Гнев

Мое Северное сердце тяжелое, как камень, И горящая печаль стала моим домом.       Эта простая истина известна лишь ему. Его воля к жизни горит ярким пламенем рыжих волос, а глаза, цвета моря, устремляют свой взор вдаль. Он пытается добиться совершенства. Того совершенства, которое неустанно мелькает перед глазами, словно надоедливый и блеклый мотылек, но его цель лишь отдаляется. С каждым днем все быстрее и быстрее, набирая ход. Он бежит следом, пытаясь отвоевать себе право на следующую минуту. Ноги покрываются мозолями, кожа стирается. С каждой минутой бежать все тяжелее, силы угасают. Его человеческая сущность разлагается, оголяя черного монстра, кричащего, молящего о помощи и испачканного багряном. Голубые глаза вновь устремляются в даль и монстр продолжает ползти, кряхтя. Измученный мир хочет, чтобы я ненавидел,       Его цвет — белый. Он носит белый. Этот цвет опустошающий, запрещающий лгать, внушающий некое спокойствие. Белый — обворожительный цвет жуткого конца. Но в глубине моей души есть мир, Где моя любовь может похоронить под собой мою ярость.       Он красит свои руки в черный цвет, когда берется за кисть. Это безмолвное соглашение со своим монстром. Он выпускает его, но ненадолго. Только когда его руки черны, как смоль, он может работать. Только когда в его крови бурлит багровый. Только тогда он может выводить из-под кисти тонкие линии.       Каждый мазок говорит о своем. Его сердце раскрывается и оно теперь может ощутить, каким же колючим воздухом ему приходиться дышать, чтобы жить. Этот воздух слишком грязный, отравленный дымом и выхлопными газами. Сердце содрогается и сжимается, пытаясь спрятаться как можно глубже в груди. Рука художника дергается и на холсте образовывается лишняя линия. С каждой секундой я исчезаю, Я чувствую, как мои чувства умирают.       С его губ срывается утробный рык и мужчина резко отбрасывает холст в сторону. В горной тишине я слышу, Как кричат голливудские койоты.       Черный — его цвет. Его работы всегда, даже те, что сделаны из чистейшего белого мрамора, черные. Его взгляд мертв и холоден. Его душа, голос, манера движения отдают гнилью, желанием смерти, которой не достигнуть. Его пальцы всегда белые после работы, они покрыты царапинами и пылью. Когда его глаза видят огненно-рыжие волосы, когда в его крови бурлит ярость, а вместе с тем и невыносимое чувство боли, только тогда он может работать. Горе, ты мой свет, Всё, чего страстно желает мое сердце,       Эти жесткие рамки, которые не дают вдохновится ни чем иным, кроме этого монстра, они сковывают, но вместе с тем рамки — его звезды, открывающие дорогу в сторону своих идеалов. Эти чертовые рамки удавкой обвивают шею, затуманивают взгляд. Черный цвет монстра ослеплял своею красотой. Покажи мне свой красивый гнев.       Белый со временем чернеет, Осаму знал это. И ждал, как никто другой.       Руки работали, нежно прикасаясь к очередному пустому холсту. Пальцы пачкались в краске, она оседала толстым слоем под ногтями. Его лоб хмурился, руки слишком резко двигались от возбуждения. Внешний мир не достигал его разума, он оставался за прочной дверью, закрытой на замок. Горе, сохраняя мой рассудок, Ты превращаешь мои ночи в дни.       Сердце Чуи отбивало четкий ритм, он часто-часто дышал, улыбаясь и сжимая кисточку. Его последняя работа — черный. Он оглядывал завершенную работу, просматривал каждый кусочек. Он принял себя черным, отринув белого. Сердце забилось медленнее, ощутив прилив колючего гнева. Его работа — Двойной Черный, сделанная не только для себя, но и для Осаму. Я люблю твой красивый гнев.       Его время замерло, когда черный превратился в белый. Дадзай дождался этой минуты, теперь, наступило время печали, Когда меня уговаривают сдаться И зима затопляет меня воспоминаниями и потерями, Я оставляю мой жаждущий разум снаружи, Потому что красота — внутри, А горе поддерживает мой огонь.       Скорби, превратившейся в гнев. Каждый раз, как я чувствую, Что империя под моими ногами Рушится — гнев.