Лунная сова знает

– Кузинцев! – рявкнул Славка во всё горло и с удовлетворением пронаблюдал испуганное вздрагивание торчащего из кустов тощего зада, обтянутого синими шортами. – Что ты тут забыл, Кузинцев? Что в правилах сказано по поводу вечерних одиночных отлучек? Ты… – Тш-ш-ш! – выползший из своего укрытия во время этой гневной тирады нарушитель дурацким книжно-киношным жестом прижал указательный палец к губам, а потом сообщил свистящим шёпотом: – Да не орите вы так, Вячеслав Григорич! Напугаете! – Кого напугаю? – недовольно, но тем не менее тоже невольно начиная шептать, осведомился Славка. – Их, – наглый воспитанник исчерпывающе кивнул в сторону кустов. – Невежливо получится. – Культурный ты не в меру, Коля. Лучше бы таким же послушным был. Перестань юлить, объясни толком. – Ну… – Коля запнулся, неопределённо взмахнул рукой, побегал глазами, надул щёки, шумно «выплюнул» воздух и наконец выдал: – Да вы сами полезьте посмотрите. Что я вам рассказывать-то буду? Славка с подозрением глянул на Кузинцева. Тот старательно отводил взгляд, делал вид, что он тут ни при чём, и добавлять к сказанному явно ничего больше не собирался. Впрочем, как всегда. Вообще Николай Кузинцев кадром был своеобразным, с этим вряд ли стал бы спорить даже главный скептик в их компании, Федька Шурыгин. Собственно говоря, сам Федька его так и описал, когда рассказывал Славке о своих, а с начала июля – и его подопечных. Так и сказал: – Коля – пацан странный. Если честно, иногда он меня слегонца пугает. Ну, ты сам всё поймёшь. Напугать двухметрового качка Федьку делом было непростым, и если бы не Коля, Славка, наверное, так никогда бы и не узнал, что сосед и друг детства, оказывается, в своих суевериях недалеко ушёл от древней бабки Али из их подъезда. Правда, как оказалось, почти вся их группа, состоящая из дюжины шестнадцатилетних подростков, была полностью солидарна со своим главным старшим. Наверное, поэтому никто из них не задирал не по-мужски тонкого и совершенно не интересующегося подвижными играми Колю. А может, просто потому, что ребята подобрались неплохие, ведь Кузинцева и не игнорили, не шарахались, как от прокажённого, и за спиной особо явно не шушукались. Но что-то эдакое всё равно ощущалось, и Славка, как и пророчил ему новоиспечённый коллега, очень быстро понял, откуда это растёт. Федька предлагал Славке построить из себя вожатого ещё в прошлом году. Сам он работал в школе физкультурником уже лет пять. Можно сказать, на чистом энтузиазме, потому что основной доход давала работа инструктора в навороченном фитнес-клубе. Славка альтруизм друга уважал, но когда тот решил устроить месячный лагерь у моря для остающихся бесхозными на лето старшеклассников, участие принимать наотрез отказался. Потратить заслуженный отпуск на возню с чужими детьми вместо того, чтобы провести его с Машкой, заставив её хоть на время забыть о пациентах, приёмах и операциях? Выбор был заранее предрешён. Только вот в этом году подлая Машка ушла из-под носа – уехала на очередную, «внеплановую-но-супер-важную-конференцию». Все идиллические планы полетели в тартарары, оставив вместо себя пиво, футбол да одинокое валяние с книжкой на диване. Затосковать и отрастить пивное пузцо Славка совершенно не желал, поэтому на сей раз предложение Федьки было встречено на «ура». О своём решении Славка ни разу не пожалел. Ни одного трудного подростка им не попалось, даже Кузинцева таковым можно было назвать с большой натяжкой. Конфликтов и драк практически не случалось, а если и вспыхивали, то очень быстро угасали. Лес был какой-то по-особенному уютный, рядом с их палаточным лагерем Федька с ребятами ещё в прошлом году приспособил поляну под футбольно-волейбольное поле, чуть дальше раскинулось озеро, словно специально созданное для медитативной рыбалки, да и до моря было минут пятнадцать ходьбы, а у одного из парней имелась гитара и чудесный голос. Славка вынужден был признать, что так он не отдыхал уже очень-очень давно: весело, расслабленно, и одновременно – чувствуя, что делает что-то полезное. Ну и, само собой, острой приправой к вкусному шашлыку у них был Кузинцев. После Федькиных слов о его странности Славка только плечами пожал. Так-то, на первый взгляд, мальчишка как мальчишка, тощий, длинноволосый, взгляд с поволокой, постоянно где-то витает – классический вариант ботаника-мечтателя, только томика Есенина или Блока подмышкой не хватает. Но на второй день лагеря с утра случилась кукушка – и Коля в Славкиных глазах засиял по-особому. Они как раз заканчивали завтракать, когда кто-то обратил внимание на характерное кукование и затребовал у птицы данные о продолжительности своей жизни. Кукушка вежливо исполнила просьбу, и остальные живо подхватили игру, устроив что-то вроде соревнования на долгожительство, даже вожатые в стороне не остались – интересно было и забавно, как в детстве. Когда все уже, казалось, получили свою долю пророчеств, Тимофей Жуков, высокий, белобрысый, очень спортивный мальчишка, вроде бы новенький в Федькиной школе, вдруг заявил: – А Колька, Колька ещё не спрашивал! Все дружно повернулись к Коле, который тихо сидел в сторонке и выглядел вполне довольным незнанием своего срока годности. – Не, не надо, – довольство в момент облетело, уступив место неприкрытой обеспокоенности, и Коля замахал руками. – Я спрашивал уже, раньше, ерунда это всё! Но раззадоренный Тимофей, решив, видимо, что товарищ стесняется, решил взять инициативу на себя и радостно провозгласил: – Кукушка-кукушка, сколько нашему Кузинцеву жить осталось? На несколько секунд повисла тишина. Все сидели затаив дыхание, а Коля смотрел на Жукова с каким-то жалобным отчаяньем, так, словно тот только что с размаху пнул его в живот. А потом кукушка начала отсчёт. Сначала все нестройным хором считали вслух. На девяностом «ку-ку» принялись хлопать мрачного Колю по спине и поздравлять с победой. На сто двадцатом посыпались шутки про птичье шарлатанство. А потом кукушка начала ускоряться. Какое-то время ещё раздавались редкие смешки, но потом стихли и они, и в напряжённой тишине раздавалось только это неестественное кукование, становившееся всё быстрее и быстрее. В конце оно превратилось в невнятное клокотание, завершившееся тихим, невозможно человеческим стоном, – и что-то зашуршало в листве, явно падая вниз. Ни на кого не глядя, Кузинцев поднялся и побрёл в заросли. Его не было минут пять, и за это время никто даже не пошевелился – произошедшее было настолько странным, что комментировать его вот так, сразу ни один из присутствующих готов не был. Поэтому, когда Кузинцев вернулся, прижимая к груди маленькое птичье тело, народ молча разбрёлся в разные стороны, так и не проронив ни слова. Наблюдая, как Коля бережно укладывает кукушку в гнездо из своего вязаного свитера, Федька нагнулся к Славке и вполголоса, но ощутимо взбудоражено заговорил: – Видал? Говорил же я тебе – странный. С ним постоянно и в школе что-нибудь такое. А в прошлом году, как только сюда приехали, заявил, чтобы мы по ночам никуда от лагеря дальше пары метров не отходили, потому что поблизости обосновалась стая свиноволков, а они и откусить что-нибудь могут за нефиг делать. Ну, все поржали, конечно, а на третью ночь я проснулся от такого дикого ора, что чуть не поседел, – Федька передёрнул плечами, да и по лицу его было видно, что воспоминание не из приятных. – Все на улицу повыскакивали, а там толстяк Жека – ты его не знаешь, он в этом году не поехал. Короче, стоит, бледный, задыхается, глаза навыкате, руками в сторону деревьев машет, а сказать ничего не может. А как успокоился немного, рассказал, что живот ему скрутило, отошёл подальше, чтоб не позориться, примостился, а из кустов, прямо напротив – морда. Свиная, только пасть длиннее и зубы острые торчат, как пила. И глаза человеческие, умные и злые. Скажи честно, Славка, вот ты бы не обделался, если бы такое ночью увидал? Славка честно не знал насчёт всяких тварей, но вот Кузинцев его не пугал совершенно точно. Он же видел, что с кукушкой у Коли вышло не специально и очень Колю расстроило, да и улетела бедолага через пару часов вполне бодро, мало ли, чего её вообще переклинило. Про зубастых этих – даже если допустить фантастическую версию, что Жека не задремал на ходу, а правда что-то такое видел – Коля же не со зла рассказывал, а предупредить пытался. В общем, решительно Славка не понимал, почему он должен бояться. Зато вот волноваться Кузинцев заставлял постоянно. Его всё время приходилось искать и откуда-нибудь извлекать или вылавливать. И на всё у него были ответы, вроде: – Ну я же с лесом разговаривал. Заболтался, а тут она – яма… – Что ж тебя собеседник не предупредил? – поддевал Славка. – А лес, он, знаете, хитрый. Даже если вы ему нравитесь, возможности приколоться никогда не упустит. И у самого морда такая хитрая, что в душевном здоровье его усомниться никак не получается. Зато очень хорошо получалось предполагать, что Кузинцев Славку планомерно и изящно стебёт. Но вместо того, чтобы оскорбиться или отморозиться, тот каждый раз вёлся. Не потому, что был наивным дураком – если когда-то и был, то к тридцати это прошло. Просто Славку изнутри грызло нелогичное, противоречащее здравомыслию любопытство. И если Коля в очередной раз говорил: «Не, ну вы сами посмотрите, вот же они, за корягой!», Славка, скроив для виду скептическую мину, заглядывал за корягу. Иногда ему даже казалось, что прямо у него из-под носа что-то или кто-то ускользает – раздавался странный шорох, шевелилась трава, мелькали размытые силуэты, тут же исчезая из поля зрения, не давая толком себя рассмотреть. Это интриговало и распаляло азарт, заставляя надеяться, что вот в следующий раз-то он уж точно успеет и точно увидит, змейка там какая-то или всё-таки… Что «всё-таки» Славка и сам толком не понимал, и разобраться от этого хотелось ещё больше. Как-то он даже прямо спросил у Кузинцева, не бегают ли поблизости волкосвиньи. – Свиноволки, – укоризненно поправил Колька. – Не бегают. В этом году неподалёку как раз цветёт зорелист, а на его свет и запах стягиваются лунные совы со всей округи. Свиноволки их боятся до визга, так что не сунутся. – Что-то парадокс, – заметил Славка, слегка опешивший от такой откровенной конкретики – обычно Коля ограничивался намёками. – Разве волки, пускай и немножко свиньи, сов боятся? Коля расхохотался, а потом глубокомысленно изрёк: – Вы просто этих сов не видели. Но вам-то бояться нечего, для людей они совершенно не опасны. Если у вас дар какой-то есть, пусть самый маленький – они усилят. А нет, так даже не заметите ничего. Тогда Славка фыркнул, что, мол, то ли успокоили его, то ли бездарным обозвали. А вот сейчас, чего греха таить, в кусты полез в тайной, даже от самого себя скрываемой надежде увидеть наконец-то хоть какую-нибудь, хоть самую невзрачную, но несомненно лунную сову. Именно поэтому, столкнувшись с отличием реальности от надежд, он на несколько минут просто замер, не в силах сразу осознать, что происходит у него на глазах. А на глазах у него, расстелив на песке у самого моря цветастый плед, сидели и воодушевлённо целовались двое мужиков. Судя по стоящей неподалёку палатке, домой они собирались точно не сегодня. Сначала Славка почувствовал себя обманутым, потом – обиженным, и только после этого пришёл в ужас от ситуации. В собственных Славкиных представлениях о людях, ориентация на личные качества влияния не имела ровным счётом никакого. Поэтому, увидь он подобное в других обстоятельствах, молча развернулся бы и пошёл по своим делам. Но за кустами ждал Кузинцев, с которым увиденное так или иначе предстояло обсудить, и это в корне меняло дело. Кроме прочего, заставляло злиться на ни в чём не повинных романтиков, так неудачно разбивших лагерь неподалёку от школьного. Не так уж, правда, и неподалёку, это просто у Кузинцева была дурная привычка лезть, куда не просят. Вот теперь и просветился. – Вячеслав Григорич! – за штанину настойчиво подёргали, напоминая о насущном. – Вы там что, уснули? Или, может, залюбовались? Вы вообще в курсе, что подглядывать неприлично? – Чья бы корова мычала, – укоризненно пробормотал Славка, вылезая из зарослей задом, как несколько минут назад – его подопечный. – Если б не я, сколько бы ещё ты сам в шпионов играл? Он встал и принялся излишне усердно отряхивать джинсовые бриджи в надежде, что Коля тактично проигнорит неловкую тему. Наивная, надо сказать, была надежда – Кузинцев превзошёл все его ожидания, выдав: – Как вы думаете, как это у них происходит? – Э-э-эм… – смешался Славка. К прямому разговору о тычинках и пестиках он был решительно не готов. Тем более, что пестиков условия задачки не подразумевали. – Надеюсь, вы не подумали, что я не знаю, что куда вставляется? – вид у Кузинцева был удивлённо-весёлый, но щёки всё-таки порозовели. – О таких подробностях я приблизительно догадываюсь. А спрашивал о высоком. И как это Славка сам не догадался? Коля вообще выглядел так, словно ему суждено было думать только о высоком. Не в смысле, что страшненький был, это как раз наоборот, просто… Славка с лёгкостью мог представить Колю в библиотеке или в театре, ну или в кино за просмотром какого-нибудь фэнтези. Ещё почему-то очень хорошо представлялось, как Кузинцев с распущенными волосами и в развевающейся от движений странной одежде экстатично отплясывает у огромного костра какие-то шаманские танцы под звуки бубна и свирели. Откуда эта мистическая ерунда была в голове, Славка не понимал, но ерунда была в общем-то очень эстетичной, поэтому ничего против неё он не имел. А вот с просмотром порнухи Колин светлый образ состыковываться не хотел никак. Однако то, что Коля догадывался, что куда вставляется, доказывало, что ничего-то Славка в светлых образах не смыслит. Правду всё-таки втирала статья, которую как-то недавно ему вслух читала Машка. Там было про то, что общение с детьми помогает ломать привычный образ мышления, кажется, энграммами его там называли или как-то вроде того. Славка почти слышал, как в данный момент с треском и грохотом ломается с десяток его собственных энграмм. Так и не дождавшись ответа от заваленного обломками и пытающегося хоть как-то обозреть открывшиеся горизонты вожатого, Колька продолжил: – Вот представьте, вот, если бы, к примеру, вы какому-нибудь парню понравились. Ну, в том самом смысле… – Коля, – Славка медленно покачал головой, чувствуя, как в груди холодеет, некстати осознав вдруг, что с ним Кузинцев общается больше и охотнее, чем с кем-либо другим из их компании. – Не пугай меня, а? – Не-не, – Кузинцев так рьяно и искренне замахал руками, что от сердца моментально отлегло. – Вы точно неправильно поняли, я вижу, так что не падайте в обморок! – Вот чтобы я понял правильно, давай без экивоков. Называй всё и всех своими именами, а? – Ладно, – Колька помялся, нерешительно переступая с ноги на ногу, а потом осторожно начал: – Ну, вы же Тима знаете, само собой? – Жукова? Сердце у Славки сочувственно сжалось. Неужели Колю угораздило запасть на Тимофея, который без проблем прошёл бы кастинг на роль любимого сына могучего викинга? Сейчас Славку даже обрадовало бы, окажись, что Коля всё-таки его разводит или зачем-то решил проверить на толерантность. – Я давно уже заметил, что он со мной так, знаете, по-хорошему. За парту ко мне недавно пересел – я класса с третьего один сижу, – Кузинцев посмотрел куда-то мимо Славки, словно рассказывал не только ему или вспомнил, как Жуков пересаживался. – Болтает со мной о всякой ерунде, бутербродами делится, в палатку вот со мной напросился, а я думал, один буду, как в прошлом году. И вот, я тут как-то на днях проснулся ночью, а он шуршит. Ритмично так, знаете, характерно шуршит, с разными другими… тоже характерными звуками. Ну ладно, думаю, с кем не бывает? Не буду, типа, смущать, сделаю вид, что сплю дальше. А он вдруг лбом в затылок мне вжался и тихо так: «Коля… Коля…» – Коля! – эхом то ли возмутился, то ли взмолился Славка, чувствуя, что уши полыхают, как у школьника. – Ты нахрена мне всё это рассказываешь?! – Так я это… – Коля как-то беспомощно развёл руками, шмыгнул и потупился. – Посоветоваться как бы. Он снова покраснел. С опозданием, зато на этот раз мучительно и ярко. И только тут до Славки вдруг дошло, что всё это серьёзно. Что никто над ним не стебётся и никто его не испытывает. Что при всех очевидных фактах и признаках он слишком поздно разглядел чужое одиночество. Что даже у таких необычных детей бывают совершенно обычные желания, первая любовь и отчаянная необходимость в поддержке старшего. Обретение почвы под ногами тут же привело в чувство, дало уверенность и знание, что делать в сложившейся хитрой ситуации. – Спасибо за доверие, – спокойно улыбнулся он. – Не могу сказать, что большой мастер в таких делах, но всегда тебя выслушаю, если нужно, и постараюсь помочь, чем смогу. Коля вскинул на него такой радостный, открытый взгляд, улыбнулся так светло и застенчиво... Славка понял, что всё, пропал – «приручил лиса». Только новоприобретённая ответственность совершенно не давила. Не пугало даже то, что приручение это оказалось обоюдным, а может, именно поэтому и не пугало – Славка всегда ценил равность. Коля снова заговорил, и Славке подумалось, что он сегодня, наверное, старается выговориться за все эти одинокие годы за партой. – Знаете, со мной ведь никто никогда так не возился, меня никто никогда так серьёзно не воспринимал, как вы. Никто из взрослых. Мама работает всё время, ей не до меня, отец слинял давно, даже не представляю, где он. Да и сверстники… не то, что в приятели не рвутся, так, наверное, и чмырили бы, да боятся, что порчу наведу, придурки! Вот вы можете себе представить, что я стану наводить на кого-то порчу? – Скорее снимать, – усмехнувшись, совершенно искренне заверил Славка. Он был уверен, что со стороны сверстников всё не так плохо, но доля истины в словах Кузинцева была, сам ведь не раз об этом думал. – Да! – просиял Кузинцев. – Снять могу! – и тут же снова посерьёзнел. – Но им же один хрен, главное, что могу что-то такое, они чувствуют, и если у вас это вызывает интерес, то им давит на страхи. – Ну не всем же, – Славка многозначительно поднял брови, решив оставить вопрос Колиных умений на потом. – Не всем. Но его к нам, во-первых, только посреди этого учебного года перевели. Во-вторых, согласитесь, это не совсем то же самое, что приятельство. Ну и не у него же мне совета спрашивать, в конце-то концов! – Так какой тебе совет-то нужен, Коль? – вернул подопечного в нужное русло Славка. На улице уже ощутимо смеркалось, и, даже если никаких этих жутких тварей поблизости и не было, в лагерь всё-таки стоило вернуться засветло. – Что мне делать, Вячеслав Григорич? Да нет же! – проницательный Коля снова замахал руками, видя, как Славка напрягся. – Я не имею в виду, что в шоке и не знаю, как дальше жить. Просто это ж уже четыре дня назад произошло. Я с той ночи всё ждал, что Тим ещё как-то проявит… ну, это своё отношение. Но нифига! Делает вид, что всё как обычно. И я вот думаю, как бы ему дать понять, что мне… что я… ну, короче, что я не против. Не прямым же текстом? Я в этих делах вообще чайник, вот совсем, понимаете? – в его взгляде мелькнуло отчаянье. – Девчонкам цветы, наверное, дарят, а тут что? Веник из ромашек не вариант, мне кажется. Ерунда, в общем, какая-то выходит! Кузинцев досадливо, совершенно по-детски топнул и насупился. А у Славки в памяти всплыло, как на первом курсе бегал за девчонкой с медицинского. Долго бегал, пытаясь донести до неё свои чувства, может, грубовато и неумело, но совершенно искренне. Она сначала его морозила и, казалось, подпускать к себе не имела ни малейшего желания, но Славка был упорен и брал крепость измором. Тактика дала положительные результаты, и потом, уже после свадьбы и пары лет совместного жития Машка призналась, что в школе брекеты и страсть к учёбе не делали её особо популярной. И «морда кирпичом» была просто результатом того, что она не знала, как реагировать на Славкины ухаживания. Ассоциация помогла с большой долей вероятности предположить, в каком положении находится сейчас Тимофей. Оказалось, что явно не в Машкином. – А ты просто, как и сказал, не против, или он тебе всё-таки нравится? – уточнил Славка. – Нравится, – Коля как-то судорожно вздохнул, словно ему не хватало воздуха. – Очень нравится. – Тогда для начала перестань от него сбегать. – В смысле? – к такому повороту Кузинцев готов явно не был. – Ну я вот, если честно, думал, что ты на Жукова дуешься за ту фигню с кукушкой. Он при мне несколько раз порывался с тобой побродить по окрестностям, но ты же шустрый, как чёртова ящерица, шасть в кусты – и хрен тебя догонишь, – Славка с мстительным удовольствием наблюдал, как ошарашенный Коля всё шире распахивает глаза – слишком часто он сам становился жертвой Колиной шустрости. – И вообще, я что-то не заметил, чтобы ты с ним сам заговорил хоть раз. Понимаю, ты привык быть один. Вот теперь как привык, так и отвыкай. С лесом же ты трындишь целыми днями, а люди тоже, между прочим, это любят. – Да я же вам говорил... – Я помню, – Славка решительным жестом пресёк возражения. – Люди боятся, когда не понимают, значит, будем им тебя объяснять. С меня вот ты очень удачно начал, продолжи Тимофеем, он оценит, поверь, а там уже видно будет. Коля явно собрался было ещё что-то возразить, даже рот открыл. Но снова посмотрел куда-то поверх Славкиной головы – и внезапно передумал. Расслабился и просто кивнул, расплываясь в улыбке. – Вот и молодец, – похвалил Славка и похлопал Колю по плечу. – А теперь идём в лагерь, а то Федька, то есть Фёдор Игнатьевич отправит на наши поиски спасательный отряд и… Славка запнулся и затих, потому что по затылку откуда-то повеяло приятным, умиротворяющим теплом, словно ласково подул кто-то. Запахи леса – хвоя, листва, земля, вечерняя свежесть – усилились и обволокли плотным мягким коконом. И Славка вдруг чётко, как наяву, увидел череду идиллических картинок: как бродят по летней чаще, держась за руки, Тимофей с Колей, как осенью приходят к нему в гости, и Машка подаёт на стол свой фирменный мясной пирог, как в школе на перемене Коля смеётся, болтая о чём-то с одноклассниками. Так же чётко и так же вдруг – представилось, в кого он расцветёт через два-три года, со своей этой слегка потусторонней красотой, которая сейчас ещё дремала, скрытая подростковой угловатостью. И захотелось пожелать Жукову удачи. Терпения и тотальной нечувствительности к уколам ревности… А потом картинка поплыла, Славка обалдело тряхнул головой и снова сконцентрировался на реальном Кузинцеве. Видения были очень странными, совершенно не похожими на плоды разыгравшейся фантазии. Прямо как тот Колин образ с танцами у костра, только реалистичнее и ярче. Намного ярче. – Кажется, вы заслужили не только моё доверие. Коля по-прежнему смотрел ему за спину и хитро улыбался. Славка на несколько мгновений замер, ощущая, как толпы мурашек бегут по позвоночнику. А потом медленно развернулся. Чуть слышно зашелестели полупрозрачные, молочно-светящиеся перья, мягко распахнулись исполинские крылья – и в высокое темнеющее небо поднялась лунная сова.