Kiz ma' fkn azz

      Инжектор тихо зашипел, впрыскивая в кровь порцию анальгетика. Улль болезненно зажмурила широко расставленные рыбьи глаза и откинула голову на холодную металлическую стенку лифта, ожидая, когда подействует наркотик. На Венере любое лекарство так или иначе было наркотиком. Тридцать секунд — и по телу разольется приятное тепло, смывающее боль, руки станут как будто бы сильнее, чешуя крепче, пока пули не изорвут остатки сердца и мозга в ошметки. По крайней мере, так обещала инструкция на пластиковом корпусе инжектора, но Улль принимала такое количество обезболивающих, что даже не выявленный на стадии испытания препарата передоз должен был начаться у нее. И он ничего хорошего не обещал. Улль зло стиснула челюсти, почувствовав, как руки разбивает лихорадочный тремор. Последнюю порцию стимулятора она истратила еще на прошлом уровне: жилые этажи храма-цитадели охранялись куда лучше, чем даже набитые оружием подвалы — и слабость оставалось только перебарывать силой воли, когда-то железной, но изрядно истрепанной. Ей осталось совсем немного, еще чуть-чуть, и она сама позволит телу отказать, развалиться к черту, но сейчас, пожалуйста, соберись, соберись же, стисни в пальцах гладкую рукоять винтовки, встань и нажми на кнопку.       В теле Улль засела не одна пуля. Они напоминали о себе при каждом шаге, при каждом резком движении, грозя разорвать жизненно важные мышцы. Наспех наложенные повязки подтекали голубой гемоцианиновой кровью, некоторые раны запеклись чернотой сожженной кожи, растрескивающейся болезненными язвами. Сколько Улль шла через храм, пробиваясь все выше и выше с безжалостным неравным боем, сколько часов провела без сна, скольких убила? Она не помнила, не считала, не знала, но продолжала идти. Ей остался последний этаж. Последнее испытание перед встречей с Богом.       Улль с шумом выпустила воздух из легких, тяжело поднялась, опираясь спиной о стенку кабины, и нажала проклятую кнопку. Лифт послушно пискнул и плавно заскользил вверх. Улль перехватила винтовку поудобнее, сгорбилась и в последний раз прикрыла усталые глаза, испещренные пятнами лопнувших капилляров. Она знала, сколько секунд длится подъем, и незаметно для самой себя вела обратный отсчет.       Лифт пискнул и остановился, ощутимо тряхнув кабину. Улль распахнула глаза и вскинула ствол, готовясь отражать возможную мгновенную атаку. О ее приближении знали, к нему наверняка готовились. С ней пытались вести переговоры, но она была согласна разговаривать только с одним существом во всем храме, и именно оно не желало почтить присутствием незваную гостью. Улль шла к нему сама.       Двери плавно разъехались. Мелькнули мощные зеленые тела, Улль не успела даже поднять свое оружие, как две пули филигранно раздробили плечевые кости. Руки повисли безвольными кусками мяса, винтовка выпала, гулко ударившись о металл. Улль отшвырнуло к стене, больно приложив обнаженной спиной, бронированные заостренные лапы еще держали ее в вертикальном положении, но она уже проиграла. Хотелось закричать от бессильной злости, но передоз сдавил горло в сухом спазме, и Улль могла только смотреть, как у открытой двери лифта собирается отряд Ангелов.       Все, как на подбор: сильные и рослые венерианки, лучшие из лучших, придирчиво отобранные в стражу верхних уровней храма. Мускулистые тела затянуты в короткие белые хламиды с вышитым символом бога — черный треугольник и два револьвера. Этот же символ можно было встретить выгравированным на стволе любого огнестрельного оружия на Венере, его печатали на деньгах, им суеверные венерианцы украшали свои дома, отгоняя злых духов. Его Улль почти ненавидела, до оскомины насмотревшись здесь, в проклятом храме-цитадели, и поначалу как-то по-детски пыталась вытравить с гладкой поверхности металла трофейных пушек, но черный треугольник преследовал ее, наконец, насмешливо появившись на белых одеждах Ангелов, несущих смерть. Их было пятеро, но, возможно, гораздо больше за пределами видимости, четверо сжимали ручные пулеметы, пятая держала в руках два позолоченных дымящихся кольта, пули которых пополнили коллекцию Улль.  — Зачем ты здесь? — спросила обладательница кольтов, опуская руки.       Ее голос не звучал ни резко, ни зло — она просто спрашивала. Улль изумленно моргнула и не сразу нашлась, что ответить. Она отвыкла говорить за это время.  — Я здесь, чтобы говорить, — забытые за ненадобностью слова с трудом собирались в предложения.       Ангел недоверчиво искривила пухлую губу, обнажив нижний клык.  — С тобой пытались поговорить, но ты не отвечала. Ты прошла от самого низа, я уважаю твою силу, и поэтому спрошу еще раз: зачем ты здесь?  — Я хочу увидеть Его… — Улль проглотила комок в горле. — Бога.  — Винуза? Все это только для того, чтобы увидеть Винуза? — в бесстрастном голосе Ангела проскальзывало какое-то веселое удивление. — Детка, с таким безумным фангёрлством проще и приятнее было просто вступить в наши ряды.  — Я не хочу становиться Ангелом, — твердо сказала Улль. — Я хочу говорить с Богом Пушек.       Ангел повела плечом и фыркнула. Ей было не понять. Говорят, те, кто поступают на службу в храм, теряют память. У них не остается ни любви, ни привязанности, только вера и преданность. Улль не винила венерианку в том, что она забыла. Легко забыть, когда тебя окружает кармин и золото, когда новенькие хрустящие пачки банкнот небрежно свалены в кучи, когда за огромными окнами видно только белые спины облаков, и то, что под ними, истаивает, как страшный сон. Улль не злилась, по правде говоря, ей было глубоко плевать и на Ангелов, и на изуродованных тварей со вшитыми в объемистые брюха пушками, и даже на саму себя. Ей просто нужно было увидеть Бога и рассказать ему про Его народ.       Пара Ангелов вошла в лифт и подхватила Улль под руки. Она не чувствовала боли из-за действия анальгетика, но раздробленные кости неприятно хрустнули, принося дискомфорт одним ее обещанием. Но это будет потом. Нескоро. Улль подняли на ноги и повели, как ребенка, шаг за шагом, по извилистым коридорам огромного лабиринта храма. К странной процессии присоединялись новые и новые Ангелы, они шагали в торжественном молчании, и цокот заостренных лап глушил толстый ворс длинного красного ковра.       Внезапно процессия остановилась. Венерианки расступались, прижимаясь к стенам, сердце Улль тревожно забилось. Она была не готова. Она была… она была уставшей и покрытой запекшейся кровью, обдолбанной титанической дозой лекарств и совершенно не подходящей к этой безвкусной роскоши, к этим могучим красавицам с золотыми стволами. Разве так нужно встречать своего Бога?       В порыве слабости Улль попыталась отступить, но ее держали крепко. Стало страшно, неожиданно страшно и тревожно, она должна была войти в его тронный зал победительницей, а не пленницей с отстреленными руками, неспособной держать оружие.  — Чё это за нахуй?       Образ Бога печатали на банкнотах, вырезали на металле и писали на полотнах, но ни одно, даже самое достоверное изображение не способно было передать… Его.       Бог Пушек парил над полом, сложив под белым треугольным телом остроконечные ноги. Если бы он встал на землю, то едва достал бы Улль до груди, но единственный глаз смотрел с таким высокомерным безразличием, что она сама чувствовала себя крохой. Улль сморгнула набежавшую слезу и опустила голову, избегая взгляда потревоженного божества.       И, кажется, он только что назвал ее «нахуем».  — Преданная фанатка к тебе, Винуз, — фыркнула Ангел, фамильярно обращаясь к Богу по имени. — Это она навела шороху на нижних уровнях.  — И чё ей надо?  — Поговорить с тобой хочет.       Улль физически чувствовала его недовольство.  — Говори, — коротко бросил Бог.       Как рассказать небожителю о страданиях на его земле? Как рассказать о том, что его народ вырождается от случайных мутаций, что кислотные дожди разъедают венерианскую плоть, земля не родит, а воля к жизни с каждым годом все слабее? Как объяснить, что ослабевшие дети Бога взывают к нему с мольбой, как описать весь тот ужас, который пережила Улль, поднимаясь к Его обители только лишь для того, чтобы рассказать? Ведь не мог Бог по доброй воле или глупости обречь Венеру на такие страдания. Может, слишком плотные облака не дают Ему увидеть? Может, страшные враги отвлекают Его?  — Я прошу Тебя услышать меня, Бог Пушек…  — Короче.       Улль сглотнула. Она совсем не так представляла себе эту встречу, и этот разговор, который прокручивала в голове снова и снова, шагая по трупам и резцами вырывая из мяса неглубоко засевшие пули.  — Почему Ты оставил Венеру? — дрожащим от напряжения голосом, наконец, спросила она.  — А я ща чё, на ебучем Марсе тип?  — Я… нет! Но Твой народ страдает, мы вымираем, мы голодаем…  — Охуеть, и в каком месте эт моя проблема?       Улль сморгнула. Нет, нет, все не может быть так! Он не может… почему он такой? Что она сделала не так? Почему он не хочет слушать?       Он ведь Бог. Боги должны заботиться о своих детях!       Ведь так?..  — Я думала… Я думала, Ты…       Она подняла глаза, чтобы встретиться с Богом взглядом. Его вертикальный зрачок превратился в расчерченный круг прицела.       Нет.       В следующий миг в лоб Улль уставилось дуло золотого револьвера.  — Поцелуй меня в зад.       Грохнул выстрел.