***
Поезд прибывает в Лондон, когда луна на небе заменяет солнце, а рельсы светятся от белых лучей. Воздух холодный, но свежий. Гарри кутается в ветровку, а Луи зажигает очередную сигарету. — Хочешь остаться у меня на ночь? — спрашивает младший, наблюдая, как люди спешат по домам. — Здесь трудно найти квартиру. Мне повезло с другом, который согласился арендовать мне свою, пока я не встану на ноги. Томлинсон качает головой. — Не хочу мешать. Ты сам только что приехал, тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Большие города затягивают, но иногда ты остаешься на поверхности. — Все в порядке, Луи, — Гарри улыбается. — Тем более, сегодня я смогу попить чай в компании. Я привез один из дома. С цукатами. Луи отвечает улыбкой, выкидывая недокуренную сигарету, прежде чем последовать за парнем. (Они приходят в квартиру Гарри уставшими, с пылью в волосах и кроссовках, бросая вещи у порога. Парни тратят последние силы на чай, что пьют на кровати, жуя мелкие кусочки цукатов. Они оставляют осадок в кружках, разделяя одну кровать на двоих). (Когда Гарри просыпается, он находит рядом лишь мятые простыни, воспоминания на подушке и кисло-сладкий запах одеколона. Он выдыхает, открывая окно, унося чашки на кухню, чтобы помыть их).***
С высоты огни, рассыпанные до горизонта, напоминали лесную поляну с затерявшимися светлячками. В воздухе пахло асфальтом, выхлопными газами и космосом. Луи поднес тлеющую сигарету вверх, сравнивая ее еле заметный огонек со звездами. Почти сразу же он вернул ее к губам, делая затяжку. Ему нравилось чувствовать дым, разъедающий легкие и убивающий цветы внутри. В мертвых лепестках всегда есть что-то особенное. Парень часто сравнивал сигареты со своей жизнью — тлеющие и убивающие. Солнце должно было взойти не скоро, воруя звезды, но Луи все равно устремил взгляд туда, где должен родиться новый день. Дверь сбоку внезапно скрипнула, слишком неожиданно для стоящей тишины. Томлинсон повернул голову, замечая сначала мягкие волосы под шапочкой, джинсовую куртку и длинные пальцы, сжимающие бутылку. Парень нахмурено смотрел на шатена, не ожидая найти компанию здесь. — Луи, — это больше напоминало выдох удивления, когда знакомый из поезда садится рядом. — Привет. — Доброе… хм, утро? — Что ты тут делаешь? — спросил Гарри, немного осматриваясь вокруг. — Многие считают, что у меня депрессия. Я считаю, что я просто люблю курить, — Томлинсон пожал плечами, туша огонек на окурке. Дым тонкой струйкой поднимался в небеса. — Только не говори, что пришел сюда для того, чтобы встретить последний рассвет в жизни, а потом спрыгнуть вниз, — это прозвучало серьезно, но не так, словно пугало бы. — Что? Нет, — Луи покачал головой. — Но если хочешь удостовериться в этом, можешь остаться со мной до рассвета. И встречный вопрос: зачем ты пришел сюда? Гарри проснулся около полуночи, вспоминая о цветах. Он не мог уснуть, боясь убить их. Парень и так разрушил слишком многое (свою жизнь, например). — Недавно я заметил вазон здесь, — зеленоглазый кивнул в угол крыши. — Не знаю, кто оставил цветок тут, но я чувствую ответственность за него. Я пришел его полить. Светать еще не начало, но в воздухе раздавались голоса первых птиц. Они не видели солнца, но верили, что оно взойдет. — У тебя есть любимые цветы? — спросил Стайлс, когда на небе начали разливаться акварели рассвета. Они узнали о друг друге многое за это время, но это были лишь мелочи, что давали смутные образы. — Да, я думаю. Пионы, — Луи задумался. — Они напоминают мне о моем детстве. О той части моего прошлого, от которой не хочется сбежать. Они пахнут летней росой, шоколадными блинчиками и беззаботностью. — Я запомню, — Гарри кивнул, а через минуту перевел тему. — Прости, мне нужно идти сейчас. — О, да, конечно. Тогда… до встречи? — Да, — Стайлс действительно пытался дарить искренние улыбки. — Ты всегда можешь заходить ко мне. У меня все еще есть твой любимый чай. Луи помахал рукой на прощание, а когда Гарри растворился за скрипом металлической двери, устремил взгляд к горизонту. Небо вокруг восходящего солнца нежное и чистое, почти прозрачное. Но прежде, чем наступит хотя бы семь, оно покроется тучами, словно горящей надежды никогда не было. Это отличная метафора к жизни.***
В день, когда Луи приходит к Гарри, его глаза — безжизненный синий оттенок, а моря под ними превращаются в океаны. В этот день он курит на три сигареты больше, чем обычно, и ему в три раза хуже, чем обычно. Парень не говорит, когда Стайлс готовит ему чай, а потом так же молча сидит рядом. Это длится целую вечность, хотя на самом деле стрелка часов лишь касается цифры десять. Луи уходит, не притронувшись к предложенным вафельным трубочкам, оставляя запах сигарет сильнее обычного и цукаты в кружке. Гарри тихо прощается, закрывая за ним дверь, после чего сразу же бредет в комнату, падая на кровать. Губы дрожат, а в глазах капли утренней росы. Вместо книги, что лежит под подушкой, парень открывает свой рюкзак. Он достает небольшую коробочку, высыпая содержимое на кровать. Лезвий несколько, пара из них совсем старые и почти не острые, а на некоторых все еще следы засохшей крови. Гарри плюет на календарь, который создавал когда-то давно, где отмечал «чистые дни», беря одно из. Он не осторожен, поэтому нечаянно режет большой палец, но игнорирует это, закатывая рукав. Кожа бледная, но ее давно нельзя сравнить с лепестками цветов или крыльями бабочки. Она — поверхность луны в кратерах и исцарапанная ракушка. Стайлс на секунду замирает, рассматривая свою коллекцию. (Он коллекционирует порезы на запястьях). Гарри никогда не делал это потому, что это модно. Он делал это потому, что ему больно. Он знает, что Луи ни разу не хотел навредить ему, но ничего не может с собой поделать. Острие металла впивается в кожу. Порезы напоминают алые закаты, а кровь из раны — разлитое после полуночи вино и сок раздавленной вишни на подошве. Она стекает по руке, капая на простыни. Гарри не уверен, когда ему следует остановиться. Только луна за окном разделяет его маленькие секреты. Парень знает, что ему стоит обработать руку и убрать, но не находит в себе сил, ложась на подушки и укрываясь одеялом с головой. Прежде, чем провалиться в сон, Гарри думает о том, что, во что бы то ни стало, должен остановить падение Луи. (Чтобы спасать, не обязательно ведь быть целым изнутри?).***
Гарри требуется достаточно много времени, чтобы привести себя в порядок, и, наконец, пригласить Луи на прогулку. (Он надеется, что не слишком много). Теперь парень ждет, сжимая в руках зеленые стебли, изредка поглядывая на запястья, прикрытые рукавом. Он должен быть в порядке сегодня. Ради Луи. Гарри слишком концентрируется на этом, поэтому вздрагивает, слыша чужой голос рядом. — О, Луи, ты здесь, — он немного нервничает, протягивая парню букет. — Это тебе. — Цветы? — Луи звучит удивленно. — Я думал, их дарят только на свиданиях. — Ты в прошлый раз говорил, что любишь пионы, ну и… вот. Голубоглазый опускает взгляд на цветы в руках. Пионы. Белые. Они — свобода и невинность, и все еще пахнут домом. — Я… это… вау, — он вдыхает запах, прикрывая глаза. — Спасибо. На губах расцветает улыбка, подобно дымчатой розе. (Она ярче лучей тысячи солнц, а в глазах созвездие Кассиопеи. Этот парень заслуживает спасения). Когда они идут по улице, пиная мелкие камушки, в воздухе пахнет грозой и клубникой. В небе летают стрижи, а лето пробирается в каждую клеточку тела. — Как тебе Лондон? — спрашивает Гарри, щурясь от солнца, которое вот-вот закроют темные тучи. Люди испугано поглядывали на небо, боясь промокнуть. Но Луи и Гарри были не из тех, кто говорят, что любят дождь, но все равно используют зонт, гуляя под ним. — Красивый, — словно в подтверждение он оглядывается вокруг. — А еще мне удалось найти неплохую работу, поэтому я смогу остаться здесь. Это не что-то престижное, вроде юриста, но мне нравится. А что на счет тебя? — У меня есть некоторое время, чтобы освоиться, прежде чем начнется осень и я пойду в университет, — мысли гнилыми листьями оседали внутри. Гарри любил учиться, но иногда ему просто было хуже. — Не знаю, что от этого ожидать. Меня всегда пугал конец лета. Умирающая природа, холодные ночи и будильники на шесть утра. Не знаю, как буду справляться с этим. Осенью мы все загоняем наших птиц, которых выпускали на лето, в клетки. Для Гарри осень всегда значила больше соли на щеках, бессонных ночей и больше садящихся алых солнц на запястьях. — Но ты уже в Лондоне, Гарри. Ты достиг достаточно многого, и если есть цель — иди к ней, закрывая глаза на все. Смотри только вперед. — Да, но, — Стайлс выдыхает, не продолжая. — Прости, я не очень хорош в советах. — Все в порядке. Спасибо, я благодарен, правда, — парень пытается быстрее перевести тему. — Может, спустимся к Темзе?***
Вода внизу двигалась по течению, ударяясь о каменные берега и разлетаясь брызгами. Парни сидели на широких перилах, облокачиваясь на колонны, друг напротив друга. Луи крутил между пальцев незажженную сигарету, поднимая глаза к небу. Они почти сливались цветами, отображая глубину. — Луи, — начал Гарри, все еще желая спасти. — Какая это сигарета за сегодня? Парень в ответ отвлекся от облаков, чуть хмурясь, не ожидая подобного вопроса. — Ммм, пятая. Или четвертая. Зеленоглазый мысленно поставил себе пометку, что в его голове все выглядело страшнее. Но ведь никто не скажет ему, что Луи сегодня лучше и что это его рекорд за последний месяц? — Тебе не стоит курить так много. — Но ведь эта даже не зажженная, — Луи зажал сигарету между пальцев. Пока это была обычная палочка, не способная убивать. — Дело не в этой, — брюнет покачал головой. — Я о других. Их слишком много. — Ты прямо как моя… — парень хотел закатить глаза, но под конец предложения стих, замяв конец в кашле. — Мне уже говорили это. — Сигареты ведь убивают. Луи бросил взгляд на пачку, что лежала рядом. Надпись на ней гласила то же самое. Курение убивает. Он бы зачеркнул курение и написал вместо любовь. Над головами прогремел гром, позволяя дождю обрушиться на землю в ту же минуту. Листья деревьев колыхались от капель, машины включали дворники, а улицы быстро пустели. — Я себя чувствую слишком хорошо сейчас, поэтому не хотел бы поднимать эту тему, — в ответ сказал Луи, прикрывая глаза и поднимая голову. Гарри не понимал, правда это или отговорка. Он ведь сам был хорош в них. ( — Гарри, мы можем поговорить? — Сейчас не лучший момент. У меня болит голова). Но Томлинсон сейчас действительно выглядел счастливым, с мокрыми волосами, липнущими ко лбу, и каплями дождя на ресницах. Гарри уверен, что мокрые от дождя щеки идут парню гораздо лучше, чем влага от слез. Кожа отдает лунным переливом, когда на губах появляется искренняя улыбка. Этот дождь — их личный звездопад, когда они могут загадать желания. И пусть Луи больше никогда не сможет босиком танцевать по лужам, у него навсегда останутся эти хрупкие моменты счастья.***
Когда Луи просыпается, небо за окном чистое, но темное. Лишь прозрачные облака закрывают луну, отбрасывая тени. Голова болит, а с каждой минутой бодрствования сон отходит все дальше. Парень садится на кровати, потирая лицо руками. От чувства легкости и мелких крупиц счастья, что были днем, не остается ни следа. Он хотел бы не просыпаться сейчас или хотя бы так же легко уснуть. Но Луи понимает, что находится в липких руках бессонницы. Он уже знает, с кем проведет остаток ночи. Открытое окно, маленький огонек в руках и никотин в легких. Луи осматривает темноту вокруг, останавливая взгляд на светящихся белых пионах. Белый — наивность, крылья ангелов и сладкие сливки. Ему совершенно не подходит этот цвет. Томлинсон смотрит на сигарету в руках, качая головой. Это слишком. Поэтому он тушит ее о подоконник, подходя к столу и открывая ящики. В свете луны, смешанным с тусклым мерцанием фонарей, сложно найти что-либо. Спустя несколько минут маленькая баночка оказывается в руках. Луи открывает ее, вдыхая маслянистый запах краски. У него вряд ли есть кисти, поэтому парень опускает в нее пальцы, останавливаясь возле букета. Первые прикосновения оставляют после себя темные мазки, четко выделяющиеся на белом фоне. Луи ощущает себя художником, окрашивая белые пионы в черную краску. Когда лепестки теряют надежду, под ногтями краска, а в воздухе пахнет тайнами ночи, он останавливается. Теперь эти цветы стали идеальной метафорой к его жизни. Он любит заполнять ими пустоту внутри себя. Возможно, в жизни Луи слишком много метафор.***
Очередная ночь, наполненная словами, что так и не слетают с губ, тишиной и тусклыми глазами, в которых не осталось ни единой живой звезды. Лишь мертвые. Холодные руки сжимают горячие стенки чашки, взгляд опущен на дымящуюся жидкость, а бледные губы сжаты в линию. Гарри чувствует себя отвратительно, смотря на разрушение. Никто в этом мире не должен страдать. (Ну, кроме него самого, конечно). — Сколько за сегодня? — он заставляет Луи поднять голову, но выражение лица не меняется. — Шестнадцать. Стайлс прикрывает глаза, стараясь взять себя в руки. Он знает, что ему нужно сейчас. Он, черт возьми, нуждается в этом. Ему нужно почувствовать боль Луи. Позволить ей заполнить себя, как карамели, смешанной с ядом. Сладкой, тягучей и смертельной. Он не может заставить себя бросить Луи, поэтому ждет, когда от него останется лишь горький привкус на языке. Хлопок двери служит сигналом для начала. Это уже привычка. Маленькая, темная и убивающая привычка. Лезвие блестит, гипнотизируя. Гарри знает, что будет делать. Одна сигарета — один порез. Кожа раскрывается под острием красной розой. Одна сигарета — один порез. Луи курит достаточно, чтобы было достаточно больно. Одна сигарета — один порез. Потому что такие, как Луи, не должны курить. Потому что такие, как Гарри, не должны жить.***
На часах еще нет четырех, когда слышны первые птицы и чернота на востоке рассеивается. Клетчатый плед покрывал холодный после ночи асфальт на крыше, не позволяя мелким камушкам царапать кожу. Луи лежал на спине, рассматривая небо над головой. Одна рука находилась в волосах Гарри, голова которого лежала на груди. Рядом была стеклянная бутылка красного полусладкого, вместе со сборником Хемингуэя и его впитавшими время страницами. Из динамика телефона звучала песня, растворяясь в воздухе, рассказывая о приливах и отливах, называя их переломными моментами. Луи хотел бы согласиться, но ни разу не был на берегу моря, так что. У него были лишь переломные моменты. (Или моменты, которые сломали его?) Он делился этим сейчас. Он доверял Гарри свою историю. Старшая школа, первые и последние поцелуи, на вкус как сигареты и чистая боль, брошенный на полпути университет. Зеленоглазый лишь молча слушал, боясь разрушить хрупкую нить доверия. Это значило слишком много для него. Он не до конца понимал, что чувствовал. Точнее, знал, но ни за что бы не произнес этого вслух. Если двое любят друг друга, это не может кончиться счастливо. Гарри настойчиво игнорировал слова, что напоминали шипы, выписанные из любимого сборника. Он пока не может быть уверенным ни в Луи, ни в себе. Когда наступает перерыв между треками, он зевает, потягиваясь, этим самым спугивая шатена. Тишина звенит в ушах слишком долго, поэтому парень поворачивается. — Луи? — зовет он, замечая на лице эмоции, что не может прочесть. — Все в порядке? Тот еще секунду смотрит в одну точку, после чего вздрагивает, расслабляясь. — Да, все хорошо. Отвлекся немного. Гарри кивает самому себе, ложась обратно, возвращаясь в маленький, собственноручно созданный мир. Это окончательно заканчивается, стоит утру вступить в свои права. Лучи солнца больше не нежные и пугливые, а уверенные в себе, освещающие землю. Город внизу наполняется суетой, пока Луи делает последний глоток вина, слизывая капельки с губ, а Стайлс забирает книгу. — Гарри, — окликает шатен, когда тот уже открывает дверь на лестницу. — Я должен тебе кое-что сказать. Парень замирает, дожидаясь, пока Луи подойдет ближе, смотря в кристальные глаза. Это напоминает момент из фильмов, когда один из героев шепчет «я люблю тебя», а другой отвечает приторно-сладким поцелуем. Но это не фильм, это — жизнь, поэтому Луи говорит: — Я видел твои порезы. С громким выдохом Стайлса небо падает, а Земля прекращает вращение.***
— Я знаю, что делать, — уверенно говорит Луи, садясь на кровать и пожимая ноги под себя. На стенах гуляют солнечные зайчики, заставляя ночные страхи забиваться под кровать. Жаль, это не продержится дольше, чем до заката. — Не уверен, где, но я слышал об этом, — продолжает парень, не отрывая взгляда от Гарри. — Доверяешь мне? Стайлс сидит на противоположной стороне кровати, нервничая, дергая рукав свитера. Он не уверен, как Луи будет реагировать на это, но не может перестать. — Если ты знаешь, как избавиться от… вредных привычек, — начинает Гарри после тишины, — то почему не избавишься от сигарет? — Я всегда буду исключением, — отмахивается тот, возвращаясь к теме. — Так, доверяешь? Луи протягивает к нему свою руку, ожидая. Брюнет чувствует себя неправильно сейчас. Он должен спасать, а не быть спасенным. В комнате душно, мелкие пылинки кружат в воздухе. Свежий воздух с легкой примесью лета и цветов казался необходимым. Луи хотелось открыть окно, но оно было уже открыто. (Он хотел дать Гарри жизнь, но тот был уже мертв). — Ну же, давай, — голубоглазый улыбается, получая в ответ лишь качание головой. Парень прижимает руку к себе, и Томлинсон понимает, в чем дело. — Я уже видел твои порезы, тебе нечего бояться. — Ты видел только издалека, — в ответ слышится бормотание. — Вблизи это выглядит противно. — Это не так, Гарри. Я не буду кривиться или осуждать тебя. Пожалуйста. Гарри сглатывает, еще минуту смотря на руку, позже все же кладя ее в ладонь Луи. За этим следует повторная ободряющая улыбка. Он аккуратно закатывает рукав свитера. Томлинсон невесомо проводит подушечкой пальца по порезам, наклоняясь и нежно целуя после. Гарри чувствует тепло мелкие разряды по всему телу, вздрагивая. — Прости, — шепчет Луи, думая, что сделал больно. То, что чувствует Стайлс от этого больнее, чем пять порезов подряд. Луи достает из кармана маркер, открывая зубами и отбрасывая крышку на кровать. — Некоторые из ран совсем свежие, так что будет немного больно. Потерпишь, хорошо? Кончик маркера чувствуется на ранах болезненно, но терпимо. Гарри закусывает губу, не двигаясь. — Готово! — восклицает Луи спустя пять минут. На запястье, поверх красных полос, теперь крылья бабочки. Она не идеальная, с немного кривыми усиками и асимметричным рисунком. — Я… вау, — шепчет Гарри, словно на смотрит на картину в музее. — Я уже люблю ее. — Теперь, если не хочешь убить ее, ты не должен резать себя, — правила известны, но все равно становятся озвучены. — Хочешь дать ей имя? Гарри кивает. — Ее будут звать Лу.***
Ночь наступает неожиданно, убивая все, что было построено за день. Легкие лишаются воздуха, а надежды пеплом осыпается к ногам. Это происходит быстрее, чем Гарри успевает осознать. Он старается сконцентрироваться на мыслях, но не может думать. Ему нужно чувствовать. Необратимое все же происходит, алыми каплями пачкая простыни. Раньше луна была его соучастником и хранителем тайн, но сейчас и она прячется за тучами. Гарри захлебывается в рыданиях, падая на подушки и мечтая забыться.***
Луи находит его спустя пятнадцать минут. Рыдания немного затихают, но не прекращаются, выплескивая наружу всю боль. (Они оба знают, что она никогда не закончится). В комнате темно, но Томлинсон лишь зажигает светильник, зная, что это будет чувствоваться комфортнее. — Гарри, хей, — зовет шатен, садясь рядом и кладя руку на спину. — Что случилось? Ну же, посмотри на меня. Тот неразборчиво отвечает в подушку, начиная плакать сильнее. Поднять его занимает некоторое время. Теперь парни сидят друг напротив друга. — Я убийца, Луи. Чертов убийца, — Гарри дрожит, снова начиная задыхаться. — Гарри, что… Он замолкает, когда Стайлс протягивает ему руку. Поверх старых порезов и линий маркера свежие полосы, что до сих пор кровоточат. Бабочка мертва. Гарри не поднимает головы, открывая рот, но не успевает сказать что-либо, прежде чем чувствует руку на своем подбородке, а после и губы Луи на своих. Он тихо всхлипывает, притягивая парня ближе. Этот поцелуй — сигаретный дым, соль слез и ошибки. Он не дает надежды, не заживляет раны и не избавляет от никотиновой зависимости, но на пару секунд дает отвлечься от реальности. Истерика лишает сил, поэтому спустя десять минут, когда Луи обработал порезы, Гарри лежит на подушке, еле оставаясь в реальности. — Я хочу на крышу, Лу, — бормочет он, пока голубоглазый укрывает его. — Прямо сейчас? — в ответ Гарри слабо кивает. — Мы пойдем на крышу, обязательно. — Спасибо, — Гарри засыпает, лишаясь последних крупиц сознания, почти не думая над своими словами. — Я люблю тебя. — Я люблю тебя тоже, — он вырубается сразу после слов Луи, не давая возможности больше ни одной мысли проскользнуть в голове. (Если двое любят друг друга, это не может кончиться счастливо).***
Луи и Гарри сидели на крыше, встречая акварельный рассвет. Они словно на восходе солнца просматривали песок в поисках осколков их несбывшихся планов. Даже если никто из них никогда не был на море. И пусть в легких Луи все еще сигаретный дым, а на запястьях Гарри кровавые закаты, они оба знают, что мертвые звезды светят ярче всего.