Я твое проклятие

Привет, я Кагами Тетсуя. Мы с Тайгой в Лос Анжелесе уже восемь лет. Мы супруги, здесь это возможно. Но я бы не сказал, что я приехал с любимым сюда лишь ради брака. Просто Тайге здесь нравится, вот и все. А раз ему нравится, значит, и мне. Мы часто гуляем в парке неподалеку от нашей квартиры. Здесь всегда снуют дети, взбираются на единственную ржавую детскую горочку и весело вереща съезжают вниз на теплый песок, пачкая и без того уже порванные штаны и джинсы, играют на площадке в малый баскетбол, на что мы с Тайгой весело усмехаемся и частенько гоняем ребятню. Напарник весело горланит об их детской нелепости, по-доброму, из-за чего обиженные детишки быстро подбегают и ловко вылавливают у здоровяка оранжевый мяч. Тот удивленно хлопает глазами и немного погодя срывается с места, дабы дать пенделя мелким обидчикам. Наиграно агрессивным данком, конечно же. А потом громко смеется, подмигивая "противникам" и взъерошивает широкой ладонью короткие шевелюры на маленьких головках, обещая как-нибудь сыграть еще. Затем, довольным шагом, отбивая на ходу звонкими ударами резиновой мяч о пыльную землю, идет ко мне. Широко улыбается, щуря яркие блестящие глаза, и смотрит на меня. Не предупреждая, передает мне короткий пас и устремляет взгляд на расходящихся по домам детишек. Я внимательно слежу за его лицом: темные глаза грустно прикрываются, брови невольно слабо изгибаются дугой вверх, образуя маленькую складочку между ними; уголки губ медленно опускаются вниз, приоткрывая жемчужные зубы. Тайга всегда хотел иметь детей. Как сейчас помню, что когда-то еще в старшей школе, когда мы играли с "Сейрин", он мне рассказывал свои мечты, мысли, желания. Мы часто так общались, понемногу открываясь друг-другу. Ограда потихоньку рушилась, раскрывая нас один одному, заставляя доверять еще больше. Пока однажды, когда Тайга только-только перестал замечать, как по привычке держит мою тощую холодную руку, нежно сжавши и согревая, он почти шепотом, в тишине теплых сумерек, поведал мне свою самую сокровенную тайну. Мечту его безоблачного детства, когда еще мать дарила мальцу игрушечный конструктор на День Рождения. Он рассказал мне, что любит детей. Что хотел бы стать отцом больше всего на свете. Смотреть, как задорно играет в мяч его рыжий мальчуган. Или как его малютка аккуратно режет воображаемую капусту из зеленых кустарных листьев, чтобы угодить любимому папе. Кружить детей, заливисто хохоча, пока тем не станет плохо и они не схватятся маленькими ладошками за животы, убегая к матери жаловаться на горе-папашу. Наблюдать, как золотое чадо растет, становится старше, впервые спрашивает родителя о любви, широко раскрывши блестящие очи. Осунувшись, уходит в армию или учится на великого итальянского повара, безгранично радуя любимых отца с матерью. Заводит счастливую семью, охотно приглашая состарившихся предков. Тогда, смотря на задумчивое, устремленное в потолок расслабленное смуглое лицо Тайги, я понял. Понял, что мешаю любимому, что ограждаю тому дорогу к счастью. Меня как ледяной водой из ведра окатило, стало больно находиться с Кагами. Смотреть как тот с еле скрываемой завистью наблюдает за семейными парочками в кафетериях. Как исподлобья наблюдает за резвящимися на площадке детьми. Меня будто потрошили изнутри, невыносимо щемило сердце, заставляя горло обвиваться колючей проволокой. В желудке появлялась тягучая пустота, будто засасывающая внутренности куда-то в бесконечную тьму. Было больно, очень больно. Нестерпимо. Это убивало, медленно пожирая частичку за частичкой, кусок счастья за куском. Я люблю его больше всего на свете, он - мой свет, не тот свет, которым я назвал его, как напарника, а самый настоящий, дарящий полноценную полную яркими красками жизнь. И я, тот, кто его боготворит как никого другого, любит до истощения в теле, до смерти, не может дать ему того, чего он желает больше всего. Я ничтожество. Эгоист, не в состоянии отпустить, дать свободу, дать жизнь. Если он уйдет... Если он покинет меня, я не выживу. Я продолжу украдкой следить за ним, за его счастливой семьей. Буду наблюдать за рыжеволосыми макушками его детей и улыбаться. Ведь, ты будешь счастлив. А когда твои кости сравняются с сырой землей, я продолжу быть рядом. Я продолжу преследовать тебя. Даже после смерти. Ведь... - Нет! Нет! Нет! Я монстр! Убийца! Эгоист! Он смотрит грустно, терпеливо. Временами вздрагивает, когда я разбиваю очередную хрупкую вещицу, что стоит на пути. Тайга стоит смирно в дверном проеме и наблюдает. Он знает, что нет смысла меня останавливать, я все равно вырвусь. А, может, он боится, что если я не разнесу квартиру в клочья, то, возможно, склонюсь к суициду, вместо причинения материальных увечий. Иногда он резко поднимает руку в мою сторону и на полуслове замолкает, хочет сказать, чтобы я не трогал наши виниловые пластинки, не бил хрупкие вещи. Но я не слышу и со всей дури, замахнувшись, бросаю в стену что-то хрупкое, оно сразу разбивается о каменную преграду и осколки опасно разлетаются во все стороны. Меня ранит в лицо, в щеку. Бессильно падаю на колени, больно стукнувшись суставами, щеку неприятно щиплет, но я не обращаю на такую мелочь ни малейшего внимания. Я устал. Устал от бесчисленных срывов, устал смотреть, как Тайга, грустно вздыхая, тратится на новую домашнюю утварь. Устал реветь, жалобно выть, разрывая сердце супругу, видеть его полные боли глаза. Он тоже страдает. Но не как я, сильнее. Ведь я - причина. Причина роковой судьбы. Проклятие. По скулам стекают влажные дорожки теплых слез, что, смешиваясь с алой кровью из свежего пореза, сбиваются в солено-железный поток капель, синхронно летящих вниз на пушистый белый ковер, образуя мокрое темное багровое пятно. Из носа тоже текут неприятно вязкие сопли, которые так же, блестящими длинными нитями, спускаются на ковер. Пятно совсем маленькое, но это дает повод Тайге проснуться от немого шока и подбежать ко мне. Теплые сильные руки подхватывают мое хрупкое тельце и несут на холодную мягкую постель, тут же укрывая теплым вздутым одеялом. Глаза ничего не видят за мокрой пеленой, но уши отчетливо слышат: тяжелые быстрые шаги по скрипящим половницам на кухне, босые такие же тяжелые шлепки обратно. Щеку обдает холодком мокрой ватки и тут же начинает щипать. Ничего, я привык. Но Тайга, заметив как я морщусь, тут же обдает больное место прохладным дыханием. Приятно. Люблю его запах, темно-рыжие мягкие волосы совсем рядом, жаль, не могу обнять его, привлекая ближе, чтобы вдохнуть его аромат вперемешку с апельсиновым запахом шампуня. Но тело как свинцом залили, не шевельнуться. Дыхание прекращается, слышен скрип прогнувшейся под весом кровати, шелест одеяла и теплые руки, обвивающие поясницу. По спине пробегают мурашки, когда я чувствую как горячее дыхание обдает шею. Снова скрип кровати, теплые большие руки оказываются на плечах, а острый подбородок мягко упирается в макушку. - Тецуя, ну зачем же ты так... Хриплый шепот пронзает тишину. Я просто смотрю в одну точку. Приятно. Он теплый, такой заботливый... До одури приятно. И, вдруг, новая волна боли захлестывает до краев. Я не имею права на это. Я забрал у него все. Абсолютно все. Плечи содрогаются в новом порыве, руки дрожат, живот сводит. Лоб и брови хочется со всей силы разодрать, чтобы мышцы прекратило сжимать. Я плачу, истошно реву пуще прежнего. Нервная дрожь бьет тело болезненными электрическими разрядами. А он спокойно обнимает меня сзади, сильнее прижимая. Мягко целует в макушку, теребит носом светлые волосы. Нашедши мои ладони, скрывающее мокрое и липкое от истерики лицо, переплетает пальцы, успокаивая. Шепчет что-то невнятное приятным тоном и ждет пока я засну. Когда я начинаю посапывать, аккуратно, чтобы не потревожить мой сон, встает с постели, та предательски скрипит, и я просыпаюсь. Притворяюсь спящим и прислушиваюсь: твёрдые удаляющиеся шаги, скрип дряхлых кладовых дверей, грохот. Видимо, наткнулся на ту старую коробку со школьными вещами, которую мы никак не выбросим. Дальше приближающийся шорох, скрип половниц, заглушающийся толстой тканью ворсового ковра, ломкий шелест веника и звон осколков. Вспоминаю, что когда я рушил квартиру в порыве гневного самобичевания, ты что-то крикнул... Точно, вспомнил, я разбил тот самый снежный стеклянный шарик, в котором сидел маленький хаски со смешно высунутым розовым языком. Мой подарок. Ты тогда еще сильно разозлился, побагровев от стыда, полевая собачий род и мое чувство юмора отборной руганью. Сейчас ты тяжело вздыхаешь, кажется, перебирая стеклышки. Нет, дуралей, я его хорошо закинул, со всей силы. Его уже не спасти. И будто услышав мой внутренний монолог, приступаешь снова заметать бывший ненавистный тебе шарик в пластмассовый совок. Закончив с мусором на полу, снова направляешься в кладовку, теперь тащишь что-то тяжелое, судя по длинным неуклюжим босым шагам. Слышится скрип металла. Точно, это стремянка. Раздвигаешь мудреную конструкцию кое-как и раздраженным шепотом ругаешься - ты никогда не понимал как устроена эта древняя лестница, купленная на китайской распродаже, и часто придавливал себе пальцы ног или больно ударялся острыми концами железа до синюшных отметин на загорелой коже. Слышно как скрипят старые ступеньки, чуть ли не прогибаясь под твоим тяжелым весом. Дальше слышен звук волнующейся текстильной ткани и металлическое постукивание - подправляешь карниз, цепляя сорвавшиеся длинные шторы. Я их выбирал. Небесного приятного оттенка полиэстерные струящиеся волны. Матовые, чтобы не смущать соседей и мирных прохожих. Тебе они сразу понравились, хоть ты и вцепился в те, цвета хаки с красной вышивкой. Снова слышится скрип прогибаемого железа - спускаешься. Замираешь на минуту, видимо, проверяя все ли убрал и не спеша уносишь стремянку. Деревянная старинная дверь кладовки тихонько закрывается и слышится скрип половниц, затем громкое шлепанье по кафелю. Слышу как открывается кран, щелчок, заливающая тяжелым потоком сосуд жидкость. Дальше снова щелчок и последующий звонкий. Нагреваешь чайник. Какао? Ты часто его пьешь, не знаю почему тебе так нравится этот пресный кофейный вкус рвоты от которого так и тянет стошнить. Навостренные уши улавливают щелчки пальцев рук, поочередные, в такт мелодии, притопывания и тихо напеваемую тобой приятную песню. RHCP? Точно, ты их иногда слушаешь, совсем забыл, так стыдно... -...Well it’s killing me What do I really need All that I need to look inside... Прислушиваюсь еще внимательнее и с трепетом слушаю твой хрипловатый мелодичный шепот. Ты красиво поешь, живо. Жаль, что до сих пор плохо знаю этот язык, ведь ты рядом, ведешь меня. Хоть это и обременительно и самостоятельность для мужчины превыше всего, твой английский акцент меня завораживает. Такой легкий и приятный, будто птица парящая где-то среди облаков, юркающая вниз сквозь пушистые белые облака и вновь взлетающая далеко в ослепительное солнцем небо. Звонкий щелчок и слышу, как ты прерывая песню заставляешь чайник прекратить кипеть и выпускаешь огненный поток кипятка в чашку с темным порошком, высвобождая воду из темной вакуумной темницы. Недовольно шумно цокаешь языком - обжегся. Прямо как кот не любишь горячее и часто чуть ли не выпускаешь капли блестящей влаги из глаз, в очередной раз, задумавшись, забыв дать остыть пище. Такой болван. Я бы сейчас издал смешок, но ты услышишь, у нас очень тихо. Ты специально предложил поставить звукоизолирующие преграды, чтобы было уютнее и спокойнее за нашу "товарищескую" репутацию. Снова босые шаги, заходишь ко мне в спальню, со звоном ставишь полупустую кружку на каменный белый подоконник и, скрипя матрасом, залазишь ко мне. Не спеша ложиться, наблюдаешь за мной, прожигая сонным взглядом огненные дыры. Щекотно. Гладишь мне волосы одной рукой, зарываясь и взъерошивая. Не ошибусь, если ты сейчас улыбаешься или снова одаряешь печальным взглядом мой затылок. Зарываешься под одеяло, аккуратно соскальзывая с сидячего положения, и обвиваешь мне талию мускулистыми руками, приятно поглаживая грубыми ладонями мой живот. Упираешься острым носом мне в затылок и обдаешь шею тем же горячим дыханием. Затем закидываешь одну ногу мне на бедро, больно задев, на что я недовольно жмурюсь, а ты ухмыляешься, тихо хмыкнув, сипло произносишь слова, от которых у меня немеют пальцы, а болезненная пустота внутри было истерзанного сердца, сменяется воздушным бешеным звуком: -Мои мечты лишь детские фантазии, а ты, Тецуя, моё настоящее, которое ценнее всего на свете. Я радостно жмурюсь, на глазах застывают крупные бусины свежих слез. А в голове стремительно проносится, теплым облаком наполняющее легкие, продолжение раннее прерванной фразы: "Ведь я люблю тебя, Тайга-кун".