Золотые цветки примулы

      Каждый омега по-своему уникален.       Они имеют свой шарм, свое обаяние и красоту. Как цветки пиона, не похожие один на другой, они цветут для своих альф, привлекают внимание своим чарующим запахом, ласкают кожу нежными пальцами-лепестками, целуют сладкими губами, покрытыми нектаром. Альфы же издавна хранят свои цветы, ухаживают за ними, купают в нежности и любви. Омеги кротко принимают эту любовь, сохраняя её глубоко-глубоко в сердце и поддерживают её жар до конца своей жизни. Если умирает омега, без тепла его любви умирает и альфа. Он просто замерзает в этом холодном мире без своего единственного лучика света.       Но как бы хорош и мил не был омега, в один по истине мистический день он меняется, преображается. Для каждого такое преображение является долгожданным и особенным. Молодые бутоны нежного розового пиона расцветают, являя свою внутреннюю красоту миру. Только истинный альфа способен заметить такое изменение в своей омеге, только истинный способен уберечь и сохранить её.       В последнюю неделю августа, когда солнце уже реже остаётся на небе, а чарующие запахи душистых лечебных трав уже не заполняет разгоряченный летний воздух, все жители города отмечают древний загадочный праздник, чьё таинство и по сей день не раскрывается для странников этих земель.       В день цветения дикого папоротника горожане украшают город бумажными фонариками, готовят обереги и поделки из соломы, веток и ласкутов ткани, устраивают ярмарку, много танцуют и поют. А в завершение праздника всем городом смотрят замечательный салют.       После салюта альфы расходятся по домам, укладывают детей в маленькие кроватки, укрывают мягкими одеяльцами и читают сказки. Омеги же уходят в лес к большому скрытому от чужих глаз озеру с голубой водой, плетут венки из полевых цветов, напевают старые мелодии на мало кому понятном языке и рассказывают разные небылицы. Старшие Омеги учат младших обрядам "цветения", окунают в озеро с головой и читают молитвы.       Каждый омега, достигший шестнадцати лет, проходит через этот таинственный ритуал очищения, чтобы открыть свою душу, найти в ней красоту, сокрытую ото всех, и вывести её на свет. Дети всегда с нетерпением ждут этого дня, дня своего расцвета, когда взрослые наконец посвятят их в свои тайны, откроют новый мир перед их ясными чистыми глазками.       После того, как старшие заканчивают читать молитвы, молодых омег кладут на мягкую траву, опуская их руку в озеро, и нагих осыпают лепестками примулы, покрывая все тело ярко-жёлтым цветочным шелком. Под таким покрывалом они лежат до рассвета, слушая истории старших и молча внимая их мудрости.       С первыми лучами зари омеги возвращаются в селение и неделю не выходят их своих домов. Альфы же всегда умоляют раскрыть их свой ритуал, посвятить в таинства ночных преображений, получить хоть какую-то подсказку, немного приоткрывающую суть. Но омеги молчат, ни слова не говоря о празднестве и обряде.       Если в доме есть совсем маленький омега - младенец или ребёночек младше пяти лет - старшие омеги отдают им все свое внимание, совершенно переставая замечать своих истинных. Альфы расстраиваются очередному провалу, но дают себе слово попытаться узнать хоть что-то в следующем году.       Если же дома живёт малыш альфа, то заботы по его воспитанию полностью переходят на сильный пол. Старшие альфы проводят больше времени с детьми, вместе ходят на уборку урожая, водят лошадей на водопой, занимаются охотой и изучением леса, пока омеги хлопочут по дому, приводя жилище в идеальный порядок. Если в доме останется хоть один неубранный угол, то в этот год ребёночек будет часто болеть, и никакой оберег не снимет этой напасти.       Молодые, преобразившиеся омеги, еще не нашедшие своего альфу, в отличие от старших, почти не покидают улицу. Они ходят по улочкам, покупают безделушки, оставшиеся с ярмарки, у местных торговцев, встречаются с друзьями омегами и стараются светить как можно ярче, ведь в эту последнюю летнюю неделю их красота и обаяние сияют словно звезды на безоблачном небе.       Если же омеги уже обрели истинных, они идут в родительский дом, где проводят несколько дней. Молодая пара получает в дар оберег от нечистой силы, который должен быть в тот же день повешен у входа в дом, и родительское благословение.       Так испокон веков проходит празднество цветения папоротника, в котором собраны все обычаи прошлого.       "Наше будущее, - как всегда говорят старшие, - строится на нашем прошлом. Чтите традиции предков и будете счастливы и спустя столетия".       Кёнсу семнадцать. В день цветения папоротника он вместе с другими омегами украшает дома и здания города цветными гирляндами, мастерит бумажные фонарики и помогает старшим готовить сладости. День цветения, происходящий раз в два года, наступает для него впервые. Он и раньше праздновал его, но эта ночь должна стать для него особенной. Пока омега был маленьким, ему не разрешалось приходить к озеру. Кёнсу оставался дома, вместе с папочкой-альфой, и постоянно спрашивал, почему ему не разрешалось идти вместе со старшими омегами.       - Кёнсу, потерпи немного, - говорил он ласково с легкой улыбкой на губах, - когда придет время, ты тоже сможешь пойти. Тебе надо только немного подрасти.       - Папочка, а почему ты не идешь, ты же уже взрослый, - Кёнсу смотрел своими чистыми глазками, искренне не понимая.       Отец только смеялся и трепал сына по волосам, умиляясь его детской наивности.       Теперь же Кёнсу понимает, что имел в виду отец, когда говорил о взрослении. Омега с нетерпением ждёт начала праздника, ждёт заката, чтобы уйти в лес, к озеру, и открыться миру совершенно другим.       Кёнсу красивый. У него мягкие черты лица, аккуратный носик, пухлые губы и большие глаза нежно-голубого цвета. Его внешности завидовали многие омеги, им любовались альфы. Но это ничто по сравнению с его другом Бэкхёном, чьими красотой и изяществом восхищается каждый второй человек в городе. Бэкхён младше Кёнсу на месяц, но выглядит куда старше. Он подводит глаза чёрным, красит пряди в огненно-красный цвет и всем своим видом показывает свою уникальность. Вот только Кёнсу так не может.       Легко крутить хвостом перед другими альфами, когда уже нашёл истинного, который любит без памяти. Бэкхён то знает. У Кёнсу тоже есть истинный, вот только альфа, кажется, до сих пор этого не понимает. Сухо в упор не замечает Кёнсу, каким бы красивым и сладко пахнущим он не был для остальных альф. Кёнсу многие говорят, что он очень обаятельный и милый. А ему не нужны все эти многие, ему бы и от одного этих слов хватило, вот только Сухо об этом, наверное, никогда не узнает. А Кёнсу говорить не собирается.       Чанёль же у Бэкхёна совсем другой. Он дарит цветы, целует на людях и, как говорит сам омега, обнимает его по ночам так крепко, что на утро синяки на ребрах остаются. А Кёнсу верит каждому слову, даже не думая усомниться или попросить показать. Верит и тихо завидует, вздыхая каждый раз, когда видит счастливую пару вместе. А ведь своего альфу он больше жизни любил, но из-за стеснительности и закрытости никогда ему об этом не говорит. Альфа сам должен добиваться истинного, так уж заведено.       Вечером зажигают многочисленные фонарики, выставляют столы с поделками, натягивают ткань над столами на случай дождя. Со всех уголков начинает доноситься музыка, запевают песни, играют на инструментах, сделанных из дерева. По улочкам бегают дети, танцуют под звуки старых песен, смеются, подхватывая всеобщее веселье.       Кёнсу ждёт ночи, ни на секунду не переставая думать о том, как в прошлый день цветения, два года назад, из леса выходили преображенные молодые омеги, как их юношеская угловатость сменялась мягкостью и плавностью линий тела. И Кёнсу хочется так же. Хочется изменится, открыться, показать себя, настоящего, всему миру.       Хотя парень и не привлекал своего истинного, он всё же не оставался без внимания одного очень привлекательного альфы. И все бы ничего, вот только этот альфа был занят, и занят он был лучшим другом Кёнсу. То, как Чанёль смотрел на Кёнсу, замечали даже старшие омеги. "Вы пара?" - спрашивали они часто Кёнсу, на что омежка густо краснел и опускал голову. Старшие смеялись и хлопали его по плечу, поздравляя с такой удачливостью. Однако Кёнсу был неудачнее многих.       После заката в небо выстрелили огни салютов. Лица людей окрасились в рыжий и розовый цвета, а из груди каждого вырвался радостный вздох. Праздник для многих подходил к концу, но радостные чувства, переполнявшие каждого жителя, заставляли забыть об этом.       Всё гаснет, и только звёзды теперь освещают тёмное небо. Со всех сторон слышаться печальные выдохи альф, которые никак не хотят заканчивать праздник. А ещё они грустят оттого, что хотят узнать те тайны, что омеги скрывают тысячелетиями.       Но омеги только хитро улыбаются, целуют своих истинных на прощание и утаскивают за руки молодых омежек глубоко в лес. Ветви быстро скрывают за собой цветастые широкие рубашки и улыбающиеся, оглядывающиеся назад лица. А альфы вновь уходят ни с чем.       Кёнсу тащит за собой красивый омега с мягкими ладонями. Они уходят всё глубже и глубже, задевают длинными рукавами ветки пушистых елей, приглушенно смеются, погружаясь в атмосферу таинства и мистики.       Омеги выходят на зеленую поляну, покрытую полевыми цветами. Перед их взором предстает голубое, будто светящееся изнутри озеро. Омежки замирают на мгновение, а после подходят ближе, бесшумно ступая по мягкой траве, и опускают руки в прохладные спокойные воды. Бэкхён смотрит на Кёнсу и загадочно улыбается, шепча что-то своими тонкими губами. Кёнсу не слышит его, он опускает взгляд и смотрит в голубые воды озёра. Ему вспоминается Чанёль. Его странные взгляды, знаки внимания и невесомые почти случайные прикосновения.       Одним вечером, когда Кенсу возвращался поздно домой от Сухо - тогда он только-только узнал, что альфа является его истинным, и был невероятно счастлив найти свою судьбу - он думал о своей будущей жизни, о красивом, мужественном альфе, с которым свела его судьба, и о том, как в день цветения его тело преобразится. Сухо не был тем, кто слепо любил Кёнсу просто за то, что он есть. Он не говорил, что любит его, не обещал женится и жить вместе, не дарил цветов. Кёнсу считал, что он недостаточно красив для такого статного парня - Сухо все же было девятнадцать, в то время как Кёнсу был пятнадцатилетним угловатым подростком - поэтому свято верил в то, что в день цветения папоротника все изменится, он станет красивым, и Сухо точно его полюбит.       Чанёль подошёл незаметно. Темнота скрывала его высокий, стройный силуэт в своих огромных чёрных ладонях. Кёнсу заметил альфу лишь тогда, когда тот споткнулся о свои собственные ноги и чуть не упал носом в землю, шипя и тихонько ругаясь на самого себя. Кёнсу уже стоял у своего дома. Он резко обернулся на звук и попытался разглядеть чужака. Чанёль потирал ногу и смотрел Кёнсу в глаза.       - Привет, - альфа шагнул вперед, а Кёнсу замер, разглядывая в темноте лицо незнакомца.       - Кто ты? - Кёнсу встал на ступеньку крыльца и крепко сжал резные перила. Его немного пугало то, что незнакомый парень вот так, ночью, пришёл к его дому. Кёнсу захотелось, чтобы Сухо сейчас оказался рядом, но увы, понимал, что даже если бы истинный стоял прямо перед ним, толку было бы мало - Сухо нет дела до своей омеги.       Незнакомец сделал ещё один шаг навстречу и протянул омеге небольшой букетик голубых цветов. Васильки. Кёнсу любил их, но принимать цветы из рук чужака не спешил.       - Я Чанёль, живу здесь неподалёку, - альфа указал куда-то рукой и вновь взглянул на Кёнсу, - ты не подумай только, я не извращенец какой-то, я не хотел тебя пугать. Просто ты очень красивый, и я пришёл тебе это сказать.       Чанёль все ещё держал букет на вытянутой руке и ждал, пока юноша заберет их.       - Возьми, пожалуйста. Я сорвал их для тебя.       Кёнсу всё же повиновался. Он принял васильки из чужих рук и несильно сжал их влажные стебельки - ладони Чанёля вспотели от волнения.       - Я Кёнсу. И у меня вообще-то альфа есть.       - Я знаю, - Чанёль широко улыбнулся и склонил голову набок, - вы истинные, да?       Кёнсу опустил голову, смотря на букет и закусил губу. Он не знал, что ответить Чанёлю и стоит ли отвечать вообще. Родители учили Кёнсу держать личную жизни в секрете, чтобы чужие мысли не принесли раздор в пару.       - Не отвечай, я же чувствую запах, - Чанёль прервал его мысли. Голос альфы звучал низко и слегка заговорщически, будто он знал о Кёнсу больше, чем кто либо другой, - Я пойду. До завтра, Кёнсу.       Следующую неделю омега видит Чанёля чаще, чем своего истинного. Он отказывается от цветов и всякий раз убирает чужие руки со своей талии, но альфа не сдаётся. Спустя месяц Кёнсу считает, что день проходит зря, если Чанёль не заглядывает к нему домой, не приносит что-нибудь сладкое, не называет красивым. А в последнюю неделю октября Бэкхён буквально набрасывается на лучшего друга, душит того в объятиях и счастливо кричит, что нашёл своего истинного.       В тот день Чанёль не появляется. Кёнсу начинает догадывается обо всем на третьи сутки, когда видит в доме Бэкхёна те же голубые цветы, что Чанёль дарил ему в первую ночь.       Альфа появляется на пороге спустя неделю, когда ноябрь морозными пальцами прикасается к коже под тёплый свитером.       - Су~я, - шепчет альфа и протягивает горсть шоколадных конфет. В его огромных ладонях помещается ровно 20 штук, - ты такой красивый сегодня.       Чанёль улыбается мягко, по кошачьи, а Кёнсу понимает, что не готов отпускать. Он борется с желанием обнять альфу за шею и не выпускать до самого утра. Вместо этого он переминается с ноги на ногу и на выдохе произносит:       - Не говори так, ты не можешь. У тебя теперь есть истинный омега, - слова даются Кёнсу нелегко, но он справляется. Его голос почти не дрожит, а слёзы почти не бегут из глаз. Он опускает голову так же медленно, как опускается сейчас вся его уверенность.       Чанёль подходит молча, сокращая расстояние за один свой шаг, роняет сладости на холодную землю и заключает в тёплые, необходимые, отогревающие объятия.       - Тебя я нашёл раньше, Кёнсу~-я. Ты теперь мой, я не отпущу тебя.       Кёнсу разрывается. Он любит своего истинного Сухо, даже если сам альфа и в сторону его не смотрит. Но его так же тянет к Чанёлю, как к единственному источнику тепла этой промозглой осенью.       А Бэкхён, кажется, ослеп. Потому что совершенно не замечает, как Чанёль смотрит на Кёнсу, когда тот появляется рядом, как он пытается коснуться его руки, волос, плеча, как исчезает раз в неделю и утаскивает из дома своего сладкоежки-омеги леденцы и карамельки. Кёнсу не может смотреть другу в глаза, боясь, что тот прочтет страх и стыд в его глазах.       Вот и сейчас на озере он старается не встречаться взглядом со лучшим другом. Сегодня все должно изменится. Кёнсу чувствует это. Каждая омега хранит в себе скрытое обаяние, способное затуманить разум любого альфы, заставить влюбиться до беспамятства.       Кёнсу надеется, что Чанёль увидит в нем нечто большее после преображения.       Когда солнце заходит за западную скалу на окраине города, омеги зажигают свечи, которые они принесли с ярмарки и рассаживаются вокруг голубого озера, опуская ноги в воду.       Старший омега заводит старую песню своим высоким голосом, а остальные быстро подхватывают. Мелодия разносится по кругу, заполняет собой все вокруг, и ночь буквально преображается. Голоса омег, словно звезды, освещают путь добрым духам луны и ночи. Духи леса так же слетаются на поляну, чтобы послушать историю, которую несёт песня. "Как над реками, лесами Разносилась песнь моя, Золотыми голосами Духов полночи зовя. Приходите, духи ночи, Расскажу все тайны вам Посмотрю я в ваши очи, Душу вам свою отдам. Я у озера чудного Буду петь вам до утра Чтобы песни моя летела Разносилась на ветрах."       Омеги пели и собирали цветы вокруг себя. Старая песня кончалась, начиналась другая, более мягкая и плавная. Омеги распевались, их голоса становились тоньше и чище. Луна смотрела на них своими белыми глазами, качала седой головой и тоже прислушивалась к нежному пению. "Я венок плету цветочный. Заплетаю стебельки. Пусть же светят этой ночью Ярче звезды-мотыльки. Я вплетаю василек, Голубой простой цветок, Чтоб фигурочка была И изящна, и стройна. Я вплетаю жёлтый лютик, Его стебель - гибкий прутик, Чтобы суженный узнал, На свидание позвал. Я вплету ромашки цвет, Чтобы дал он мне ответ. Буду ночью ждать его Истинного своего Я вплетаю резеду, Чтобы отогнать беду. Пусть любимый, не тая Скажет, что влюблён в меня."       Песня переходит от одного омеги к другому, каждый, вплетая новый цветочек, дополняет историю своими строчками. Молодые омеги смеются, радуясь долгожданному событию в их жизни, а старшие снисходительно поглядывают на кипящую внутри ещё пока детских сердец юность, слушают песни и улыбаются, подпевая.       Сплетенные венки молодые омеги надевают на голову и смотрятся в озеро. Они снимают одежду и полностью нагие заходят в озеро. Вода приятно холодит кожу, избавляет от жара липкого летнего воздуха, окутывает своими кристально-чистыми ладонями юные тела.       Старшие же опускают свои венки на ровные голубые воды, кладут ладони на головы юношам и, не спеша, погружают их целиком в озеро. Юные омеги задерживают дыхание, пока старейшины зачитывают молитвы.       Их ладони покоятся на молодых головках, придерживают венки и служат своеобразной связью между поколениями. Когда воздуха уже не хватает, омежек поднимают на руки и кладут на мягкую траву, опуская их левые руки в воду. Их тела осыпают цветками примулы, которую два года растили специально для дня цветения. Примула распускается одной из первых, выглядывает из под снега нежными солнечными головками и смотрит на мир, ещё только просыпающийся после зимы, своими свежими глазками. Каждый год омеги всех возрастов выходят на сбор этого прекрасного цветка. Их лепесточки после сушат, складывают в льняные самодельные мешочки и хранят до наступления праздничной ночи. Примула - цветок юности, новой жизни и силы. Поэтому издревле пошёл обычай посыпать молодые тела именно этим первоцветом, чтобы придать свежести и красоты коже. Ведь что может быть прекрасней юности?       Старшие не оставляют ни одного открытого участка розовой кожи, полностью укрывая тела юношей от шеи и до самых пяточек. Рука, опущенная в озеро, остается не покрытой, как и стопы, и правая ладонь, так как считается, что, если покрыть цветами руки и ноги, омега не сможет создавать уют в доме. Она будет считаться неумехой и белоручкой, а любой труд будет оставлять грубые мозоли на её прекрасных ладонях.       Так, в душистом одеяле из цветов омеги и лежат, не шевелясь, до утра. А чтобы они не засыпали, старшие рассказывают им интересные истории, которых никто ещё не слышал ранее. Если омега заснет, добрые духи леса сорвут с неё цветочное покрывало, оставив совершенно обнаженной для мира. Это призовет дурную удачу и лишить возможности иметь детей. Потому что каждый раз омега будет чувствовать себя совершенно незащищенной рядом с истинным альфой, если обнажила тело при нём. Так говорит поверье, а уж верить в него или нет решать самим юношам.       Кёнсу, конечно же верит. Он слушает по истине волшебные истории про магические леса и деревья, про чудесных животных, обитающих там, про злых и добрых духов, охраняющих покой этих мест. Бэкхён лежит совсем рядом, так же выслушиваясь в небылицы старших, водит ладонью по воде и с нетерпением ждёт, когда сможет предстать перед своим истинным похорошевшим после обряда.       Утро медленно подкрадывается к юным лицам, освещает первыми лучами их цветочные тела, зажигает лепестки жёлтой примулы, словно фонарики. Старейшины прерывают свои рассказы, достают из принесенных с собою мешочков длинные белые рубахи и кладут рядом с юношами на землю. Кёнсу медленно поднимается, и золотой цветочный ковёр мягким шелком осыпается на траву, образуя некое кольцо у его ног, ограждающее его от нечисти и злых духов. Он надевает рубаху и выходит из круга, осторожно ступая босыми ступнями по немного влажной от росы траве. За ним следуют и остальные юноши, и вскоре все омеги выходят из леса к месту ярмарки.       Старшие расходятся по домам, к детям и любящим мужьям, проверяют, все ли в порядке, на месте ли обереги, целуют деток, заботливо укрывая маленькими одеялами, и спокойно устраиваются у истинных под боком, прижимаясь замерзшими стопами к теплым, родным телам.       Не нашедшие ещё свою судьбу, отправляются на её поиски. Им не терпится явить себя миру, показаться альфам, жаждущим встречи, побродить по пустующим, тихим улочкам родного городка.       Бэкхён и Кёнсу уходят вместе. Их дома находятся не так далеко друг от друга, поэтому Кёнсу часто провожает друга, а после отправляется к себе. Кёнсу слушает болтовню друга, не сильно вникая в смысл сказанных им слов, и думает много и обо всём.       Его сердце опускается куда-то под ребра, когда на пороге дома Бэкхёна он видит Чанёля, держащего в руке неизменный букет полевых цветов. И он, действительно, замечает изменения в омеге, это становится видно по глазам. Альфа улыбается широко-широко, смотрит прямо в глаза и зовет к себе, раскрывая тёплые, родные объятия. Вот только не для него, не для Кёнсу. Чанёль ловит Бэкхёна на руки, прижимает к своей широкой груди, шепчет что-то на ушко, отчего омега забавно морщит милый носик, а после целомудренно целует в лоб, прикрывая глаза и замирая, не убирая теплых губ.       И Кёнсу будто ломается внутри. Он разворачивается на кончиках босых пальцев и быстро шагает в сторону своего дома, где надеется просто закрыться от всего мира. Вот только мир, наоборот, вдруг желает открыться для него. Кёнсу не разбирает дороги, смотрит под ноги, чтобы не упасть, почти бежит по протоптанной знакомой тропинке и едва сдерживает слезы так и рвущиеся наружу слезы обиды.       Он не замечает, как на его пути буквально вырастает человек, в чью грудь он несильно врезается. Кёнсу поднимет взгляд и замирает, позволяя себе приоткрыть пухлые губки от удивления.       - Привет, Су~я. Я ждал тебя, - Сухо смотрит на растерянного омежку и улыбается, пытаясь не растаять от его обаяния, - Ты такой красивый, у меня слов нет.       - С-сухо, ты почему здесь? - заикаясь спрашивает Кёнсу, на мгновение думая, что это все сон.       Сухо беззлобно смеется и притягивает юношу за плечи, заключая в самые тёплые и приятные на свете объятия. Кёнсу успевает подумать, что объятия Чанёля, по сравнению с Сухо, и на сотую долю не грели так сильно. Кёнсу расслабляется. Может, на него так влияет связь с истинным, а может, он просто сильно устал, что ноги не держат совершенно, но он цепляется дрожащими пальцами за рубаху на спине альфы и позволяет одинокой слезинке скатиться по щеке. Его белое одеяние слегка развевается от ветра, а прохлада, идущая по ногам заставляет прижаться крепче.       - Ты, наверное, думаешь, что я совсем не люблю тебя, - шепчет Сухо и проводит рукой по волосам омеги.       Кёнсу слабо кивает, не в силах ничего сказать, и альфа продолжает:       - Это не так, милый, у меня были свои причины, - Сухо отстраняется и осторожно стирает мокрую дорожку со щеки омеги большим пальцем, - Я так мечтал видеть, как ты улыбаешься, а ты закрываешься от меня слезами.       Сухо мягко улыбается, склоняя голову набок, и поднимет с земли небольшой букет ромашек.       - Почему ты не замечал меня? Я так хотел тебе понравится, так мечтал, чтобы у нас все было как у всех истинных, - опустив голову, говорит Кёнсу и сжимает в ладонях белую ткань. Солнце ласково касается его щек, лезет в глаза назойливыми лучами, заставляет жмурится и морщить лоб.       Альфа любуется. Ни на секунду не отводя влюбленного взгляда, он вздыхает и берет Кёнсу за руку, привлекая его внимание:       - Су~я, я полюбил тебя, как только увидел. Это правда, я не вру тебе, - голос Сухо мягкий и немного приглушенный. Он не хочет разрушать тишину раннего утра и той атмосферы, что сложилась в эту минуту. Сухо смотрит точно в глаза, пытаясь передать ту искренность и нежность, которую хотел отдавать Кёнсу каждый день, но не мог, не позволял себя, сдерживался, - Когда я узнал, что тебе ещё нет шестнадцати, я испугался. Я не хотел опорочить тебя, боялся сделать что-то не то, сказать лишнего. Я думал, что ты оттолкнешь меня, если я позволю себе что-то большее, чем просто держание за руки. Ты был как нежный бутон, тебе ещё только предстояло расцвести. И вот сейчас, посмотри на себя. Я вижу яркий цветок, прекрасный и все такой же застенчивый. Я ждал этого дня, когда наступит праздник цветения и подарит мне самого красивого мальчика на свете. И я дождался. Вот он, прямо передо мной. Руку протяни, - Сухо осторожно отделяет один цветочек ромашки и заправляет Кёнсу за ухо, заплетая длинный стебелек в мягкие волосы. Кёнсу слегка улыбается, видя искренность и преданность в родных глазах. Сухо дрожащими от волнения руками берет лицо омеги в свои ладони и невесомо целует в нос, сразу же отстраняясь, чтобы не позволить себе большего. Кёнсу и вправду очень красивый. Когда видишь его, хочется коснуться кожи, чтобы проверить, такая же ли она мягкая, какой кажется. И Сухо наслаждается каждой секундой, прикасаясь к своему истинному так осторожно, как только позволяют дрожащие руки.       - Я люблю тебя, - тихо, но искренне произносит Кёнсу и улыбается, обнажая белые ровные зубки. У Сухо в лёгких кончается кислород, и он почти задыхается от неожиданного признания. В его сердце расцветает золотая примула.       - Я очень, очень тебя люблю, Кёнсу~я. Я тебя никогда больше не отпущу, ясно? Ты только улыбайся мне почаще.       В тот год папоротник для Кёнсу цветёт особенно ярко.