В ржавой ночи я хочу только твоей любви

Чонгук был уверен, что этот несуразный пухлощекий парень западет на него сразу. Он прочитал это по его блуждающему мечтательному взгляду и по приоткрытым амарантовым губам. Парень точно разыскивает себе приключений в лице какого-нибудь такого же страждущего. В клубе темноволосый обосновывается у стойки и, к удивлению Чонгука, даже не пытается пускать стрелы взглядом или как-то более искусно соблазнять и настаивать на знакомстве. Быть может, конечно, щекастый изобрел какой-то невероятный вид флирта, недоступный пониманию Чонгука, но очень вряд ли. Чон осознает, что, похоже, впервые ошибся в выборе и пойманный мимолетный взгляд означал что-то совсем другое. — Ты на Чимина, что ли, смотришь? — спросил Тэхен, усмехнувшись. — Значит, его зовут Чимин, — хмыкает Чон, отпивая немного прохладного пенистого пива. — Разве это не тот, что с Намджуном встречался? — зевает незаинтересованно Хосок, прижимая к себе теснее Тэхена. — Чего? С Намджуном? — Да-да, — кивает согласно Тэхен, позволяя рукам Хосока скользить под своей майкой. — Говорят, они три года провстречались. — А разошлись чего? — Характерами не сошлись. — Говорят, что не умеет Пак Чимин ноги вместе держать, — звучит насмешкой голос Юнги. — Лучше подбери себе кого-нибудь другого, Чонгук, — усмехается старший и отходит в сторону, приветствовать какого-то широкоплечего смазливого красавчика. Чонгук соглашается. Не сдался ему к черту парень, который три года провстречался с самим Намджуном. Ким Намджун — звезда местной тусовки, которую знает каждый уважающий себя человек; он гениальный рэпер, музыкант, тусовщик, переводчик и так далее. Список можно продолжать до бесконечности: все равно Чон всего не упомнит. Одно тут главное — он очень известен и популярен. Чонгук слышал как-то одним ухом, что есть у Намджуна кто-то, кого он очень нежно любит и песни этому кому-то строчит, такие глубокие, эмоциональные: он даже слышал парочку строк, пропитанных бескомпромиссным обожанием. Чон представлял мистического партнера Джуна возвышенным до невозможности, красивым до дрожи, очень утонченным и с пронзительными умными глазами, свидетельствующими о недюжинном уме и сообразительности, под стать дохера интеллектуальному Намджуну с "Фаустом" под мышкой. Чимин выглядит обычно. Чонгук бы даже сказал, что уж чересчур для пассии самого Намджуна. Не особо-то и красивый: со щеками и припухшими глазами, видна даже парочка несимпатичных прыщей на скуле и подбородке. Лицо выглядит мило, но, пожалуй, слишком по-детски. Одежда дешевая, сидит небрежно, так еще и кажется, не по размеру. Да и сам Чимин кажется дешевым, простым, как пробка, — этим-то и привлекает. А, оказывается, не так уж он и прост. Чонгук смотрит и все пытается угадать, что же в нем углядел сам Намджун. Чимин не казался роковым человеком, которого встретил и все — влюбился. Чон еще долго зависал в баре, пытаясь ответить на, казалось бы, очень простой вопрос: «Что такого невероятного в Чимине?». Но сколько бы ни вглядывался в его профиль, сколько бы ни мусолил его спину, шею с выступившей на ней испариной и полненькие пальчики, ловко сжимающие бокал, Чон так и не смог понять, где же то очарование, свергающее наповал. Чимин был просто скучным. Это и купило. Чон решил: а почему бы и нет? Ему все равно нужен кто-то на эту ночь. Не так уж важно кто. Чимин простой до безобразия, да за его спиной статный Намджун, но только там ему и место. Пак свободен. Видно по глазам. Упускать такую возможность — глупо. Цель у Чонгука простая, если не сказать, что банальная и низкая. Человек же звучит гордо. А Чонгук просто трахнуться хочет. Желательно именно с Чимином. Желательно именно сейчас. Он не чувствует трепета или любви: им руководит эгоизм и банальное желание поиграть с чужой игрушкой. Он и сам понимает, как все это грязно и неправильно (должны же где-то быть вещи более возвышенные), но решает, что пусть все вычурное и обоготворенное достается Намджуну (он в этом точно толк знает), а он заберет вот это — сомнительное. Да даже не заберет, возьмет попользоваться. — Ты опять Чимина рассматриваешь? Тон Тэхена осуждающий. Он смотрит на Чимина с сочувствием. Кажется, догадывается, что там, в уме Чона, творится и поддерживать его в этом безобразии не собирается. Тэ всегда был самых честных правил и, конечно же, считал перепихон ради перепихона занятием вульгарным, мерзким и постыдным, о чем не раз сообщал. — Я просто смотрю, — покачал головой Чонгук, отводя взгляд в сторону. Тэ что-то вновь бузит о своем: что пора остепениться и задуматься о чем-то, кроме секса на одну ночь, а Чон слушает в одно ухо. Сейчас важно понять, как ловко и умно затащить Пак Чимина в постель. Задача не из простых, хотя Юнги и сказал, что Чимин парень ветреный. Однако слова хена не в камне высечены, а Пак сидит очень скромно и до сих пор не завязал ни с кем диалог, кроме услужливого бармена. Спросить не у кого. Тэхен знает только банальщину, и, вообще, в их отношениях ведет Хосок. К нему тоже идти не вариант, потому что язык за зубами эта парочка держать не умеет. К Юнги? Слишком опасно. Да и стыдно перед старшим постельные сношения обсуждать. Надо свое что-то выдумать, додуматься самому, как организовать, как завоевать, как… Чон не понимает, зачем ему такие сложности. Неужели нельзя просто взять и написать: «Не хочешь заняться сексом?». Он останавливается на этой мысли. Сначала думает, что нет, бред какой-то, на такое точно никто не поведется и звучит слишком небрежно. Но потом, раз пять-шесть проговорив про себя, Чон начинает понимать, что эта фраза обладает определённым шармом. Она честная, она открытая, она полностью иллюстрирует собой его мотивы и ничего не приукрашивает, демонстрируя голую, пусть и не очень привлекательную истину. Поэтому он пишет на клочке салфетки свое послание и номер, подходит к стойке и вручает ее Чимину. Тот смотрит удивленно пару секунд: видно, что думает, и Чон уже чувствует горьковатый вкус провала на кончике языка, но все же рука Чимина отпускает коктейль и берет сложенную салфетку. Чонгук не дожидается, когда он ее откроет и прочитает. Он уходит, решая, что тут он уже бессилен. Говорят, чем меньше усилий приложишь, тем лучше будет результат. Чонгук начинает в это верить. Чимин пишет в тот же вечер. «Неожиданное предложение. Квартира есть?» Сразу видно, что знает, как тут все устроено. Чон пишет, что есть и он готов хоть прямо сейчас принять гостя, но Чимин отвечает, что слишком пьян и не в том расположении духа. Это угнетает. Чон рассчитывал разобраться со своим желанием в день его возникновения. Не вышло. Но Пак утешает: «Встретимся послезавтра, пиши адрес». В животе завязывается узел сладострастного предвкушения. Можно было найти кого-нибудь еще, но Чон решает, что и Чимина хватит с лихвой. Он переживет пару дней ожидания. Чонгук удовлетворенно падает на кровать, раскинув руки. Как все оказалось просто! Взял — сказал, несколько часов — получил ответ. И что люди так запариваются в постельных вопросах? Чон пообещал себе, что никогда больше не попадет впросак, когда дела будут касаться секса. Мысли об этом напомнили Чонгуку о его самых первых отношениях, когда он был еще совсем зеленым и исключительно гетеросексуальным. Тогда он и подумать не мог, что будет играть на два фронта. Он и с одним-то еле справлялся. В ту пору все было иначе и отношения строились куда сложней. А страданий-то сколько было, а слез в подушку, а сентиментальных песен о вечной любви, а фильмов с одним неизменным сюжетом, где в конце всех находила рука счастья… Тогда, прежде всего, он был влюблен. Невероятно влюблен. Так все любят в первый раз: сильно, глубоко, вечно. Потом влюбляешься во второй раз — стирается «вечно». Затем в третий — зачеркиваешь «глубоко». Волшебство вымирает на четвертом. А потом уже и не нужно влюбляться. Сказать «я тебя люблю» и любить — две разные вещи, но некоторые разницы не видят. Вот им и живется хорошо. Чонгук тоже не видит. Люби иль не люби, какая там разница? Он чувствует влечение, он реализовывает влечение и все. Нечего тут рисоваться чувствам, которых нет. Это просто физиология, инстинкт. Любовь на страницах сказок и в глазах впервые влюбленных. В обоих случаях выглядит это все жалко. Чонгук решил для себя, что никогда не будет больше страдать по какой-то там любви: если будет, то только заставлять страдать других. Пусть в любовь играют Хосоки и Тэхены, а с него достаточно. — Ты серьезно собираешься с ним трахаться? — спрашивает Тэхен, тыча локтем в ребра Чонгука. Они сидят в шумной столовой, Чон медленно разжевывает свой бутерброд, и, да, именно сейчас надо задаться таким вопросом, еще б погромче сказал: кажется, не весь стол расслышал. Тэ просто идеально подбирает время, и Чонгук даже не удивится, если окажется, что про невынесенный мусор он спрашивает у Хосока исключительно во время секса. — Ну, вроде того, — сдает себя с потрохами Чон. Он не хочет сильно посвящать друга в тайны своей половой жизни, тем более с Чимином. Чонгук хочет оставить этот опыт где-нибудь на пыльной полке в шкафу памяти, и, может, только через лет пять-десять он будет хвастаться, что спал с парнем самого Намджуна, если они к тому времени вновь не сойдутся и имя Джуна будет иметь хоть какой-то вес. — Ты пожалеешь, — вздыхает Тэхен, покачивая головой. Чон молчит. Еще посмотрим, кто жалеть будет. Они договариваются на восемь вечера. Идеальное время. Чон усердно драит полы и вытирает многонедельную пыль со всех доступных поверхностей, чтобы квартира выглядела ухоженно (выглядит она так очень редко), а потом еще и еду заказывает в любимом ресторанчике. Немного пораздумав, решает, что алкоголь, в принципе, тоже не помешает: он-то справится и без него, но вдруг Чимин не сможет просто взять и раскрепоститься. Старший оказывается на пороге квартиры Чонгука с небольшим опозданием в десять минут. Выглядит он опрятно и на удивление симпатичней, чем тогда, в клубе. — А ты подготовился, — подмечает Чимин, заметив накрытый стол в гостиной. Он тут же располагается на диване и берет в руки бутылку поспешно купленного Чонгуком вина. Складывается ощущение, что Чимин хорошо разбирается в нем, когда он с такой скрупулёзностью обследует этикетку. — Разбираешься? — спрашивает Чон, тоже усаживаясь на диван. Устраивается у самого подлокотника, не решаясь подвинуться ближе. — Совсем чуть-чуть, — улыбается Чимин. — Это, кстати, мое любимое: красное полусухое. Чон кивает. Он вот в вине абсолютно не разбирается: красное, белое, розовое, сухое, полусухое — все одна херня. Он, вообще, больше пиво любит, но надо было же как-то выпендриться. Чимин открывает бутылку и разливает алую жидкость по бокалам. Чонгук начинает откровенно скучать, искоса поглядывая на Пака, который сидит смирно и молчит, словно на допросе. Он съел только лист салата и на этом трапезничать перестал, ровно как и пить любимое вино. Сидит, закинув нога на ногу, и смотрит куда-то вглубь стеклянного стола. — Ну, как дела? — уныло тянет Чонгук. Подойти к сексу — вот самая сложная задача, решает он. Нужна какая-то особая прелюдия, ведь только после нее последует пышное действо. Нужно эту унылую прелюдию перетерпеть, и все будет как надо. Он морально готовится слушать унылые рассказы, приправленные ненужными подробностями, которыми частили все его бывшие любовники, и уже разминает губы для создания улыбки и генерирует дополнительные вопросы для поддержания иллюзии заинтересованности. — Неплохо, — бесцветно отвечает хен. — Мы тут будем или в спальне? — Наверно, лучше в спальне, — задумчиво парирует Чонгук. Чимин вдруг встаёт, начиная расстегивать рубашку. Чонгук аж дар речи теряет, разглядывая, как быстро исчезают вещи, а потом аккуратно укладываются Чимином на диван в стопку. На Паке остаются только черные трусы — он тянется и к ним, желая снять, но останавливается, переводя допытывающий взгляд на Чона. — Ты так и будешь сидеть? Короткое замыкание. Тело парализовано, но системы стремительно приходят в норму. Голос Чимина бодрит, но больше радует вид: загорелое тело, сочная мускулатура, тонкая талия, потрясающие бедра и не слишком широкие плечи. Без одежды Чимин выглядит куда лучше, и его красота тут же отдается дрожью в пальцах и узлом где-то внизу живота. Чонгук понимает, что очень хочет его. Чон встает, выдыхая; в руках он все еще сжимает бокал с вином и несколько мгновений напряженно думает, куда бы его поставить, совершенно не замечая перед собой стол. — Пойдем в спальню, — взволнованно говорит Чон, указывая на дверь своей комнаты. Чимин кивает и повинуется. — Ванна не нужна? — кидает вдогонку Чонгук. — Я чистый, — отвечает Чимин, повернув голову и смерив младшего озадаченным взглядом. — Тогда я это, на пару минут, скоро буду, подготовься там… Чонгук говорит быстро, неразборчиво и нервно, но контролировать словесный поток не может, поэтому, как только заканчивает свою неуверенную тираду, скрывается в ванне, прижимаясь к двери лопатками и глубоко дыша. События приняли совершенно неожиданный оборот! Чёрт! Да он даже представить не мог, что Чимин, которого он видел в баре, может вот так просто раздеться и буднично спросить, где тут спальня. Так еще и чистый. Значит, готовился? Похоже, абсолютно не готовым к этому оказался Чонгук, и он уже пожалел, что взял вино, а не чего покрепче. Однако поздно отступать. Чон умывается наспех и выходит из ванны, но, прежде чем отправиться к Чимину, подходит к столу и пьет вино прямо из горла. Пара больших глотков, и уже не так страшно. Даже думается лучше, пусть и сердце бешено стучит. Это все от непривычки. Подходя к двери, Чонгук вдруг услышал тихий протяжный стон. Почудилось, решил он, но, когда зашел в спальню, оказалось, что нет. Все так и есть. То был стон Чимина, который сейчас стоял на коленях на кровати Чона, широко расставив ноги. Он был к нему спиной, слегка наклонившись вперед, заведя руку за спину. Его ягодицы блестели, а пальцы давили на задний проход. По крепким бедрам стекала густая прозрачная смазка, и хорошо смазанные пальцы проникали в него самого. Чон сильно удивился этому зрелищу, пошатнулся на месте, почему-то пятясь к выходу. Тут Чимин понял, что не один и повернул резко голову. На его лице выступил пот, губы стали ярче, а глаза слишком уж явно выражали страстное желание быть кем-нибудь оттраханым. Чонгук смог собраться. Родные стены придавали сил, как и почти месяц без секса. Он решил не медлить. Тут же забрался на кровать, стягивая с себя футболку, запуская ее куда-то в угол и приспуская домашние штаны вместе с трусами. Его член уже налился кровью, и в голове скандировал надоедливый голос, чем-то отдалённо напоминающий голос Тэхена: «Возьми его!». Чон убрал руку Чимина, испачкавшись в смазке, и приставил свои тонкие пальцы к проходу, проверяя. Сначала один палец, затем второй и уже даже третий. Чимин хорошо был растянут: скорее всего, сделал это еще дома. — Для меня постарался? — усмехнулся Гук, звонко шлепая по ягодице Пака и сжимая ее, наслаждаясь мягкостью и упругостью. Чимин это никак не прокомментировал, потянулся вперед, выудил откуда-то презерватив и передал Чонгуку. Пак как-то зажался странно: когда они сидели на диване, он выглядел куда более уверенным. — Если что, я чистый, — как бы между прочим сказал Чонгук. На самом деле, он рассчитывал, что Чимин скажет то же самое. Презерватив не гарантирует стопроцентной защиты, а Чон очень уж смутно себе представляет, с каким количеством человек имел честь спать Пак. Но Чимин промолчал, даже не повернулся, и Гук решил забить, понадеявшись на его порядочность, но больше на свою удачу. — Я могу начинать? — на всякий случай спросил Чонгук, в нетерпении водя членом по хорошо смазанным ягодицам. У Чимина была потрясающая задница, и водить по ней чем-то — да даже просто на нее смотреть — было охренеть каким потрясающим занятием. — Чимин-а, ну скажи что-нибудь. — Я тебе, вообще-то, хен, — процедил Пак, красиво выгибаясь в спине. — Зачем спрашиваешь? Просто делай. Я знал, куда шел. Такое отношение к делу Чонгуку понравилось. Чимин открыто говорил такие вещи, демонстрирующие его стойкость, а вот голос-то предательски дрожал, выдавая с потрохами волнение, которое было так незаметно раньше. Все же не из гранита вылеплен Пак Чимин. Это вселило в Чонгука еще большую уверенность. Он в полной мере ощутил себя ведущим, а не ведомым. Чон оборвал упаковку зубами, быстро натянул презерватив на член, а потом раздвинул ягодицы, рассматривая влажную дырочку. — Ты так хорошо себя разработал. Много времени на это ушло? — продолжал забавляться Чонгук. — Да кончай же ты… Чимин не успел договорить свою возмущенную тираду, потому что Чонгук резко вошел во всю длину, крепко вцепившись в чужие ягодицы. — Куда кончать? Я только начал, — усмехнулся младший, совершая первый размашистый толчок. Дело пошло. Чимин сдавленно стонет в простыни, а Чонгук утешающе гладит его по бедрам, талии, спускается рукой на рельефный пресс, ощупывает кубики и идет ниже, едва касаясь эрегированного члена. «Влажно», — удивляется Чонгук, растирая между большим и указательным пальцем природную смазку. Впервые парень так быстро с ним намок. Это показалось Чону даже немного странным: неужели у Чимина так давно не было близости? Когда Чимин вроде привык к вторжению инородного органа, Гук обхватил его за талию и постепенно начал наращивать темп, вколачиваясь в дрожащее тело. Пак долго держал в себе стоны, только мычал, что совершенно не нравилось Чонгуку. Хотелось больше огня и страсти, а не еле слышные хныканья, непонятно: то ли от удовольствия, то ли от разочарования. И даже это доставалось только смятым простыням! Чонгуку понадобилось несколько пленительных минут, чтобы, наконец, отыскать простату, резко пройдясь по ней членом, и вырвать первый полноценный оглушительный стон. Он был настолько ярким, настолько эротичным, что младший даже замер на десяток секунд, никак не ожидав настолько бурной реакции от старшего. Его вдруг посетило чувство, что он занимается сексом с девственником. — Чимин-а, почему ты такой… Чонгуку так понравилась эта экспансивная реакция, что он уже не особо думал о том, как сделать себе приятно. Новой, неожиданно возникшей целью стало получить от тихого, непонятно почему зажатого Чимина как можно больше стонов, криков и очень странных фраз, которые сыпались всякий раз, когда старшему было очень хорошо. Все они были ужасно пошлые, но такие простые и живые, что Чон, к своему стыду, сам от них возбуждался. Комната переполнилась громкими шлепками двух разгорячённых тел и звонкими стонами Чимина, который полностью заглушил собой утробное рычание дико возбужденного Чонгука. У хена разъезжаются ноги, и Чон принимает решение перевернуть его на спину. Он выходит под удивленный возглас Пака, резко того разворачивает и вновь вторгается в нутро, задевая чувствительный комок нервов и проводя языком вдоль накачанной влажной груди. Чимин хватается за широкие плечи любовника и сбито дышит, зажмурившись от удовольствия. Чонгук обхаживает его темные соски языком, толкаясь в податливое тело в весьма несдержанном темпе. Чимин выглядит потрясающе горячим и сексуальным. Бронзовый загар и восхитительная мускулатура. Чон трогает всюду, докуда дотягивается, и ему кажется, что Чимин просто плавится в его руках. Стоны учащаются вместе с дыханием; Чон чувствует, как Чимин сжимает его внизу все сильнее с каждым толчком, а еще прижимается теснее, словно пытаясь слиться с ним в одно целое. Будоражит сказочно. Он всегда так отдается? Перед глазами Гука пелена возбуждения, и он чувствует, что и сам вот-вот кончит. Чонгук ведет лихорадочно рукой вниз и хватается за член Чимина, желая доставить тому еще больше крышесносных ощущений, но только он обхватывает орган рукой, как Пак выгибается на простынях и закрывает лицо руками. Он кончил. Буквально от одного прикосновения. Чонгук чувствует, как горячая сперма Чимина марает ему руку. Он делает еще парочку размашистых толчков и кончает следом, наваливаясь на тяжело дышащее тело. Они лежат так пару минут молча, а когда дыхание приходит в норму, Чонгук слезает с Пака и ложится рядом, теперь пытаясь прийти в себя в психологическом плане. Сегодня что-то многовато для него потрясений. — Вы с ним три года встречались, — промямлил Чонгук заплетающимся языком. — Он, что ли, тебя никогда не?.. — Было у нас все, — устало возразил Пак. — Сколько парней у тебя до меня было? — Тебе зачем? — уже недовольно просипел старший, переворачиваясь на бок к стенке. — Просто интересно. Действительно интересно. Чонгук был практически уверен в том, что у Пака в сексе колоссальный опыт на несколько десятков познавательных книг, но то, что он видел, шло в полный разрез с этим предположением. Чимин был слишком невинен, реагировал бурно, и это не могло не удивлять. Или он просто очень чувствительный, или просто офигеть какой неопытный. — Один, — буркнул нехотя Пак. Теперь у Чонгука был другой вопрос: неужели Намджун настолько вот плохо трахается? Чон полежал еще немного, разглядывая успокаивающий потолок, а потом забылся сном. Ему не снилось ничего конкретного: размытые образы, картинки, цифры, фразы, но все же за полотном бессмысленной вакханалии можно было различить загорелую спину с легко начерченными позвонками. Теперь, кажется, Чонгук может понять, что же Намджун в нем нашел. Чонгук просыпается неожиданно. Просто вдруг открывает глаза. В комнате темно, а он укрыт одеялом. Младший рыщет рукой по простыням, но никого не находит. Чимина нет. Неужели ушел? Хотя, ничего удивительного: получил обещанное наслаждение и свалил. Чон натянул на себя недавно откинутую футболку и вышел из спальни. Пак, оказывается, не ушел, как уже решил про себя Чон, а устроился перед столом, поглощая усердно салат и курочку. — Она ж холодная, — хрипловатым голосом изумился Чонгук. Чимин пугается, отрывается от курочки и переводит отчаянный взгляд на Чонгука. Рот у него еще набит, но он не жует, а смотрит на хозяина квартиры, словно дожидаясь разрешения продолжить трапезу. Мило и глупо одновременно. — Да ешь ты, я просто сказал, что ее подогреть можно. Пак отрицательно качает головой: ему и так нормально, и продолжает трапезу — активно жует с прямо-таки небывалым наслаждением, словно его пару месяцев не кормили или он впервые в жизни куру ест. — Какой у тебя устрашающий аппетит, — тянет Чон, усаживаясь рядом с Паком, на этот раз ближе. — Когда ты ел в последний раз? — Вчера утром, — честно ответил Пак, вытирая рот выуженной откуда-то салфеткой. — Прости, что так налетел, просто ужасно голодный, я сейчас уйду. — Сейчас только три ночи, — констатировал Чон, поглядывая на настенные часы, — можешь посидеть до утра. Если хочешь, могу тебе здесь постелить, или ты, в принципе, можешь поспать в моей кровати. Лицо Чимина выражало крайнее удивление, граничащее с испугом. Он, не моргая с минуту, пялился на младшего, а потом резко увел взгляд в другую сторону, назад к столу. — Спасибо за гостеприимство. Не думал, что мальчикам на ночь такое положено. — Но ты ведь не мальчик на ночь. — Откуда ты знаешь? — Ну, в кровати быть нечестным сложно, к тому же ты кончил просто от того, что я… — Все-все! Я понял! — Чимин сильно покраснел. — Мне казалось, что ты ну пипец какой опытный. — Разочаровал? — усмехнулся Чимин, наливая себе остатки вина. — Нет, — тут же ответил Чон, — скорее приятно удивил. Больше о сексе они не говорили. Чонгук хотел позадавать еще каверзных вопросов, но Чимин казался ему сейчас слишком беззащитным в чужом логове, поэтому он дал ему щедрую поблажку. Они говорили в основном о всякой ерунде, но и немного о важных вещах. Оказалось, что сам Чимин из Пусана. Переехал он сюда пять лет назад и сейчас неплохо устроился. Учится в академии искусств на факультете танцев и, собственно, именно танцы свели его с Намджуном, который частенько ошивался в их зале и помогал с оборудованием. В тот день, когда Чонгук передал ему записку, в его голове родилось желание с кем-нибудь переспать, но Пак, будучи по своей природе весьма скромным в этом плане и крайне неуверенным в собственной сногсшибательности, никак не мог найти подходящего кандидата, смиренно ожидал подарка судьбы. И вот грянул Чонгук. Он стал соломинкой, небывалой удачей. Но все же Чимину понадобилась пара дней, чтобы подготовиться морально к этой встрече. У него давненько не было секса, поэтому он очень переживал, что кончит раньше, чем все начнется. Чимин был ужасно благодарен Чону за его удивительный профессионализм, ведь изначально старший решил, что Чонгук дай бог целовался с какой-нибудь девочкой за воротами школы. Чон посмеялся с этого от души. Чимин оказался забавным парнем. Даже и не верится, что не так давно Чон смело называл его скучным и пресным. А ведь это совсем не так! С Паком хотелось говорить, он был каким-то феноменально уютным, теплым и расслабляющим. Но наступил рассвет, а за ним и пора было собираться на учебу, в универ. Чонгук очень не хотел прощаться с Чимином, тем более после такого благотворного знакомства. Пак был своим парнем. Слегка зажатым, но все же интересным. Давненько Чонгук не проводил с кем-то время с таким удовольствием, кроме Тэхена, разве что. — Послушай, — сказал он, когда Пак уже стоял у дверей, сжимая ручку, — может, будем вот так встречаться иногда? Ну, когда обоим захочется. Как тебе? Это было рисковое предприятие. Один раз — просто, но несколько… Завязать какие-то там отношения, создавать систему, пускай и основанную исключительно на сексе и принесении друг другу взаимного удовольствия. Но Чонгук был не против. Пак был милым и приятным собеседником. Да, он вел себя, как девственник, но и это имело свой исключительный шарм. К тому же, так Чону больше не придется искать случайных партнеров. К удаче Гука, Чимин тоже оказался не против: сказал, что это было бы очень удобно. Чонгук согласен — это удобно. Теперь Чонгуку не надо было кого-то судорожно искать, не надо было интересоваться и пытаться добиться человека всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Отныне ему было достаточно написать короткое СМС на выученный наизусть номер и спросить: «Как насчет сегодня?». Совпадение или нет, но ему всегда отвечали безоговорочно «да». Так и завязались их удивительные отношения. Чонгук решил узнать, ради интереса, что Чимин вообще знает о сексе. Говорил он вполне уверенно и осмысленно, где-то на фоне маячили три года отношений с Намджуном, но, когда дело дошло до практики, стало ясно, что все знания Пака о сексе почерпнуты им из многочисленных статей, а не из собственного опыта. Чона это позабавило, и он решил помочь старшему прояснить некоторые моменты и научить получать от секса все. Чонгук не считал себя прямо-таки гуру в этом деле, но умел достаточно, чтобы доставить партнеру удовольствие. Чимин по сравнению с ним не знал ничего. Первой сложностью оказалась нагота. Первый секс у них прошел отлично, и Чон даже не заметил, что Пак смущается обнажения. Но когда Чонгук разделся полностью в следующий раз и предстал перед Чимином в чем мать родила, на него накатило такое смущение, что он даже говорить связно не смог и отказывался открывать глаза. Чону пришлось отменить первоначальный план и посвятить их встречу петтингу, чтобы дать Чимину насмотреться и натрогаться. Сначала старший едва прикасался пальцами, но потом вошел во вкус, проводя по коже младшего уже не только руками, но и горячим языком. Следующим препятствием оказался минет. Чонгуку нравился оральный секс, и он считал это самым простым способом доставить друг другу удовольствие, тем более если это два парня. Чимин же совершенно не умел и не представлял, как его делать: он быстро водил языком наугад, грубо сосал, задевая зубами нежную плоть и жал на мошонку скорее больно, чем приятно. Чону пришлось разжевывать ему такие, казалось бы, банальные знания, так еще и чуть не умолять старшего на коленях, так как Пака такой вид близости пугал. Только спустя несколько сеансов Чимин подпустил к себе Чона, но постоянно останавливался, набираясь мужества, тормозил процесс и милым голосом спрашивал: «А тебе не противно?». Чонгук никогда еще не встречал человека, который так крупно дрожал от минета. Однако на этом сюрпризы только начались. Как оказалось, Чимин боялся принимать в себя чужие пальцы. Он привык растягивать себя сам, свои пальцы запихивал с легкостью, но, когда дело коснулось пальцев Чонгука, он густо покраснел, начал мямлить что-то вроде «там грязно», «это неправильно», «я могу сам». Чона же это активное сопротивление только подстегивало: он держал Чимина за маленькую ладошку, переплетая пальцы, а второй медленно проникал в тугое отверстие. Чонгук уже не удивился, когда узнал, что Чимин понятия не имел о каких-то там позах. Для него существовало только две и только на кровати: лицом или спиной. Чон решил добавить к его скудным знаниям свои и несколько разнообразить их половую жизнь, трахая его в ванной, на кухне, в прихожей, в гостиной, на полу и даже на стеклянном столе, за который молился Чимин, чтобы тот под ним не треснул. Но если создавать топ самых удивительных навыков, которыми не обладал Чимин, состоявший три года в отношениях, то почетное первое место берет «поцелуй». Чимин не умел целоваться. Это вскрылось случайно во время жарких прелюдий в одну из первых встреч. Пак просто вел языком то по горизонтали, то по вертикали и жмурил глаза, надеясь, что что-то да выйдет. Чонгук это заметил и решил ему объяснять, как правильно целоваться. Он аккуратно и нежно касался его неприступных губ, обсасывал поочередно верхнюю и нижнюю, вторгался в рот, проводя по ряду зубов и вовлекая язык хена в игру. Одно радует — Чимин быстро научился. Однако не все время они уделяли сексу. Порой Чимин просто приходил попить чаю, посмотреть фильм, поиграть, помочь с уборкой или учебой. С Паком было весело и просто, поэтому Чонгук приноровился всегда вызванивать хену, когда придумывал что-то интересное или куда-то собирался. Иногда они планировали просто заняться сексом, но передумывали, заваливаясь на кровать, прижимались друг к другу, лениво целуясь, и болтали обо всем, что приходило в голову. Чонгук не афишировал, в каких отношениях он находится с Чимином. Компании у них были разные. Однако всякий раз, когда кто-то говорил о Чимине тупые вещи, далекие от правды, он вставал на его защиту и однажды даже заткнул Юнги, когда тот вновь упомянул ветреность Пака. Чимин стеснялся знакомиться с новыми людьми, и, даже несмотря на то, что в какой-то момент Гук был готов познакомить его с Тэхеном, он отказался. Ему было стыдно. Чонгук впервые поймал себя на мысли, что хочет кого-то защищать. Хочет, чтобы Чимин стал частью его не только половой, но и обычной жизни. После всего того, что улицезрел Чонгук, ему стало ясно, что какие бы отношения у них с Намджуном ни были, тому было абсолютно плевать на то, что испытывает Чимин. Намджун — уродская задница, которая за три года ни разу не сделала ему минет, которая ни разу его не растянула, которая ни разу с ним нормально не целовалась. Это ужасно бесило. Чонгук просто понять не мог: как такому утырку мог достаться такой нежный, лакомый и покладистый Чимин? Фортуна? Черная магия? Дуракам всегда везет? Это снедало и сносило крышу. Порой Чонгук так заносился, что прижимал Чимина к кровати, страстно целовал, трогал везде умелыми пальцами, особенно активно покушаясь на член, и заставлял кончить хена только от этих прикосновений. Это было назло Намджуну (пускай он об этом никогда не узнает). Чон реально не понимал: ну как они вообще могли сойтись? Почему? Что должно было произойти? Как? Ну реально, как? Ему так надоели эти вопросы, которых с каждым днем становилось все больше, что он просто спросил в лоб. — Чимин-хен, что у вас с Намджуном были за отношения? Не принято. Чимин не улыбнулся. Он стал серьезным и глядел с опаской. Не принято, Чон Чонгук, говорить о таких вещах. В самом начале они решили, что Намджуна нет. Не нужен он. И его присутствие в их идиллии — тем более. Но сейчас нужно. Чонгуку ужасно нужно знать, что же было между ними, иначе он спать не сможет, будет стенать и кричать, а в какой-нибудь особенно паршивый день наведается к Намджуну и, не стесняясь в выражениях, спросит, отчего он такая сука. — В ржавой ночи я хочу только твоей любви, — проговорил тихо Чимин, вдруг улыбаясь. — Что это? — удивился Чонгук, подсаживаясь поближе. — Это песня, написанная Намджуном о его любви, текст можешь найти в интернете. — И что она мне даст? — Расскажет, какие же у нас с Намджуном были отношения, если тебе так сильно хочется это знать. Сначала Чонгук решил, что Чимин его так неискусно троллит и отваживает от своего сокровенного прошлого с Намджуном, но, все же порывшись в интернете, Чон действительно отыскал песню за авторством Джуна под таким названием. И начались игры разума. Прослушивая ее первый раз, Гук понял не очень много. Если округлить, то вообще только одну вещь: песня о любви. Второй и третий не дали особых результатов, но раскрыли некоторые подробности. Вся песня — это признание в любви некоторому человеку, который не называется, но очерчивается характерными признаками, вроде солнечной улыбки и вселенной в черных глазах. Но больше Чонгук ничего не понял. Песня была просто о любви, и он никак не мог сопоставить ее и слова Чимина. Получается, что Джун его очень любил? Но что-то же здесь не сходится, видно дырищу размером с синего кита. — Чонгук, ты в последнее время ведешь себя очень странно, — высказался Тэхен, не забыв сделать акцент на слово «странно». — Ничего подобного, — махнул рукой Гук, заталкивая в уши наушники и включая уже порядком надоевшую мелодию. Любой бы бросил это гиблое дело, но Чонгук был не таким. Если была возможность что-то узнать, он был готов приложить все усилия, чтобы добиться желаемого ответа. И плевать, что уже тошно от резкого голоса Намджуна и голова раскалывается на пятый день прослушивания. В субботу приходит Чимин и утешает, мол, не надо так над этим париться. Не приходит на ум и черт с ним, но Чона не переубедить, он рыщет по сети, рассчитывая, что найдет хоть какую-то зацепку, случайный комментарий от Намджуна, но пусто, совершенно ничего. Это печалит, но Чонгук не сдается, впиваясь в телефон и вновь врубая песню. Прошло еще пару дней. Чимин сидел у него на диване, заваривая рамен, и напевал про себя какую-то неизвестную Чонгуку мелодию. А может и известную, но активное вбивание произведения Намджуна в его мозг, похоже, полностью вытеснило все остальные. Чонгук смотрел на Чимина жадно, влюбленно обхаживая каждый сантиметр кожи. Хен выглядел потрясающе в своей толстовке. Раньше Гуку казалось, что Чимин одевается слегка безвкусно, ввиду проблем с деньгами, но теперь, что бы он ни надел, все выглядело на нем идеально, и казалось, что лучше и не может быть. Да хоть Чимин на себя мешок из-под картошки натянет — он будет безупречен и в нем. Оторваться от Чимина стало невероятно сложной задачей. Чонгук никогда не думал, что можно настолько долго вглядываться в человека, позабыв обо всем на свете. Чону так нравились его полные губы, которые приходилось всегда увлажнять гигиенической помадой, его аккуратный нос с легкой горбинкой, узкие, иногда слегка накрашенные глаза. Ему нравилось, как Чимин смеется, как звучит мелодично его высокий голос, как он стесняется всяких глупых вещей, как жмется к нему ночью от холода, как просто сидит, как сейчас, готовя рамен. Глядя на Чимина неотрывно вот уже пятнадцать минут и вслушиваясь в его медовый голос, Чонгук осознал для себя две вещи: первую, весьма очевидную, — он безумно в него влюблен, а вторую… — Та песня, — начал Гук, — она не про тебя. Чонгук слышал ее, наверно, сотню — может быть, уже тысячу раз. Он видел Чимина почти каждый день, но главное — он его любил и теперь мог сказать точно, что песня, которую написал Намджун, посвящена не Паку. Какому-то другому, далекому, улыбчивому, ужасно желанному, но недоступному человеку, которого в ржавой ночи зовет безустанно Джун, а в итоге к нему приходит только Чимин… На лице старшего застыла грустная улыбка. Он перестал мешать палочками лапшу, вздохнул, печально усмехнувшись, и перевел на Чона бездонно печальные глаза. Показалось, что он сейчас расплачется. — Да, именно так, ты угадал. Сейчас очень хочется оглохнуть. Хочется попросить Чимина замолчать и не говорить об этом, не вспоминать. Но слишком поздно. Нужные слова сказаны, как пароль, и Пак говорит, потому что доверяет и потому что больше незачем скрывать. — Я не знаю, как ее зовут, но Намджун говорил, что она очень красивая. Хватит. Просто замолчи и не продолжай. Чонгук хочет остановить Чимина, потому что у того дрожат голос и плечи, но он продолжает делать над собой усилие и говорить об их отношениях. О том, что остальные гордо прозвали «отношениями», но что на деле никогда ими не являлось. Намджун — урод, мудак, пень, просто эгоист. Чонгук пытается успокоиться, пытается принять и понять: ну, заплутал человек, был одинок, убит нелюбовью и искал поддержки, другого человека, чтобы заполнить пустоту… Не прощается. Потому что он нашел Чимина. Слишком безобидного, доброго и бескомпромиссного. Его доверчивость не знает границ, ровно как и уважение к Намджуну. Он ведь талант, музыкант и вообще отличный человек, и, поэтому, когда это богом созданное дарование, пьяное в говно, ломится к Чимину, когда зажимает на грязном полу и протискивает колено между зажатых бедер, приговаривая: «ну, пожалуйста, Чимин» — тот сочувствует, тот хочет помочь, тот желает поддержать. И отдается. Противно. Чонгуку никогда не было настолько противно что-то слушать. Он представлял, как Намджун жмет его к полу, как настойчиво водит руками, как насильно берет. Мерзко. Как же все это мерзко. Чимин говорит, что он ему тогда нравился, и если бы он не хотел, то оттолкнул. Это совершенно не успокаивает, а только еще больше злит. — Мы никогда не встречались так-то, просто время от времени ему нужно было на кого-то выпустить пар, и я всегда оказывался рядом. Чонгук слушает, как Чимин с пришитой улыбкой рассказывает о том, как же все это не нравилось самому Намджуну, как он стыдился этих отношений, как ему не нравилось его ласкать и как он брезговал его трогать. «Ты милый, но я не гей», — говорил Джун, а потом трахал от души. Чонгук кипел и впервые кого-то так сильно ненавидел. Он сжимал кулаки и считал до десяти и обратно, смотрел на печальное лицо Чимина и вновь считал. Как же его бесит этот Намджун. — Надеюсь, что ты больше не будешь с ним общаться, — как можно сдержаннее процедил Гук, разминая пальцы. — Ну, вообще-то, он мне нравится до сих пор. Чонгук поверить не мог, с какой легкостью и искренностью сказал это Чимин. Да как? Он с ума, что ли, сошел? Кто-то тут точно спятил: Чонгук, Чимин или весь мир. Чон склоняется к последнему варианту и едва сдерживается от крика и желания перевернуть к хуям стол. Ну пиздец же в чистом виде. Это не должно быть так. Это неправильно. — Прикалываешься? — А что такого? Неужели я не могу кого-то любить? — Да люби ты кого хочешь, но не ври, что любишь этого эгоистичного ублюдка! — Чонгук понимает, что теряет над собой контроль и не хочет его возвращать. — Ты за словами-то следи! — На себя посмотри! Как ты вообще можешь говорить, что человек, который тобой пользовался, блять, три гребанных года, тебе нравится? Это насколько надо с головой не дружить? — Да что ты знаешь-то обо мне! — теперь уже конкретно разозлился Чимин, спускаясь на гневный крик. — Я знаю, что ты его не любишь, — Чон попытался вернуть себе самообладание и говорить обстоятельно, а не орать бессвязные, отталкивающие вещи. — Чонгук, мы знакомы с тобой пару месяцев, не думай, что ты узнал обо мне больше, чем Намджун-хен за три года, это просто… — Это именно так. Я уверен, что он не знает, что ты любишь красное полусухое вино, он не знает, что ты постоянно сидишь на диетах и стесняешься пальцев на руках, он не знает, что ты лунатишь по ночам, что ты боишься молний и любишь обниматься ночью… — Чонгук, это… — А еще он точно не знает, что ты любишь, когда тебе отсасывают, а еще любишь, когда самостоятельно разрабатывают пальцами, твоя эрогенная зона — шея, а еще ты любишь целоваться с языком и принимать вместе душ. — Хватит! — не выдержал Чимин, вскакивая. Его лицо горело. — Он ни черта не знает о тебе, поэтому ты его и не любишь. Вернее, ему просто на тебя плевать, — Чонгук тоже встал, продолжая глядеть в глаза Чимина. — Я ухожу, можешь не провожать. Пак тут же решительно направился к двери. Натянул куртку и уже готовился открыть дверь, как Чонгук цепанул за его предплечье и развернул к себе. — А я знаю многое и хочу знать еще больше, знаешь почему? Чимин молчит, поджимая губы и не глядя в лицо младшему. — Потому что я тебя люблю. Слова звучат, как приговор. Чимин вырывает руку и уходит, так ничего и не сказав. Жизнь разбивается, как стекло. Чонгук понимает, что дебил, но терпеть этого он больше не мог и сомневается, что кто-то сможет жить, зная, что человек, которого он любит, цепляется за эгоистичного урода, который ну не стоит и мизинца этого человека. Чон ходит мрачнее тучи. Под ребрами ноет без конца. Он пытается перед Паком как-то извиниться, пишет, что сожалеет, что был резок, но это чистая правда и Чимину стоит ее принять. Как и ожидается, старший не отвечает, на звонки трубку не берет. Тишина разрывает к черту. Чонгук бесится и даже идет в клуб со страстным желанием найти кого-то другого и оттрахать хоть прямо в туалете. К нему даже почти сразу подходит симпатичная девчонка. Называет свое имя, которое тут же утопает в мыслях Чона без надежды всплыть на поверхность. Она говорит громкие вещи и клянется в вечной любви. Чонгуку смешно от нее, и он постоянно поглядывает на дисплей, еще надеясь, что Чимин все же ответит. Но ответа нет. Губы напротив красные и совершенно не такие, как у хена. Чонгук пытается ее как-то приласкать, прижать, коснуться ее шеи своими губами, может поцеловать, но не выходит. Она кажется такой чужой, такой неправильной. Он извиняется скомкано и отходит от барышни, садится за стол к друзьям, осушая третий стакан виски за вечер. — Ты выглядишь удручающе, — взволнованно говорит Тэхен. — Что-то не так? Ты скажи, я, может, чем помогу. Чонгук ловит цветные огоньки перед глазами, алкоголь в крови творит удивительные вещи, но не стирает улыбки и тела с бронзовым загаром, а только усиливает силуэты, голоса, запахи и воспоминания. Чон почти ловит галлюцинации и удивляется тому, насколько же ему сейчас плохо. Он хватает за руку Тэхена; тот сразу к нему поворачивается, гладит успокаивающе по плечу, и Чонгук не знает, что его толкает на это, но он говорит: — Я влюбился. Чонгук вдруг открывает для себя неожиданную истину. Словно открывает глаза после долгого сна. Он находит ту заветную разницу, которая давно стерлась для его понимания. Он наконец-то увидел, что же различает говорить «я тебя люблю» и любить на самом деле. Ночь остается в памяти смутными обрывками, которые никак не складывают в целостную картину. Вот он признается Тэхену в том, что влюбился, а следующий кадр уже на улице, под фонарным столбом, его за локоть держит Хосок, чтобы он не упал, а Тэхен наяривает круги вокруг них, вызывая такси. Опять обрыв и новое воспоминание: его квартира и Тэ с Хосоком, которые укладывают его в кровать, о чем-то бурно споря. Чонгук лежит на кровати с компрессом на лбу и не совсем понимает, что происходит. Он поворачивается неуклюже набок и осознает, что кровать жутко огромная и на ней просто нереально спать в одиночку. Как он спал на ней раньше, когда в жизни его не появился Чимин? — Чонгукки, — голос Тэхена очень ласковый, прикосновения нежные, — ты дома, все хорошо, нам остаться? Ну, или мне? Хочешь, я побуду с тобой? Чонгук отрицательно качает головой. Он видит, как косяк двери подпирает очень угрюмый Хосок, и он отдалённо понимает, что ему так в этом всем не нравится. Тэхен замечает взгляд друга и тут же добавляет: — Не обращай на него внимания, перебесится. — Все хорошо, — хрипло тянет Чон, не узнавая свой голос. — Вы можете идти, мне все равно хочется побыть одному. — Ты уверен? Мне не сложно, я… — Просто я его люблю, — зачем-то говорит Чонгук, — и мне без него плохо. Тэхен понимает, и они с Хосоком уходят. Хотя под конец сам Хосок начал настаивать остаться, поняв, что ситуация серьезней, чем бывает обычно после пьяных посиделок. Но Чонгук настойчиво отказывается: ему сейчас действительно хочется тишины. Ребята уходят, а Чон погружается в размышления. Чимин, кажется, больше никогда к нему не придет. А может, он уже пошел к Намджуну, сам себя разработал, разделся, и тот его бездарно трахнул, даже не дав кончить. Гребаный урод. Чонгук впервые понимал, как это невыносимо, быть не вместе, каково это — ждать известий и каждые несколько минут включать почти севший телефон в надежде, что придет ответ. Чимин вернется к Намджуну и будет несчастлив. Чонгуку больно от этой мысли. Он согласен на то, чтобы Чимин не был с ним. Да, в нем все холодеет и трещит, когда он думает об этом, но если Чимин в него не влюблен, то он готов с этим смириться. Больно и рвет, прожигая нутро, но можно с этим как-то жить. А вот жить с мыслью, что хен посвятит себя Джуну — просто невозможно. Чонгук готов сделать все, но только не дать этому осуществиться. Пускай Чимин хоть гарем заводит, пускай ненавидит и плюет ему при встрече в лицо, но только не с этим, не с тем, кто три года пытал его с помощью жалости, давил на доброту и посмел претендовать на такое чуткое сердце. Чонгук пишет Чимину вновь о том, что Намджун урод. Потом пишет о том, что впервые напился из-за любви. Еще спустя несколько минут пишет, что скучает и не только по его телу, но и по неспешным разговорам на диване, по сну вместе на его огромной кровати и по… Чонгук плачет. Не хочется вроде, но слезы бегут, опадая с подбородка и оставаясь на одеяле, простынях и уже потухшем дисплее. «Люби того, кто любит тебя», — пишет Чонгук, всхлипывая. «Ты ведь достоин большего» Чонгук хочет написать, что любит, но не может. Он печатает и отправляет, как есть: «Я люблю» Шла уже вторая неделя молчания. Чонгук по-прежнему был мрачен, но уже говорил и даже мог посмеяться над какой-нибудь очень удачной шуткой. Тэхен всеми силами пытался поднять ему настроение, тащил в клуб, в кино и еще бог знает куда. Тэ предлагал найти кого-то, переключиться, освободить свое сердце для новых чувств, но Чонгук не хотел или не мог. Он каждый день отправлял Чимину «с добрым утром», а каждый вечер — «спокойной ночи». Надежда стала прозрачной, как стекло. Чонгук иногда думал, что хватит этого, игра не стоит свеч, но не мог уснуть, не написав Чимину пару строк, и все равно, прочитает он или нет. Когда до него дошел слух, что Пак и Намджун вновь сошлись, ему удалось выдрать из себя улыбку. Через пару дней Тэ опроверг: ни с кем Намджун не встречается. Чонгук чувствовал себя подвешенным и пустым. Ничто не могло его заполнить. Он перематывал тот разговор раз за разом и понимал, что стоило остановиться еще где-то в начале. Как он мог вообще с такой уверенностью утверждать, что знает, что таит в себе сердце Чимина? Разве эта область доступна его взгляду? Разве это не выдумка? Не выдавание желаемого за действительное? Надо было извиниться и надо было забыть. Чонгук собирался с силами и представлял, как берет телефон, открывает записную книгу и стирает номер Пака раз и навсегда. Телефон он взял, но стереть не смог, только в очередной раз отправил: «С добрым утром». Звонок в дверь раздался почти в полночь. Чонгук решил, что это Хосок и Тэхен, которые зачастили приходить к нему, чтобы развеселить, развеять. У них даже порой что-то выходило. Он тут же открыл дверь и едва не задохнулся. Это был Чимин. Бледный, с потрескавшимися губами, с черным капюшоном на голове. На плече у него была сумка, а на лице — что-то отдаленно напоминающее улыбку. — Можно зайти? — вежливо спросил он. Чонгук пропустил. Он прошел в гостиную и тут же заметил на столе бутылку. Дежавю. Прямо как… — Полусухое красное, — прочитал Чимин на этикетке и тут же направил взгляд на Чонгука. Они сели по разные стороны дивана и молчали несколько долгих минут. Казалось, слова тут лишние. Чонгук так ждал этого момента, что ужасно боялся все вновь испортить: неловким движением или какой-то глупой фразой. Только от того, что Чимин сидит рядом, ему уже было ужасно хорошо и не хотелось ничего менять. — Тут или в спальне? Чонгук указал на дверь. На этот раз Чимин не разделся сам, а позволил это сделать Чонгуку. Они оказались на кровати, и Чон медленно его раздевал, внимательно разглядывая любимое тело, по которому так скучал. Чимин стал еще худее, чем был: ключицы стали слишком острыми, и показались ребра. Неужели он вообще ничего не ест? Чонгук заволновался и, чтобы как-то успокоиться, водил широкими ладонями и прижимал старшего к себе. Гук не представлял, как сильно соскучился по этим ласкам. Он нежно целовал Чимина в шею, ловя тихие стоны, пересчитывал пальцами ребра, давил на пах и трогал аккуратно поспевшую тут же реакцию. Чимин был таким привычным и милым, словно они и не расставались на эти две долгие, мучительные недели. Он обвивал шею Чона и прижимал к себе, усыпая поцелуями все, до чего мог дотянуться. Чонгук выудил смазку и, обильно смазав пальцы, приставил ее к тугому проходу. У них давно не было секса, и Чимин, похоже, никак с собой не играл. Пальцы входили плотно, и Чон таял от этой пленительной тесноты. Пак стонал тихо, слегка плаксиво, на его члене выступили прозрачные капельки естественной смазки, и Чон пару раз провел по стволу, размазывая ее по всей поверхности. С Чимином хорошо. Как же с ним хорошо. Чонгук прижимал его к себе и целовал, не прекращая манипуляции с тугими стенками ануса, а Чимин жался и отвечал честно. Они оба так изголодались по этим встречам. Чону жали трусы, и он хотел как можно скорее оказаться вновь в своем парне, в своем возлюбленном, и плевать вообще на все: на две недели одиночества и на то, что он едва не отправился набивать рожу Намджуну (спасибо, что Тэхен отговорил). — Прости, — раздался дрожащий голос Чимина. Чонгук не знал, за что старший извиняется. Он поцеловал его в подбородок, потом в скулу, затем в приоткрытые губы. А в глазах Чимина стояли слезы, Чонгук не мог просто игнорировать их. — Что такое? — спросил заботливо Чон, обнимая Чимина и заглядывая в глаза, поглаживая по плечам. — Я так долго не отвечал. — Все хорошо, ты же пришел. — Я его не люблю, — всхлипнул Чимин. — Я так много думал, у меня голова чуть не взорвалась, и я, похоже, я тебя… Чонгук не стал дослушивать, потому что он знал. Теперь точно. Чимин его любит. Только его. Они долго, упоительно целовались, прижимаясь друг к другу, стараясь позабыть эти две недели одиночества. Вдруг руки Чимина ослабели, а глаза закрылись. Чонгук понял, что что-то не так. Он смотрел на умиротворенное лицо хена и обомлел: Пак просто взял и заснул во время процесса. После такого долгого ожидания все заканчивается вот так. Хочется истерично рассмеяться. Чон убирает спутанные волосы Пака с его красивого лица, ведет рукой по горячей щеке и замечает, что под глазами у него огромные синяки. Наверно, он не спал несколько ночей и очень устал. И питался плохо. Чонгук обещает завтра же потащить его в ресторан. Чон уходит успокоить себя в ванную, а после возвращается к Чимину, укрывает его и обнимает со спины. Через пару минут Пак начинает ворочаться и переворачивается, утыкаясь носом в широкую грудь младшего. Чонгук прижимает его к себе и думает, что уже никогда не отпустит. Не отдаст Намджуну или кому-либо еще. Он будет его любить так, как Чимин этого заслуживает. Он не даст ему просто так уйти. Просто не сможет. На ум почему-то приходят слова той роковой песни Намджуна, написанной загадочной пассии, и Чонгук, закрыв глаза, тихо напевает: — В ржавой ночи я хочу только твоей любви.