Неощутимо вдвоем

Необычайно солнечный для Питера день приближался к своему завершению. Малиновый, с ярко-красными полосами, закат постепенно растворялся в водах Невы, зеркально отражавшей тускнеющее небо. Людей на улицах было мало и почти все они столпились у моста, кто перегнувшись через парапет, чтобы запечатлеть всю красоту заката, а кто просто любуясь светом уходящего солнца. Поняв, что на сей раз толпы фанатов-школьников на горизонте не предвидится, МС Хованский решительно скинул черный капюшон, выпуская на волю рыжие кудряшки, и шире распахнул так мешавшее пальто. После съемок очередного выпуска «Шаверма патруль», желудок сводило от боли (что ни говори на камеру, а шаверма не самое безопасное для здоровья блюдо) и мужчина уже привычным путем мчался в фалафельную, где не так давно он впервые попробовал чаек с травами. Собственно, он и стал постоянным лекарством не только для больного организма блоггера, но и для его души. «Пидорское пойло» ― как сказал однажды Кузьма, когда они вмести смотрели ролик Ларина, где он мерно потягивал купленный здесь же напиток. Улыбнувшись своим мыслям, Юра постучал в окошко и молча ткнул пальцем в табличку меню. Когда весь день несешь бред на камеру, открывать рот по таким пустякам становиться слишком трудным. Тепло бумажного стаканчика призывно грело руку, а травяной запах успокаивающе действовал на расшатанные нервы. МС уже подносил напиток к губам,когда в его спину кто-то врезался. ― Чай с имбирем и салфетку.Пожалуйста, ― прокашлял мужской голос над ухом. Как в замедленной съемке, стаканчик покачнулся и горячая жидкость залила кисть и рукав пальто кучерявого, чье лицо медленно, но верно, приобретало багровый оттенок ярости. ― Тебе понадобится хуева туча салфеток, чтобы затыкать свой кровоточащий зад, сука! Прорычав это сквозь стиснутые от боли зубы, парень резко развернулся, хватая виновника сего действа за воротник куртки. ― Хованский?! ― удивленные зеленые глаза напротив и тушка в руках Юры безвольно виснет. ― Ларин? Мразь картавая, что ты творишь, блять?! Оказавшись так близко к критику, блоггер подумал, как много народу неплохо бы сейчас заплатило, чтобы их ручонки так же сомкнулись в опасной близости к бледной шее. Он сам каждое утро мечтал о том, как сожмет это проклятое горло в стальной хватке, чтобы больше не слышать такой раздражающе волнующий голос картавого. ― Я…прости. Повторите его заказ, пожалуйста, ― промямлил Ларин, не отводя глаз от лица своего главного врага. ― И салфеток,много. Пока Хованский сопоставлял про себя «прости» и «пожалуйста», сказанные никем иным, как ЗлоЛариным, последний осторожно разжал его пальцы и потянулся за своим заказом. А потом просто кивнул на протянутые салфетки и ушел, не удостоив оппонента даже взглядом. Тот кое-как облепил обожженную руку салфетками и, захватив купленный критиком чай, поспешил за ним вдогонку. Одним резким движением развернуть к себе лицом, к чертям вырвать наушники, которые отлетают куда-то за пределы видимости, усмехнуться испуганным глазам напротив. ― Наградил ожогом, а теперь хочешь культурно съебаться? Не надейся, пидор, ― прорычал «гангстер», тряся покрасневшей рукой у носа обидчика. Ларин на секунду задумался, будто придумывая ответ поострее, а испуг сменился снисходительным презрением. ― Я не дешевая шкура, которых ты зовешь «своими цыпочками», а по сему ничем тебя не награждал, ― парировал новатор, явно довольный своим ответом. ― Я тебе чай вернул? Хули еще надо? Хованский делано захохотал, сгибаясь пополам и давясь напитком. ― Пощади меня, великий комик! На стендапе будешь так юморить, мудила, ― серьезно сказал он и, схватив лямку рюкзака собеседника, потащил того вперед по улице. ― Эй, куда собрался, мразь? Отпусти, ― запротестовал критик, пытаясь тормозить каблуками кожаных ботинок, что впрочем, не помогало, учитывая силу хватки Хованского. ― К тебе домой, куда ж еще? Ты просто обязан оказать мне первую медицинскую помощь. Между прочим, вывел из строя главное орудие моего дохода. Ларин, опешивший от такой наглости, резко застыл на месте и расхохотался, закрывая лицо руками. Теперь уже Юре пришлось шокировано уставиться на своего врага, слыша вполне человечески звуки, несвойственные образу критика. ― Да ты же своими руками только дрочить можешь. Хотя чьи, если не твои кривые ручонки так погано выставляют камеру в роликах, ― усмехался Ларин, совершенно забывая о маске, которую не стоит снимать перед конкурентами. ― Домой ко мне, а еще чего? Хованский тут же ожил, от привычных их общению оскорблений и выпустил из рук лямку рюкзака. Потом поправил выдернутый из-под куртки воротник рубашки новатора и уставился на небо, глупо улыбаясь. ― А вот сейчас было лучше. Сетап, панч-лайн, все по рецепту. Пошли тогда в аптеку, перевязку мне оплатишь, криворучка. На удивление говорившего, Дима кивнул в сторону ближайшей аптеки и, бросив короткое «пошли», посеменил ко входу, оглядываясь по сторонам. В аптеке им только продали бинты и пантенол*, аргументировав это тем, что «здесь вам не медпункт, сами справитесь». Хованский вышел только после того, как высказал негодование, в своей манере конечно, фармацевту. На улице его ждал Ларин, пытаясь застегнуть молнию куртки, раздуваемой ветром, и не уронить при этом пакет из аптеки. МС вовремя подоспел, подхватывая у самого асфальта баночку пантенола, и так же ловко справился с чертовой молнией. Снова поправив белый воротничок, он подмигнул несостоявшемуся жонглеру и потопал в сторону парка. ― Хованский, держи свои бинты и пусть тебе перебинтует руку местный бомж, а я ухожу. Сказав это, комик, критик и новатор в одном лице протянул белый, с красным крестом по центру, пакет гангстеру всея ютуба, мирно расположившемуся на скамье. ― Еще чего, Уткин. Ты же не хочешь, что бы завтра все три ляма моих подписчиков знали, кто меня покалечил и даже отказался оказать первую помощь? ― гаденько сощурился блоггер. Из трех миллионов зол критик решил выбрать, хоть и не меньшее, но то, с каким он хотя бы сможет справиться. Обреченно вздохнув, он опустился рядом с сияющим Хованским. ― Чего скалишься, мразь? Руку давай, ― выплюнул Ларин, выдавливая белую мазь себе на ладонь. Стараясь не смотреть никуда, кроме красной, как пьяный Хованский, его же руки, Дима накрыл ее своей ладонью. Сначала не было ничего, кроме ощущения вязкой прохлады. Потом неожиданно мягкая ладонь начала медленными, но верными, движениями поглаживать разгоряченную кожу, успокаивая и понижая градус. В неловкую для обоих тишину и интимность момента вдруг вмешалось тихое урчание Хованского, который, закрыв глаза, блаженно откинул голову назад, явно наслаждаясь происходящим. Критик же покраснел до кончиков ушей и пытался не думать, как же развратно все выглядит со стороны и что после этого он будет ненавидеть блоггера настолько сильно, насколько это возможно. Впрочем, можно ли ненавидеть человека, чью руку ты так бережно смазываешь кремом от ожога? Ментальные муки мужчины прервал звонок телефона. ― Ксюша, ― зачем-то озвучил Ларин и глупо уставился на дисплей. Она сейчас ждала его в квартире, куда он и спешил, когда на его голову свалился Хованский. Придумать приличную отмазку Дмитрию не дали. МС буквально вырвал телефон из его рук и сдвинул слайдер. ― Абонент Уткин на данный момент в не зоны доступа, ― и, нажав на блок, спрятал чужой гаджет в свой карман. ― Ну ты и мразь, ― спокойно выдал критик, берясь за бинты. Ну не признаваться же гангстеру, что сам бы с удовольствием сбросил телефон с ближайшего моста в Неву. Хованский невесело улыбнулся и зашипел от боли, когда повязка слишком сильно сдавила руку. Картавый тут же ослабил узел и поднес чужую руку к губам, легонько дуя на нее, под удивленным взглядом застывшего комика. Последний только хотел задать вопрос, как Ларин опустил его руку на рюкзак, лежавший на его коленях, откинул голову и закрыл глаза, шумно вдыхая холодный воздух. Решив, что не хочет рушить момент, Юра молча уставился перед собой, наслаждаясь отрешенностью от мира и каким-то буддистским умиротворением, которое излучал критик. Солнце давно уже зашло, уступая место полной желтой луне, вдоль улиц зажглись такие же тусклые лампочки фонарей. Последние посетители парка рассеялись по уютным кафе, попивая горячий чай или что-то покрепче. Остальные же спешили домой, сильнее кутаясь в осенние пальто и тщетно пытаясь согреть руки на неслабом ночном ветру. Только две фигуры на узкой парковой скамье, казалось, совсем не замечали течения времени и портящейся погоды. Тесно прижавшиеся друг к другу черные силуэты, один из которых, похоже мирно спал, положив голову на плечо второму, а тот тихо, чтобы не разбудить, перебирал пальцами каштановые волосы спящего. Повернув голову, что бы зафиксировать в памяти такого Ларина, шепелявый комик прошелся прядкой кудрей по лицу критика и тот, чихнув,открыл глаза. ― Хорошо, что ты соизволил очнуться, ― соврал Хованский. ― Я уже боялся, что придется целовать утку. Критик только сонно уставился на собеседника, широко зевая, явно не довольный тем, что его разбудили и немного дезориентированный. Комик как-то слишком мило улыбнулся, глядя на заспанного врага и слегка наклонился, заглядывая в зеленые глаза. ― Знаешь, утя. Ты все такой же наивно добрый мальчик из глубинки, который хочет любви и понимания. Вот только не там ищешь, Димочка, ― грустно сказал Хованский. А потом теплые губы коснулись бледной щеки новатора, застывшего в немом испуге. Всего на минуту, но за эту минуту что-то внутри раскололось, а тело словно опустили в горячую воду. Комик вложил в ватные руки Ларина его гаджет и поднялся на ноги. ― Вкусный у них чай, правда, Уткин? Самое то часов в шесть у мостовой, ― весело сказал он и, подмигнув, растворился в пелене посыпавшего снега. Крупные хлопья мерно оседали на волосах, сразу же тая... Широко улыбаясь и касаясь пальцами горящей щеки, парк покинул последний посетитель, оставляя за спиной необъяснимую печаль, тающую в следах на снегу.