Не изменить того, что не может меняться.

Дверь жалобно скрипнула, поворачиваясь на проржавелых петлях,и дохнуло затхлым воздухом давно не проветриваемого помещения. На каждом предмете в небогатой обстановке комнаты лежал толстый слой пыли, выцветшие занавеси когда-то алые, теперь едва ли розовые, были плотно задёрнуты. На туалетном столике лежали всякие безделицы: украшения из янтаря, тончайшие нити серебрянной филиграни, узоры которых уже нельзя было разобрать, жемчужный гребень, побелевший за долгие годы и ставший походить на кость какого-то диковинного животного. Вещи лежали нетронутыми, словно ждали кого-то. Серебряное зеркало почернело от времени, и его сверкающая поверхность пошла трещинами и теперь странно искажала всё; казалось там, в его глубине ещё мелькали тени далёкого прошлого. Северус ступил через порог неслышно, словно тень, лишь полы угольно-чёрной мантии прошелестели за ним, едва касаясь обшарпанных и кое-где прогнивших досок. Он ни до чего не дотрагивался, взгляд его блуждал по знакомой комнате. Лицо – всегда бесстрастное и спокойное дрогнуло, совершенные черты исказились, превращаясь в застывшую маску горя. И не было всех тех лет жизни без нее - они растаяли, как первый снег; он оказался здесь наедине со своей памятью. Его наказанием, его вечной болью, его преисподней. Всё было, как вчера. Снейп зажмурился, пальцы его впились в ладонь, омертвевшее по его ощущениям сердце в груди захлебнулось кровью, точно кто-то всадил в него раскалённый добела клинок. Он почти чувствовал, как проворачивают лезвие из стороны в сторону. Медленно и с наслаждением. Дверь слетела с последней петли за его спиной, подняв клубы пыли в воздух. Он не обратил на это ни малейшего внимания, глядя куда-то сквозь гладкую поверхность зеркала. Оно помнило и знало почти столь же много, как и он. Склеп. Но ни её духа, ни тела здесь не было и оставалось только помнить. Не боль – агония разлилась по телу, парализуя каждую его клеточку. Привычная и каждый раз новая. Она не могла пройти, не могла утихнуть ни на миг, став вечной спутницей его беспощадной памяти. Он готов был задыхаться от безысходности и выть от бессилия, но на лице его не дрогнул ни единый мускул. Лишь пеплом стала грешная душа, дотла сгорев в который раз. А смерти нет. – Лили... – шёпот, сорвавшийся с холодных губ, был едва слышен, как ветер, налетая, колышет кладбищенскую траву. Ему ещё чудился её непередаваемый аромат даже здесь, среди сырости и плесени, словно вот-вот и она точно живая, так же молода, – неслышно, как в ранние годы, подойдёт со спины и закроет маленькими ладошками его глаза. И засмеётся. Ах, её волшебный, звонкий, точно у ребёнка, смех. Рука мужчины коснулась зеркала, в которое он смотрел невидящим взором, бесконечно далёким от окружающего. Он ещё помнил. Он не мог не помнить. И воспоминания эти – до боли яркие, чёткие, обострённые от чёрной тоски – рвали его душу на части, словно стая ненасытных стервятников. – Северус... Мужчина вскинул голову, пошатнулся, как от удара и с трудом поборол желание взвыть, как раненый зверь. Жестокая игра воображения. Всего лишь иллюзия, нашёптанная болезненным сознанием. Но она дала возможность всего на миг поверить. Рыжие волосы гриффиндорки никак не хотели собираться в высокую причёску, и Лили уже ворчала сквозь стиснутые зубы, устремив сердитый взгляд на своё отражение в ручном зеркале. Северус стоял чуть позади, облокотившись на дерево, и наблюдая за ней с лёгкой улыбкой. Она перехватила его взор в отражении и показала язык, став похожей на проказливую девочку. Счастье, заключённое в живую оболочку. В свои годы девушка ещё дышала очарованием юности и была нежна, как утренний рассвет. Она вспорхнула с травы в одно мгновение – лёгкая и грациозная, точно лань, и приблизилась к нему. Провела самыми кончиками пальцев по его щеке, поднялась на носочки, поправляя ворот его одеяния трогательно-заботливым жестом. А он даже не улыбался, считая её действия неуместными, хотя это никогда не останавливало девочку. Мальчик же поймал непослушный локон и заправил ей за ушко, все так же молча, но бесспорно, не менее заботливо, чем она касалась его. Так, должно быть, выглядело безмолвное счастье. Она укоризненно глядела на Северуса, хоть в глазах цвета лета искрилось веселье. – Опять скажешь, что я глупо веду себя? – Ты никогда не изменишь своего поведения независимо от моего ответа. Девочка лишь погрозила ему пальчиком и вздохнула, когда он легко, точно пёрышко, приподнял её, крепко прижимая к себе и смотря на неё снизу вверх. - Опусти меня на траву. Не хватало привлекать внимание нежелательных лиц, - её голос оставался мягок и всё-так же звонок. Она не указывала - она просила, и он всегда слышал разницу в ее интонации. Но что-то защемило в его груди от её спокойного голоса, глухо отдалось в молчаливом сердце; он закружил девушку, чуть отдаляясь в тень деревьев. Шпильки, удерживающие тяжёлые огненные локоны, разлетелись во все стороны. А Лили всё пыталась пожурить его за измятую мантию и испорченную причёску, но при этом улыбалась вместе с его чуть заметной улыбкой. И не существовало в их мире ещё раздора и ошибок. Боль. Такая привычная боль. Бледные пальцы коснулись жемчужного гребня, который ещё помнил, как хозяйка могла им нещадно драть свои непослушные волосы, строя милые рожицы своему отражению. Северус улыбнулся воспоминанию, но улыбка была горькой, гротескной тенью той, которой обладала девушка – солнца луч, пробившийся на миг сквозь грозовые тучи. Он уже успел забыть, каково это – испытывать что-нибудь, кроме глухой тоски и непрекращающейся агонии. Словно всё происходило не с ним. Так бесконечно далеко и всегда рядом. Снейп видел свою мечту, свою любовь в каждом оборванном вздохе, в каждом холодном отражении. Шелест, точно крыльев летучей мыши, прикосновение к хрупким клавишам рояля. Старому инструменту не было место в этой комнате, но возможно, девушка некогда наигрывала мелодии по вечерам перед сном или успокаивала сына за стеной тонким звуком колыбельных мелодий. Переливчатая трель зазвучала протяжно, жалобно от слишком грубого натиска. Мужчина резко отдёрнул руку, точно обжёгся, и застыл на месте, подобно величественному изваянию. Мелодия была лёгкой, как шифоновая дымка тумана, брошенная на спящий лес, и сладкой, словно первая весенняя трель соловья. Немногочисленные слушатели – её родители, а иногда и их друзья, переговаривались между собой, лишь Снейп, скромно устроившись в уголке, внимательно следил за ней. Он сложил руки на коленях и чуть прикрыл глаза, весь отдавшись во власть музыки. Ему всегда было чуть не комфортно в доме подруги. И хотя Эвансы были весьма приветливы и доброжелательны, он всё же старался принимать приглашения Лили как можно реже. Но он не упускал случая проникнуться музыкой, что наигрывала она озаряя его душу незримой теплотой. Впервые Лили играла с таким чувством; не она – душа её, всегда окрылённая, перебирала клавиши рояля. Он не отрывал от девочки зачарованного взгляда, пока её пальцы порхали над инструментом, извлекая волшебные звуки, казалось, из самых глубин всего существа. Девочка остановилась и вскинула голову, но быстро отвела взор, спешно поднявшись и исчезнув – призрачная, как лесная тень. Испытывая странную робость, Северус последовал за ней. Она стояла на балконе, купаясь в солнечных лучах – не доводилось ему видеть картины совершенней, пусть и осознал он это долгие годы спустя. Девочка ласково касалась лепестков первых распустившихся роз, наполнявших воздух невообразимо сладостным благоуханием. Цветы увивали всё вокруг, но ни один из них не мог сравниться с ней. Мальчик остался в тени, любуясь её бледной кожей. Странное чувство, терпкое, как дикий мёд, прочно угнездилось в его груди. Он хотел сказать так много, только отчего-то не находил слов. Она почувствовала его присутствие и обернулась, усевшись, как птичка, на мраморные перила. Он невольно улыбнулся – сама она казалась беззаботной, будто канарейка, но уголки его губ тут же опустились, стоило было заметить, что девушка была чем-то опечалена. – Тебе не понравилась моя игра? Или, быть может, не по вкусу моё общество? – не получив ответа, Лили уже развернулась, чтобы уйти. – Постой, – голос его звучал неуверенно, робко, и также осторожно он коснулся его руки, прося остаться. – Ты чудесно играла. – Я знала, что тебе это понравится, даже если ты не дашь мне об этом знать. Северус резко отвернулся от ставшего ненавистным инструмента и с трудом поборол желание разломать его на щепки. Он уже столько лет избегал звуков рояля, не пытался ничего послушать – ведь все мелодии звучали не так мелодично, как звуки её игры в его памяти. Его взгляд устремился на потрёпанный полог кровати; он ясно видел Лили там, лежащую, привычно сложив руки под подбородком. Он никогда не был в этом доме, когда она была жива, не знал он и о её жизни здесь. Но он знал её, и помнил каждое её движение. А от того, сознание само воспроизводило картины, не подвластные его воспоминаниям. Яркая картина из прошлого изменила краскам, они поблекли – и вновь вокруг обшарпанные стены, спёртый воздух и пыль. Воскресшие в памяти дорогие мёртвому сердцу воспоминания - он сгорал заживо, и пытка эта была беспощадной. Его вечное наказание – за то, что не уберёг, не спас, не отомстил. Изо дня в день, каждое мгновение осточертевшей ему жизни. Что может значить жизнь, если не с кем его разделить? Если больше не для кого жить? Жалкое существование, которое влачил мужчина, давно стало в тягость. Но смерти для него не наступает. Он ласково дотронулся до шёлковой ленты, словно до живого существа. Ужас ледяными пальцами вцепился в горло, лишая дыхания – материя рассыпалась в его дрожащих руках, расщепилась на тончайшие, прогнившие нитки, медленно оседавшие на пол. Северус не мог оторвать глаз от их причудливого танца, не мог поверить, что вот так просто разрушаются последние напоминания. Он-то отчего живой до сих пор. Всё осталось в прошлом – далёком, недостижимом и таком желанном. Его взгляд вновь вернулся к зеркалу. Тени там, за потемневшей поверхностью, не давали ему покоя. – Ты слишком грустный, как и всегда – улыбнулась Лили, наблюдая, как её друг кидает в речку камешки, но она решила прервать эту тишину. Утренняя нега завладела ею и всё чего ей хотелось - наслаждаться лучами летнего солнца. – Я серьезный, – поправил Северус подругу. – Грусть – привилегия женщин, мужчина должен быть серьезным. В её глазах заискрилось удивление, она улыбнулась, приподнялась к мальчику и упрямо произнесла: – А ты все же грустный. Отведённое им судьбой время промелькнуло чередой ярких картин, дохнуло полнотой жизни и растворилось в едкой кислоте боли. Словно и не было ничего. Иногда Северус ненавидел свою чёткую память, но чаще был рад тому, что никогда его разум не забудет милые сердцу черты. Перед его мысленным взором Лили стояла, как живая, прекрасная в своём юном очаровании. И он был столь же молод рядом с ней, его глаза ещё не застилала жуткая пелена внутренней агонии, перекрываемая периодами мёртвого спокойствия, когда он закрылся внутри себя. Протянутая рука его в бессилии упала, а прекрасное видение, поблекнув, растворилось в пыли и полумраке. Эти стены ещё помнили заливистый смех его некогда подруги, искрящийся и тёплый, точно солнечный свет. Он хворал без неё, и лекарства от этой болезни не было – лишь она одна могла унять любую его боль, утешить и подарить мир истерзанной душе, лишь даруя прощение. Истинным счастьем была Лили, щедро дарившая радость окружающим. Как зависим мужчина был от неё и как поздно это осознал. Корзинка была полна сладко пахнущих полевых цветов. Лили ловко обрезала тонкие стебли, чтобы каждый лежал один к одному; на лице её было сосредоточенное выражение, между бровей пролегла маленькая морщинка. Северус во все глаза смотрел на это чудо. Небо оказалось удивительно благосклонно к нему, подарив когда-то такую удивительную встречу. Ловкие тонкие пальцы сплетали цветы в венок, благоухающий летом и солнцем; такой же дивный аромат источала и девушка. Она закусила травинку и с явным удовольствием продолжила свою нехитрую работу. Вокруг все переливалось далёким пением птиц и свежестью летнего дождя. Мальчик лежал, положив голову рядом с коленями лили и устремив взор в чистое лазоревое небо. Он был обеспокоен. Лили нагнулась и потрепала его за плечо. – О чём замечтался, Северус? Он не взглянул в её глаза и сухо произнёс: – Нам нужно возвращаться в Хогвартс, и там уже будет мне не так спокойно. Она отставила корзинку и надела на него сплетённый венок: - Никто не примет решение за тебя, и ты решай чего желаешь. Я не смогу тебя поддержать, если ты пойдешь на поводу своего факультета. Но я надеюсь, до этого не дойдет. Мужчина снова закрыл глаза, переживая эмоции будто в первый раз. И в безмолвном вопле отчаянья поднял голову вверх, сжав руки в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Всё внутри него ныло от жгучей, чёрной тоски. Когда-то он мог исправить свою ошибку, не допустить этой потери. Теперь же он задыхался от безнадёжности, захлёбывался беззвучным криком отчаянья. И только зловонное дыхание смерти вокруг, пропахшее едким до тошноты дымом сопровождали его. — Я больше не могу закрывать глаза. Ты выбрал свою дорогу, я — свою, - непривычно обеспокоенный и решимый голос хрупкой девушки отождествлял конец их истории. Резкий и бесповоротный - окончательный, и неосознанный. — Нет. Послушай, я не хотел, - парень не находил себе места, что-то грызло его изнутри – предчувствие надвигающейся бури или, быть может, ощущение уже чего-то случившегося. — Обзывать меня грязнокровкой? Но ведь всех, кто родом из таких семей, ты именно так и зовёшь, Северус. Почему же я должна быть исключением? Он пытался что-то объяснить, но Лили бросила на него презрительный взгляд, повернулась и скрылась в проходе за портретом. Мужчина не смел касаться более чего-то в её комнате. Не смел он и дышать. Лишь смотрел. Жадно, с болезненным, почти безумным блеском во взгляде – так мать смотрит на своего умершего ребёнка. Лицо его ничего не выражало, превратившись в застывшую маску горя, но в подёрнутых молочной пеленой глазах его пылал ад. Он не смог отомстить, терзавшись предположениями, вечной загадкой без решения. Сколько бы ни рвался, сколько бы ни мечтал, кого бы ни молил. Он существовал – безрадостно, безысходно, уже давно не думая, зачем и для чего. И покои эти – его могила, с похороненной в ней изорванной в клочья душой. Здесь он ещё видел тень той, что так горячо любил, с жаром, спалившим его дотла. Он так и не смог сполна воздать за её смерть. Тревога, но в этот раз совсем иного рода. Чувство того, что он опоздал. Но куда? Зачем? Он никак не мог понять. Он просил Темного Лорда пощадить Лили, хотя на него не стоит полагаться. И Северус тут же отогнал от себя дурные мысли – что может случиться с ней? Её хрупкость обманчива – она стремительна, как ветер, и хитра, точно лисица, когда хочет этого. И всё же парень должен был пойти с хозяином. Мужчина бесплотной тенью мелькнул между спящих домиков, бесшумно ступая, как хищный зверь. Он насторожился – слишком пустынно и тихо было вокруг. Словно все вымерли. Северус замер, прислушиваясь. Ни звука вокруг. Ни шороха. Ни вздоха. Ни биения сердца. Лишь удушающее марево смерти в воздухе. Осознание пришло мгновенно, яркой вспышкой пронеслось в мыслях – не оставили в живых. – Лили! – вопль, впитавший в себя удивительный коктейль из отчаянья и надежды, разрезал ночную тишину. Но ответа не последовало. Дыхание его замерло в груди. Снейп бешено озирался по сторонам, метнулся вперёд, к пустующему дому. А там облик. Такой знакомый, но искаженный смертью. Ведь не может быть? А внутри у него всё сжалось в осознании произошедшего. Неверие. Страх. - Лили, – тихо позвал парень, ещё надеясь на ответ. Голос его звучал удивительно ласково и нежно, как поцелуй. – Лили. Не может быть. Кто угодно, но только не эта озорная девушка. Нужно подождать, и её глаза снова обретут свой огонек, сменяя смертную пелену. И он ждал. Застыл, ощущая, как внутри всё заныло, как подступающая боль накатывала волнами будущей агонии. Пустота. Бездна раскрывала свои удушающие объятия. Смерти нет – она лишь лёгкий поцелуй, дарующий исцеление. А почему же тогда ему так невыносимо, отчего он разрывался на части, раз не умирал? А ему остались только воспоминания и пыльная комната, превращающаяся в прах. Северус давно был мёртв и похоронен в этих обшарпанных стенах. Он уже не выл. Боль была такой привычной, такой родной… Единственной, кто никогда не выпустит его из своих терновых объятий. Никто уже его не спасёт – ни люди, ни жестокая судьба. Надежды не было. Он сходил с ума, надеялся на безумие, в котором нашёл бы забвение, но изо дня в день видел одно и то же. Пока Северус Снейп помнит и оберегает её сына, смерть Лили будет не напрасной. А тень её навеки рядом с ним, ведь смерти нет. Только бесконечно долгий путь, но и он будет иметь конец. Ему оставалось только ждать. Как долго? Безмолвная тишина была ему ответом. И он снова покидает комнату, оставив ее нетронутым напоминанием. И вновь, выходя за порог, он станет настойчиво считать все оставленное за спиной - лишь частью холодного интерьера.