Влюбленный Виктор Никифоров

Говорят, в России есть две беды: дураки и дороги. Однако, год назад в России появилась третья беда — влюбленный Виктор Никифоров (а не Тимати и километровые очереди в Black Star Burger, как вы могли подумать). Влюбленный Виктор Никифоров был еще невыносимее, чем зазвездившийся Виктор Никифоров, пьяный Виктор Никифоров, даже хуже чем Виктор Никифоров, потерявший смысл жизни. Влюбленный Виктор слушал только Земфиру и русскую попсу: Плисецкому порою хотелось закрыть уши, когда тот открывал рот, потому что услышать все песни Максим в исполнении Никифорова было пыткой еще той. Влюбленный Виктор носился по Питеру как в жопу ужаленный, скупая все шоколадки в Магазине Купцов Елисеевых, все вазочки и скалочки в Икее, запасаясь игрушечными собачками и подушками в форме сердца. Влюбленный Виктор пропускал тренировки, потому что долго не мог выбрать постельное белье. Белое из шелка или ярко-красное с шелковым теснением? Яков начал ненавидеть своего подопечного еще сильнее, чем раньше. Даже Мила, несмотря на всю свою выдержку, иногда притворялась, что говорит с кем-то по телефону, только чтобы Виктор не подходил к ней. Виктор гнездился. Юри должен был переехать в их квартиру на проспекте Римского-Корсакова через несколько дней, и с каждой минутой шальной блеск в глазах Никифорова становился все ярче. — Я хочу сбегать на Невский, купить несколько книг, чтобы разбавить интерьер… — Голову себе новую купи. Может, поумнее станешь, — пробурчал Юра, прибавляя скорость. Они переходили дорогу, и Виктор тоже начал шагать быстрее, стараясь не отстать. — Не убежишь. Как ты думаешь, может, Мураками? И Бродского. Буду читать Юри Бродского, заваривать ему зеленый чай с душицей, мы ее в прошлом году собрали под Волгоградом, мы откроем окно настежь, и теплый ветер… Дальше Юра не слушал. Виктор не уточнил, где он собирался найти теплый ветер в Питере, и продолжил втирать про томные вечера, Набокова, кофе с корицей, эротический массаж — тут Юра перешел на бег, — и другие прелести замужней жизни. Виктор не упоминал ничего ни про мытье посуды и полов, ни про стирку белья, ни про свою привычку разбрасывать по всей квартире кружки, которые потом оставляют круглые чайные разводы на всевозможных горизонтальных поверхностях. С этим они, видимо, разберутся сами, по ходу. А пока у них любовь, такая, о которой всегда мечтала Кэрри Брэдшоу, всепоглощающая и безумная любовь, когда двое не могут прожить друг без друга и минуты. По сути, так и было. Каждый раз, когда Юри уезжал в Японию, Виктор вроде бы формально жил, ел, даже с кем-то разговаривал, но душой он был не в Питере и даже не в России. Виктор был со своим любимым в Хасецу: поедал кацудон, мотался в Токио или Киото по выходным и водил Юри в магазины для взрослых, где вместо плетки они покупали наручники с розовым мехом. (Юри в таких местах был краснее помидора). Ах, если бы такая плетка оказалась в руках Якова, как бы он Виктора отхлестал! Виктор хотел отпраздновать свадьбу в Барселоне, завести еще щеночка и купить дачный участок, чтобы летом кормить Юри настоящими русскими помидорами. Бедного Плисецкого, которому приходилось все это выслушивать, постоянно тошнило. Они-то с Отабеком так себя не вели! И неважно, что каждый вечер Юра утыкался лицом в подушку, глотая слезы, когда на экране телефона высвечивалось «Спокойной ночи, тигр» — последнее на сегодня сообщение от самого важного человека на Земле. Два дня спустя. — Закрой глаза и не открывай, хорошо? — Виктор держал Юри за руку, пока они вместе поднимались на третий этаж. Юри улыбался как-то неестественно (видимо, все еще помнил тот злополучный день, когда впервые зашел в холостяцкую берлогу Виктора), а сам Виктор чувствовал себя… на высоте. Как будто прыгал четверной сальхов, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Понравятся ли Юри бордовые шторы? А что он скажет насчет серого дивана? А электрический камин — это не слишком? — Виктор, мы скоро? — Еще пару лестничных пролетов, потерпи, — ответил тот, все еще не выпуская чуть подрагивающие пальцы Юри из своей вспотевшей ладони. Неужели он тоже волновался? Дрожащими руками Виктор засунул ключ в замочную скважину, повернул его три раза против часовой стрелки и распахнул дверь. Юри открыл глаза. Потом сразу зажмурился обратно и закрыл лицо ладонями. Маккачин метнулся в коридор, виляя хвостом и подпрыгивая от радости. — Скажи мне, что ты просто ошибся квартирой! — пролепетал он, все еще отказываясь открыть глаза. Неужели Виктор… ради него… — Тебе не нравится, да? — Виктор поник и зарылся руками в крашеные волосы. — Знал же я, что качели на балконе будут лишними. Почему я Гошу не послушался, дурак?! — Качели на балконе? — прохрипел Юри. — Виктор, зачем качели? — Чтобы ты качался, — на полном серьезе ответил Виктор. — Или мы вместе качались. Смотря, какое настроение будет. Он не стал упоминать, что Мила ласково нарекла его приобретение «секс-качелями». Если Юри еще раз хлопнется в обморок, то придется бежать в аптеку за нашатырным спиртом, потому что дома он закончился. После этих слов Юри несколько минут молча простоял в пороге, размышляя о чем-то своем. — Ты это все только для одного меня сделал? — А для кого еще? Пушкина? — При чем тут Пушкин? — Неважно, — ответил Виктор, не понимая, плакать ему или смеяться. Он-то представлял себе этот вечер по-другому: Юри должен был запрыгнуть ему на шею и зацеловать до смерти, а потом они торжественно начали бы осматривать квартиру — конечно же, со спальни. — Ты мог просто убраться в квартире. Ты же столько денег потратил, глупый! Виктор рассмеялся, понимая, в чем дело, и выдохнул с облегчением. — Ты же знаешь, что для меня деньги не проблема. Моя самая главная проблема весь последний год, Юри — это ты, — ответил Виктор и одним изящным движением взял Юри на руки, как невесту. — Пойдем, я покажу тебе наше любовное гнездышко. Юри засмеялся и обнял Виктора за шею, мотая ногами, как ребенок. Маккачин проводил их задумчивым взглядом и засеменил на кухню к своей миске, фыркая, потому что никто его так и не погладил. Сатиновые занавески и впрямь начал облизывать теплый ветер, трепля страницы томика стихов Бродского и сушеную душицу, забытую на подоконнике. Ближе к ночи Виктор приглушил в квартире свет, заварил кофе и достал роман Набокова с аккуратной книжной полки. Юри притащил из спальни лампу и поставил ее на тумбочку возле дивана, чтобы у Виктора не портились глаза. Маккачин спал и видел серые собачьи сны, теплый ветер уступил место прохладному, а про эротический массаж так никто и не вспомнил. В квартире было тепло, спокойно и по-домашнему уютно, и Виктор был уверен, что теперь здесь так будет всегда.