Мысленно (уют)

Саша пришел сегодня злой. Неудивительно, думала Катя, он ведь на работе пашет как ишак. Пусть и график нормированный — с восьми до пяти, — а все равно работа тяжелая. Да и платили копейки. Какая-то-там-сумма за выход в день — не так уж и много, учитывая, что он на пару с отцом тянул на себе всю семью. Сама Катя тоже бы с удовольствием пошла на работу, чтобы хоть как-то разгрузить некоторые долги, да не получалось — скоро заканчивался август, а впереди учебный год, третий курс училища. Хоть это и не престижный университет, а лишняя копеечка со стипендии — хоть бы полугодие закрыть без троек — не была бы лишней. Поэтому она помогала как могла, хотя саму порой тоже все бесило — кашеварить, стирать, полы драить, убирать за всеми. Мелкие-то что — от сестры, как и от брата младших, толку мало, с них много не возьмешь, как бы ни хотелось, а руки у них не оттуда растут, и приходится все за них переделывать. Вот и справлялись, как могли, они с Сашкой по отдельности. Он — зарабатывал хоть как-то, с его жизненной ситуацией и с его утерянными документами многого ждать не приходится; а Катя — по хозяйству с мамой. Папа зарабатывал, конечно, получше, чем сын, но все-таки и этого порой не хватало на полностью сытую жизнь. А впереди еще ремонт… Радует одно — места на всех хватало, квартира-то четырехкомнатная. Правда убирать ее замандишься — пока подметешь, пока пол вымоешь, а ведь еще и пылесосить в гостиной по ковру надо, кошка с собакой такую шерсть оставляют, что и веник-то не справляется. Катя готовила обед — сегодня из поселка в город она не выезжала — мать не пускала от домашних дел. Да и не особо-то и хотелось, что там делать сегодня? С Лилькой, подругой своей, одногруппницей, она видеться не особо хотела, да и занята она, вроде, сегодня. Вторая подруга укатила с мамой в какой-то там Зажопинск. Молодой человек — а что он? Он на работе, да и секс в последнее время с ним это не офигеть-какое-удовольствие, а скорее воспринимается как должное, хотя вместе они совсем недавно. В общем-то, наскучило абсолютно все. Каша в голове, мыслей слишком много, и все депрессивные, как на подбор. Одна хуже другой. Катю мучили переживания за всех родных — вот что значит остаться наедине с собой на огромной, кишащей запахом полуготовой еды кухне — но, как только в квартиру вошел злой Саша, мысли удвоились. Нет, утроились. Она знала, что в хорошем настроении с работы-работушки он приходит редко — раз в неделю или и того реже. Когда дают зарплату, в основном. Он заправляется по дороге домой в магазине пивком — или приносит с собой, тоже нередко — и отдает маме деньги, потому что самому практически ни на что их тратить не надо — на сигареты разве что, и то не всегда. Купит себе все, что надо, остальное — в семью. И Катя в какой-то степени гордилась им — правильно поступает, взрослый человек, двадцать пять лет как-никак. Хоть и вредный, и нелюдимый до жути бывает порою, добряк только когда пьяный — все равно со стороны выглядел молодцом. Хоть за глаза она и называла его «борода козлиная» и «безмозглый идиот», это не мешало. Суп был почти готов — осталось дать ему покипеть минут десять, и дело сделано. Она уже хотела было спросить у безмозглого, будет ли он суп, голодный, поди, постучалась в его комнату и услышала короткое «угу», дающее зеленый свет на то, чтоб войти, как вдруг резко переменилась в лице. Лежал на кровати и пил пиво из какой-то дешевой полторашки — аж мерзко стало. Блондинка скривила лицо чисто инстинктивно, не скрывая отвращения к пойлу, и дождалась, пока он допьет и обратит на нее все свое внимание. — Ну че приперлась, мелкая? Дай отдохнуть. — Суп готов. Жрать иди, — мрявкнула, уходя и закрывая за собой дверь. Зависла на секунду в коридоре, задумавшись снова о чем-то своем. Саша в последние полгода стал выпивать намного чаще. Редко бывали дни, когда он не выпивал хотя бы одну банку пива. И она боялась, боялась, что он закончит, как его отец — спьяну смерть безболезненная, но горькая. Очнулась она, когда Саша, проходя по коридору, задел ее плечом и устремился на кухню обедать. Ну, или уже ужинать. Как выяснилось, стояла она там не пару секунд. Пока он наливал себе суп половником, садился за стол, резал хлеб и начинал есть, Катя сидела на стуле напротив и смотрела будто бы сквозь него. Говорят, трижды обмотанные пуповиной не доживают до двадцати семи лет. Он начал выпивать, а иногда и просто в хламину напиваться. Иногда даже прогуливая работу, начхав на все и всех. Просто тупо сидя дома и либо мучаясь от похмелья, либо смотря какие-то фильмы, лазая в интернете, маясь, в общем-то, всякой ерундой. Если б он только знал, какие мысли роятся у нее в голове — не каждый выдержит. Отношения-то у них и так были не очень. Хотя, когда как, в общем-то, она вполне могла сказать, что любит своего брата. И поведение, и поступки между ними были вполне обыденными — могли как ссориться и переругиваться, подкалывать друг друга, так и идти на взаимовыручку, помогать, защищать. Все, как у всех, ничего особенного. Как только он доел и проблеял «спасибо», Катя отнесла тарелку в раковину, все с тем же стеклянным взглядом вымыла ее и снова села на стул, думая. Иногда она вспоминала, что у Саши была дочь — Ксения. И девушка бывшая тоже была, в общем-то. Но как давно это было. Об этом вспоминалось всем членам семейства именно «иногда», в красный день календаря. Сашу с виду это вообще не волновало, хотя Катька с мамой знали, что волновало, да еще как — каждую встречу с Ксюшей он радовался абсолютно искренне, задаривал подарками, уделял ей внимание. Но встречи эти происходили так редко… и в последнее время все реже. Саша любил Ксеньку — это было и так по умолчанию всем понятно. Да и не напрашивался, в общем-то, на общение с ней, как и со своей бывшей. Последний раз, когда напросился, был зверски избит бандой ее нового хахаля до полусмерти. Это было, кажется, года два назад — а как будто вчера. С тех пор он на рожон и не лез. Катя переживала за него, как обычно переживают сестры за братьев и в то же время так, как не переживает никто и никогда. Если бы он знал, что в ее сознании настолько окружен заботой — может, перестал бы быть таким колючим по отношению ко всем? Хотя, его мягкий характер все равно выдавался в мелочах. Помнится, они заночевали здесь вместе с Лилей, вусмерть пьяные. Легли на диване в гостиной. Перед этим вечером Лиля, уже хорошенько пьяная, домогалась до Сашки с просьбой достать им водки. Ну, как домогалась. Скорее состроила глазки и вежливо попросила. От пьяной Лили можно было действительно ждать чего угодно — добилась. Потом утром, мучаясь с дикого похмелья на пару с, собственно, собутыльницей Катей, они, распластавшись на диване, проснулись от включенного телевизора — Саша проснулся на работу и сидел в кресле пил чай. Затем принес по просьбе сразу без возражений Катьке таблетки от похмелья, а Лильке налил чай. И вдогонку дал две сигареты на утро. Лилька-то вернула, а вот Катька понимала, что, если бы он действительно изнутри был такой пофигист, каким хочет казаться — хрена с два он бы шелохнулся в ответ на их умирающие просьбы. С этими мыслями Катя сварила плов. С этими же мыслями просидела и выпила весь чай на кухне аж до десяти часов вечера. Бабушка уже ушла спать, мама заперлась в своей комнате с папой. Мелкие были в гостях на даче маминой подруги. А Катя? Что Катя? Пошла расстилать постель на диване, дабы вырубиться с такими же мрачными мыслями в голове. Ну, бывают такие дни — видишь все, как есть на самом деле, и никуда от этого бреда в голове не денешься. Не хочется никакой общественной жизни — вот она, жизнь, семейная, мать ее, на ладони. И жри ее глазищами и обрабатывай мозгами, как хочешь. Жизнь ни хрена не сахар, и в такие дни очень отчетливо это понимаешь. Все-таки что-то не давало уснуть. Осознание, что сидит там сейчас в своей комнате через стенку эта борода козлиная, развалившись своим хилым невысоким тельцем на огромном, мать его за ногу, диване, и смотрит какой-то отстойный фильм по ТВ. Или слушает музыку в наушниках. Короче мается, в общем-то, всякой ерундой. Иногда казалось, что он остановился в развитии, да и в жизни, пожалуй, тоже поставил на себе крест — такое существование с впахиванием на семью, выпивка, абсолютно бесполезное времяпрепровождение — это все, чего он хотел. Или все, что он имел сейчас. Когда-то у него была и своя семья. Но в прошедшей форме «была» виноват отнюдь не он, он же, наоборот, делал все, чтобы она оставалась всегда. Кате не спалось от слова «совсем». Заманалась лежать, заманалась думать, когда можно было просто постучаться в дверь к брату и, увидев его, осознать, что все хорошо, со спокойной душой уснуть. Она так и сделала — тихонько, на цыпочках, придумав совершенно дебильный предлог, отправилась по длиннющему коридору к брату в комнату. Аккуратно поскреблась в дверь, услышала «угу», выдохнула, зашла, поправив блондинистую шевелюру. — Я… это… Саша лежал, обратив свой взгляд в телевизор, но после странной заминки и дрогнувшего голоса сестры повернулся на нее, ожидая, что скажет дальше. Он не любил гостей в комнате. Поэтому говорить надо было быстро. Эта комната была чем-то вроде личного, мать его, пространства. — Тебе мишку на ночь принесла… — выдох, прикрытые глаза. Естественно, она ожидала привычно-саркастичного «че, какого мишку? Ты шо, мелкая, с дуба рухнула?», но вместо этого Саша достал из-за дивана ту бутылку пива, допил то, что оставалось на дне, и выдохнул, снова пялясь в телевизор. — Оставь на шкафу, на верхней полке. И шуруй отсюда, чего тебе не спится? — Я… не знаю, — как она вообще осмелилась что-то сказать, продолжая беседу в почти кромешной темноте, все еще стоя у двери, но уже зайдя в комнату полностью и подперев ее попой, облаченной в домашние пижамные шорты. — Саш, мне что-то так неспокойно… Как твоя работа? Все нормально?.. — Да, все отлично, — безмозглый будто понимал, что лучше ее сейчас успокоить, поэтому говорил спокойно, даже участливо. Но все равно пялился в телевизор. Такой уж баран. — Ну и славно, — выдохнула, поставила мишку на верхнюю полку стеллажа рядом с дверью, затем о чем-то задумалась, снова сделала глубокий вдох-выдох, будто на что-то решаясь, подошла и наклонилась к брату, нежно ручонками обхватывая его морду в профиль, хотя щетина и бородка все равно впивались в пальцы, раздражая изнеженную кремами кожу рук. Тот же, поняв намерения, но все же не поворачивая головы почти никак и не отрывая взгляда от кино, протянул губы в ответ и слегка промазал, пройдя вместо щеки по уголку губы и даже по губам. Катя усмехается. Трется носом нежно о козлиную бороду, прикрыв глазки, и будто боясь уходить, боясь оставить его одного, поэтому обнимая за плечи и аккуратно присаживаясь рядом, боясь — снова боясь! — что сгонит. Не сработало. Не согнал. Скорее всего, уже поддатенький. Целую полторашку пива всосал. Хотя, ему-то что с нее будет, это Катьку даже от кваса уносит в далекие края. Катька спустя несколько минут, пока брат пялился в кинофильм и гладил ее рукой лениво по макушке, ложится рядом и тоже смотрит в телевизор, но совсем бездумно и без интереса. Просто так — за компанию, раз уж пошла такая пьянка. От него пахло пивом и сигаретами. А еще мылом, немного — он же только недавно из душа. Прилегла рядом, он ее чуть приобнял, так, по-свойски — закинул руку на плечо, немного прижал к себе, к худому и, чего греха таить, подкачанному, телу, она вдохнула аромат мыла с его груди, куда устремила свой острый подбородок. Обычно парни жаловались на то, что она, лежа так, больно давит на грудь — а ему нет, совсем не больно, видимо. Даже приятно. Такая приятная тяжесть, как говорят парни, как когда девчонка садится на коленки или чуть придавливает их ножкой-ручкой во сне, как бы приобнимая. Саша поцеловал ее в макушку сквозь волосы, и так и остался носом там — в шевелюре, вдыхая ароматный запах земляничного шампуня сестры. Немного поерзал, покряхтел чего-то себе под нос, будто бы хотел сказать что-то несуразное, но передумал. А Катьке резко стало так тепло. Она прикрыла тело по пояс покрывалом, умостилась удобно на мужике. Казалось бы, вот она — идиллия. Такое чувство уюта к ней еще не приходило никогда. Пусть в этой комнате при дневном свете было совсем не уютно — разбросанные по полу бутылки — стеклянные и пластмассовые — ковер на стене, обшарпанный диван, блеклые шторы с кленовыми красно-желтыми листьями. Ни разу в этой комнате она не чувствовала такого уюта. Но сейчас — было вот. Что-то особенное. Запредельно-запредельно секретное. Их. Вот тебе и магия уюта — никакого волшебства и зелий не надо — просто умоститься рядом с родным человеком, поняв, насколько он тебе дорог, и осознавая и ощущая это каждой микрочастичкой своего тела. А еще каждой микрочастичкой тела она чувствовала что-то еще. Что-то такое настигало со временем, пока она гладила его по-мужски естественно волосатые руки ноготками, пока терлась носом о грудь, пока ей не приспичило неистово осыпать его щеки поцелуями — уже захотелось чего-то большего. И это было понятное чувство, но, кажется, на этом давно пора спать. Причем в своей комнате. Или по-наглому уснуть здесь, он ведь все равно не сгонит. Она зарылась пятерней в длинные отпущенные братом светлые волосы, почти такие же светлые, как и у нее — всего-то на пару тонов темнее. Они были жесткие, немного мокрые от душа, но приятные на ощупь почему-то. Сашка же в ответ даже перестал пялиться в экран — ну, почти — нащупывая губами макушку сестры и поглаживая закинутой рукой ее по плечу и бицепсу. Это было даже еще более запредельное, чем оба думали — теперь совсем не хотелось двигаться. Или хотелось, но немного не так. Тонкие, почти невидимые губы старшего уже давно сползли на губы мелкой — и ниже. По шее, все так же лениво, но как будто так и нужно — одна рука все еще была у нее на плече, притягивая к своему хилому телу ее еще более хилое, а вторая инстинктивно гладила ягодицы, залезая нежными массирующими движениями под шорты и выныривая, и снова залезая, чуть поддевая резинку трусов. Катя смотрела в потолок, пока он навис над ней, с трудом отвечая руками и поцелуями на ласки — сил уже ни на что не хватало — и думала о недавних событиях. Когда они ночевали с Лилькой здесь второй раз — напились тоже по-крупному, кстати — так вышло, что вместо Катьки с Лилькой на диване остался тоже вусмерть пьяный Сашка, благо, пил он отдельно от них — в одиночку, в своей комнате, как алкаш. Она вспомнила, что они, вроде как, в ту ночь переспали с Лилькой. А еще как некстати вспомнила, что то ли она ему нравится, то ли он ей. Это было маловажно, хотя Сашка, вроде, ей даже встречаться после той ночи предлагал. Ее ответа Катя так и не узнала — дура. Но в любом случае это сейчас не имело значения, хотя, кажется, ее загруженность в башке Катьку сегодня так и не оставит в покое. Все происходило почти незаметно, вроде мимолетно, а вроде — всю ночь они целовались и перекатывались по дивану, сплетаясь телами, губами, языками, руками, ногами. Два тела. Две крови. Родные. Вернее, почти, ведь Катька и все остальные младшие были уже от другого отца — отчима. А потом, когда начало светать — летом всегда светает раньше, поэтому Катька даже не ориентировала время по рассвету за окнами — он уснул, пав практически без сил, и мирно посапывая. А блондинка так и лежала, тупо пялясь в потолок, еще несколько минут, а может, часов — думая. Обо всем и ни о чем вроде. Об этой ночи они вспоминать не будут, конечно же. Не было даже ощущения чего-то неправильного. Был только уют, тепло прижимающегося во сне не нарочно тела, жужжание комаров под потолком, легкий запах алкоголя изо рта и осознание, что, возможно, даже если его когда-то и не станет, мысленно и ментально Катька будет с ним всегда рядом. Даже сейчас, во сне.