Пурпурнокрылый ангел

Она смотрела на меня с печалью, прижав к груди руки, и тихо умоляла не покидать пост тренера. Я в ответ что-то несвязно бормотал, отводя глаза. Чем громче и увереннее становился её голос, тем тише говорил я. Мне было стыдно просто на неё смотреть, ведь перед взором мгновенно всплывали постыдные картинки из снов. Я теперь даже не мог до неё дотронуться, как раньше. Несмотря на то, что безумно хотелось ощутить тепло её тела. Больше всего было тошно от того, что я сам себя загнал в угол. Не рассчитал. И что теперь? Отвратителен самому себе, словно нутро переполнено кишащими червями. Когда это началось? Да много чего было. Доводилось даже видеть их абсолютно нагими. Случайно, конечно, но всё же… Это смущало и мысли в голове путались. Им лет по двенадцать, а в таком возрасте их больше привлекают мальчики постарше – на парней можно вешаться, дразнить их, а несчастные жертвы ничего не смогут ответить, дать хоть какой-то отпор. Потому что эти юные дьяволицы нагло играют на струнах мужской похоти, заставляя парней приходить в ужас от выползающих наружу их самых сокровенных мечтаний. Особенно меня убивает их косплей. Надо же… Нынче детки развиты не по годам. Да так, что не устают смущенно смотреть на меня в порыве детской влюбленности и неосознанно навязывать мне свое внимание. - Субару-кун, не покидай нас! Пожалуйста! Сжимаю кулаки. Были сны. Много горячих снов с Томокой. В них моя подопечная творила восхитительные вещи, почти не стесняясь, играя со мной. В этих снах я всегда выступал в роли её игрушки. И только лишь иногда я смел проявить власть над девочкой, отшлепать негодницу и… Впрочем, ей нравилось всё. И она сама просила меня… Утро, мокрые простыни, злость и плохое настроение. Кулаком об стену. Я так больше не могу… - Субару-кун, что случилось? Ты всегда нам помогал, всегда-всегда! Выслушивал наши глупые проблемы, вселял в нас уверенность… Мы бы без тебя ничего не добились. Ты наш лучший друг, Субару-кун. Молчу и всё так же не смотрю на неё. Охватывает удушающая боль, приходится, как сосунку, закусить губу и подавлять пробивающийся наружу стон отчаяния. На выходе получается недорычание-недохрип. «Иди лучше в полицию сдайся, лоликонщик поганый!» - слова, произнесенные Нацухи, тогда воспринимались как шутка, которая не могла меня хоть как-то задеть. Не совсем так, ведь в свете недавних событий, а именно причины, по которой наш баскетбольный клуб был распущен до следующего года, любая подколка в адрес позорного синдрома была способна вызвать дрожь в руках и даже страх. Что тебя тоже уличат. Нет, не так. Что ты – «тоже». Особенно сейчас. До панического страха. Это раздражало больше всего. - Ты занят учебой? У тебя… появилась девушка? – на этих словах голос Томоки дрогнул. Я невольно оглянулся на неё и заметил в её дрожащих глазах слезинки. Дыхание перехватило, и я просто замер на месте, не в силах что-либо ответить. Она на меня смотрела так, словно перечень причин не покидать их был не исчерпан. Будто тут было что-то еще, личное. Выходящее за грань детской влюбленности, которой Томоко страдала точно так же, как и другие девочки в команде. Я не могу просто так спокойно смотреть на её слезинки, одна за другой скатившиеся по щекам и задержавшиеся на остреньком подбородке, на подрагивающие запретные губы. Глубоко вздыхаю и делаю неуверенный шаг в её сторону, протягивая к ней руку, но всё еще боясь дотронуться до пурпурных густых волос, а она уже сама бежит ко мне и падает в объятия, надрывно плачет и сжимает в своих тонких ручках мою футболку. - Я люблю тебя, Субару-кун! – продирающийся сквозь плач крик, звучит как приговор. И тоже хочется разреветься, как девчонка, дать волю переполняющим чувствам, но разве я могу? Надо хоть как-то нести ответственность за свои проступки, желания, в конце концов. И сейчас Томоко действительно нельзя бросать. Но как доказать маленькой девочке, что любовь взрослого парня – это не только хождение под ручку и совместный просмотр фильмов? Кладу ей руку на голову и мягко поглаживаю, сам же ощущая дрожь и желание спасовать – отречься от своего недавнего решения. Она же почти взрослая, еще годик-два – и нас никто уже не осудит, мы будем свободны в своих желаниях. Но теперь? ТЕПЕРЬ-ТО ЧТО?! - Томоко… у меня нет девушки, - срывающимся голосом сквозь стиснутые зубы. Моя любовь смотрит на меня снизу вверх, открывая мне своё заплаканное румяное личико. Удивленно так, непонимающе. Во взгляде читается радость и секундное облегчение. Но только на мгновение. Ведь следом шепот: - Но что тогда? Она словно и не помнит своих чуть ранее громких слов, ударивших меня в самое сердце. И просто ждет. Устало, изнуряюще. Если я сейчас скажу что-нибудь не то – она потеряет веру в себя. Я это чувствую. Делаю над собой усилие и порывисто обнимаю девочку, присев на одно колено – всё же я значительно выше её. Тут же отстраняюсь и так же внезапно касаюсь её губ своими. Но мягко и осторожно, прикрыв глаза, заведомо ожидая звона пощечины. Но нет – моя девочка подается навстречу и приоткрывает губы. Чувствую дрожь её тела. Она не уверена, но идет навстречу эксперименту. Я мог бы силой овладеть её языком, страстно впечатывая свои губы в её, подарить незабываемый первый поцелуй. Но она – ребенок. И её чувствами нельзя играть. Хотя мне это и многого стоит, миллиона нервных клеток как минимум. Едва провожу языком по её инстинктивно сжатым зубкам и отстраняюсь. Не сломал ли я её психику? Не натворил ли глупостей, как завещала мне втрескавшаяся в меня, подонка, Огияма? Лучше бы гулял с ней, правда что, чем возился с детским садом, постепенно погружая себя в пучину недопустимого разврата. А я ведь еще девственник, между прочим. Наверное, в моем взгляде читается откровенное беспокойство и надвигающаяся истерика, раз Томоко трепетно обхватывает ручками мою голову и прижимает к своей почти плоской груди. Она улыбалась. Я видел. - Ты боишься меня? – совершенно недетский вопрос, сбивающий меня с толку. Он мог быть задан старостой её класса, очень умной девочкой, надо отметить, что разговаривала со мной на равных, но никак не Томоко. - Да… - что я делаю? Почему я признаю это? – И именно поэтому я хочу всё бросить. Извини, Томоко. Я… извращенец. Всё это неправильно. Из-за таких, как я, и закрыли наш баскетбольный клуб. – наслаждаюсь теплом её груди, под бешеный ритм собственного сердцебиения. На её месте я бы убежал. И вспоминал бы об этом случае с содроганием. Но Томоко оказалась умнее меня. Она приняла меня таким, какой я есть. Она… действительно влюбилась. - Я тоже тебя люблю. Но если останусь рядом с тобой, то… Однажды я сделаю что-нибудь плохое и уже никогда себе этого не прощу. Я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня, Томоко. Между нами ничего не может быть, - а я всё продолжаю и продолжаю говорить, ударяясь в сопли, как несчастная школьница, и чувствуя себя идиотом. Но в голове что-то пульсировало, мешая связно мыслить и отвечать за свои слова, а перед глазами всё расплывалось. Адреналин зашкаливал. И тогда мой ангел поцеловала меня в лоб, отбежала в сторонку, оставляя меня стоять на коленях, и мило улыбнулась. Светло, лучезарно. - Я потерплю и постараюсь понять. Ведь я… - она снова покраснела, видимо, боясь произнести заветную фразу, но тут же взяла себя в руки, перевела дух и продолжила: – девочки не простят тебе ухода без причины. Особенно если выяснится, что настоящей причиной являлись они сами и их глупые развратные поступки. Я был прав. Они уже не просто дети. И это позволило мне поцеловать своего ангела еще раз, более откровенно. Я не убегу от проблем. Но возьму себя в руки. Не хочу слыть педофилом, идущим на поводу своих инстинктов. А любви все возрасты покорны, особенно если она взаимная. Чему я несказанно счастлив.