Carmen

Первое, что я увидел, войдя в дом Старков, — это тоненькие лодыжки в белых носочках, туго обхваченные ремешками черных лаковых туфелек. Их обладательница с воплем: «Ма, к тебе кто-то пришёл!» — спустилась по ступеням со второго этажа, предоставляя моему взгляду созерцать стройные загорелые ноги, неприлично длинные для ее юного возраста, по-мальчишески узкие бедра, плоский живот с торчащим из-под короткого топа пупком, только намечающуюся грудь и наконец золотистую шевелюру, собранную в тугие косы, оканчивающиеся белыми бантами. — Здрасте! — поздоровалась она со мной, громко чавкая ярко-розовой жвачкой и демонстрируя скобки на зубах. — Ма щас будет. Девчонка не обманула. Миссис Старк, жена ныне покойного Нэда Старка, действительно показалась через пару мгновений, в которые я любовался ее дочерью. — Эта кухарка совершенно слепая. В сдобу насыпала соли вместо сахара. Если бы она не служила ещё у твоего отца, я бы давно отправила ее в дом престарелых. Ах, Петир! — Нэн — душка, — все ещё чавкая жвачкой, решила вставить девчонка, привлекая к себе лишнее внимание матери. — Санса, где твои манеры? — возмутилась миссис Старк, но тут же переключила внимание на меня. — Ах, Петир, сколько лет прошло? Пятнадцать? — Семнадцать, — наконец сумел вставить я. До этого звонкие голоса матери и дочери, звучавшие не переставая, не давали мне такой возможности. — За это время ты дивно похорошела, Кэт. Я не соврал. Годы только пошли на пользу миссис Старк, как заметил бы любой мужчина, а положение вдовы ничуть ее не испортило: волосы, чуть темнее, чем у дочери, были уложены самым модным образом, лёгкая белая блуза нежно облегала ее стан, а широкого покроя брюки визуально удлиняли стройные ноги в туфлях на высоком каблуке. Но однако я не упомянул, что с возрастом мои вкусы ничуть не изменились. Кэт сделала вид, что комплимент мой ее смутил, и приложила ладонь к щеке. Но я знал ее достаточно хорошо, чтобы видеть все ее ужимки. — Спасибо, Петир, ты тоже очень возмужал. Но все такой же льстец. А это моя Санса, — вдруг вспомнила она о дочери. — Очаровательно, — откликнулся я, наконец озвучив свои мысли, касательно этой юной особы. Лето в тот год выдалось жаркое, миссис Старк целый день потчевала меня и Сансу ледяным лимонадом и беспрерывно болтала. Она поминала «былую дружбу» так часто, что у меня звенело в ушах. Вспоминая события семнадцатилетней давности, я никак не мог назвать то, что было между мной и Кэт, дружбой. В те годы я был горячо влюблен в ныне вдовствующую Кейтилин Старк и ни о какой дружбе и речи быть не могло. А Кэт благосклонно принимала мои ухаживания, тем не менее никогда не позволяя мне заходить слишком далеко. Нежный юный образ первой любви сохранился в моей памяти, а женщина, суетливо вертящаяся вокруг меня, более ему не соответствовала. Теперь мой взгляд приковывала ее расцветающая дочь. Ах, читатель, разве ты осудишь меня за это? За то, что я мечтал прикоснуться к ее нежной коже, к этой яркой непосредственности, вкусить ее молодость, испить ее свежесть? Кто об этом не мечтал, кто втайне, как я, не признавался себе в этом? Но моя Санса уделяла мне так же мало внимания, как и я болтовне ее матери. Она равнодушно отнеслась к тому, что я остался у них погостить на неделю, не удостоив меня взглядом, только бросив матери отстраненное «Ага» в ответ на эту новость, продолжая листать какой-то журнал, должно быть, о кино, и больше её, казалось, ничто не интересовало. На следующий день, спустившись к завтраку, я застал Сансу одну. — Ма уехала. К обеду вернётся, — возвестила она, падая на диван в гостиной. — А завтрак я ваш съела, только не говорите маме! Налив себе кофе, любительницей которого, к счастью, не являлась Санса, а потому он все ещё оставался в кофейнике, я вернулся к ней в гостиную и сел на диване совсем рядом с ее длинными голыми ногами. Солнце сделало цвет ее кожи неповторимым и высветило до золота покрывающий ее мягкий короткий пушок. Я представил, как касаюсь ее коленки, поднимаюсь к бедру, но моим мечтам было суждено заглохнуть на том самом моменте. — Вы смотрели этот фильм? — спросила она, придвинувшись так близко, что я почувствовал ее дыхание на своей шее, положила свой журнал мне на колени, едва не выбив чашку кофе из моих рук, и ткнула пальцем в страницу, но так и не дала мне ответить на вопрос. — Говорят, эту ленту будут показывать в нашем кинотеатре. Уговорите маменьку пойти! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Ее глаза блестели, а вишнёвые губы, накрашенные помадой матери, которую Санса взяла, пока той нет дома, были так близко к моим собственным, что я не смог отказать. Поехали в кино мы в этот же день. Мы ехали на машине Кэт: она за рулём, я рядом, а малышка-Санса — развалившись на заднем сиденье. Она то и дело тянулась через меня, чтобы переключить радиостанцию, чем вызывала неудовольствие матери и моё тайное, но грозящее стать явным, возбуждение. Лента была о любви. Обе Старк расположились по обе стороны от меня. Старшая хватала меня за руку на самых трогательных моментах, а младшая потягивала газировку через трубочку, глядя в экран совершенно равнодушно и потирая лодыжку о мою ногу. О, Санса, это было крайне жестоко! Мне казалось, она знала, что я чувствовал, хитрая девчонка. Знала, видела по моему взгляду, по выражению моего лица, а потому издевалась, испытывала меня на прочность. Конечно, ей никто не объяснил, что этого делать нельзя, но в тайне я надеялся, что она желает найти мою точку кипения не из праздного любопытства, а дабы удовлетворить мое к ней влечение. Разумеется, это было не так. Я продолжал уделять ее матери ровно столько внимания, сколько требовал этикет, и наблюдать за ее малышкой-дочерью. Она то дефилировала мимо меня в неглиже, то дразняще медленно лизала карамель на палочке, исподтишка наблюдая за моей реакцией, регулярно уничтожала мой завтрак, виртуозно играла на моих нервах. О, Санса, как ты была безжалостна ко мне! А я терпел. Терпел и злился. Когда я уезжал, эта бестия, прощаясь, неумело прижалась губами к моим губам, и вся моя злость улетучилась. Моя слабость. Моё тайное желание. Моя Кармен. Моя Санса.