не нанимался мне в помощники. У меня уже очень давно не было друзей. Собственно, их у меня никогда и не имелось из-за страха, что испытывает ко мне всё живое (кроме крыс, разносчиков моих инфекций). Наконец, у меня уже очень давно не было любовников. Те, кто не боялись моего изъеденного язвами лица, канули в Лету. Даже несмотря на то, что в нынешнее время можно найти того, кому плевать, я не пользуюсь их услугами… Потому что меня будет тяготить их равнодушие, будто отравленная стрела в незажившей ране. Хорошо Смерти. Вечно скептичный, веселящийся, равнодушный ко всему, и прежде всего — к себе. Прекрасно чувствует себя Война, силой беря себе всё что угодно. Наплевать Голоду, занятому исключительно едой и не вспоминающему про остальные потребности. А я… я не могу. Слишком тонкой душой наградили меня те, кто создали. И пускай, мой маленький Жнец, я всё своё бытие убиваю людей, я всё равно ждал, когда кто-нибудь тронется разумом и совершит невозможное. Но вместо этого люди начали убивать меня. Больницы, вакцины, препараты, иммунитет. Никому не нравится гибель от моей руки, как будто быть перееханным автомобилем или испустить дух от истощения гораздо лучше. Поэтому мне пришлось приспосабливаться: изобретать новые штаммы, игнорировать лечение и создавать совершенно новые болезни, не знающие лечения. Господи, как это грустно, когда губят твои лучшие творения. Грустно, мой милый Жнец, что ты не способен понять это. Ты боишься меня. Это тоже очень грустно, поскольку я так хочу предложить тебе перейти на мою сторону. В отличие от Смерти, я умею ценить то, что у меня есть. Костлявый слишком привык ко всеобщему обожанию и раболепию; мне же оно к чертям собачьим не нужно. Всё, чего я желаю — будь поблизости и выполняй вовремя мои мелкие, но такие важные поручения… Это совсем немного. С основной массой работы я прекрасно справляюсь сам, но вот одиночество… к нему не привыкнуть и за тысячи лет. Особенно зная, что кто-то совсем рядом способен с лёгкостью его избегать. Когда я ловлю тебя на пути к своему месту, ты вздрагиваешь и втягиваешь голову в плечи. Я не могу понять, нравится ли мне твоя манера пугаться или же нет. Ты прислонился к стенке и замер как кролик, готовый вот-вот броситься со всех лап прочь от опасности, но я не позволяю. Долго ты от меня бегал, мой маленький милый Жнец. Только у тебя такая реакция. Остальные Жнецы даже не смотрят в мою сторону; то ли брезгуют, то ли опасаются (именно опасаются, а не боятся) — не знаю и знать не желаю. Мне нужен только ты, и я незамедлительно предлагаю тебе бросить твоё унылое и неприбыльное занятие. Разумеется, я слышу тихий, но безукоризненно вежливый отказ. От тебя несёт запахом законной жертвы, и ты даже не представляешь, насколько это соблазнительно. В другой раз я бы действовал менее топорно, но многовековая тоска по чужому теплу заставляет меня терять контроль над собой. Уходи от Костлявого. У него тысячи таких, как ты, и каждого он ни в грош не ставит. Я хочу, чтобы ты принадлежал мне. Уж поверь, что со мной тебе будет гораздо лучше. Я бы ни за что не явил бы сейчас мой изуродованный лик на всеобщее обозрение, поэтому я просто приподнимаю остроклювую маску. Жнецу хватает лишь зрелища моих потрескавшихся сухих губ; он застывает ледяной статуей, но реагирует просто восхитительно, когда я с силой его целую. Да, это восхитительно. Непередаваемо. Живая плоть. Белая кожа, блестящие от ужаса глаза. Дрожь, которую я чувствую ладонями даже через вечные перчатки. Теперь ты заражён мною, мой маленький Жнец. Можешь вырываться и убегать от меня на негнущихся ногах. Можешь не оборачиваться на одинокого Всадника Апокалипсиса, быстро поправляющего свою маску. Ты придёшь ко мне за объяснениями — и этого хватит, чтобы удержать тебя навечно.