Побег

Запертый хищник страшнее вдвойне. Хотя такой хищник, вроде медведя, заперт, у него все также остаются клыки и острые когти, особенно если неволи он не знал никогда. Герцог Анжуйский метался в своих покоях, как разъярённый медведь. Король узнал о заговоре против него, и теперь голова Франсуа уже, возможно, не так долго ему прослужит, как хотелось бы, будь он хоть трижды родным братом Генриха III. Ненавистные друзья короля – неизменные Можирон, Келюс, Шомберг, д’Эпернон – караулили царственного пленника. Не хватало только Сен-Люка, находящегося в счастливом для него изгнании с молодой любимой женой. Впрочем, Сен-Люк отличался от прочих миньонов более мягким и добросердечным характером. – Гляди, Можирон, как сердится наш медведь, – с пьяным смехом кивнул в сторону принца Шомберг. – Тесновата ему его клетка, не иначе, – вторил ему Можирон. Франсуа не удостоил их и взглядом, посмотрев на дверь только тогда, когда миньоны удалились. За его спиной послышался звук разбившегося стекла, а в следующую секунду в его голову попал камень. Не успев ничего понять, мужчина упал на пол без чувств. Когда он очнулся, то увидел, как перед ним стоит граф де Бюсси собственной персоной, а в его руках – камень и записка. – Бог милостив, – улыбнулся Франсуа. – Но как вам удалось проникнуть сюда, дорогой Бюсси? – О, я как-нибудь расскажу Вам об этом, монсеньор, – шепотом ответил Луи. – А теперь поспешим к окну. За окном свисала веревочная лестница, один конец которой был прикреплен к крыше. – Монсеньор, я не уверен, выдержит ли лестница двоих, поэтому спускайтесь первым. Но, прошу Вас, будьте осторожны. А пока Вы спускаетесь, я буду настороже. Когда оба мужчины благополучно оказались на земле, то побежали, крадучись, к лошадям, которых граф де Бюсси укрыл в кустах под окнами покоев опального брата короля. Едва они отъехали на небольшое расстояние, в замке подняли тревогу. Всадники нещадно хлестали коней, заставляя их скакать как можно быстрее. Прочь от замка, прочь от казни и смерти. – Что было в записке, Бюсси? – крикнул герцог Анжуйский, когда они удалились на достаточное расстояние. – Там было послание от Вашего тайного друга, монсеньор. Клянусь кровью Христовой, оно было от Генриха Наваррского, и поверьте, я прибыл за Вами как нельзя вовремя. – Генрих в Париже? Но как долго он здесь? – Достаточно долго, монсеньор. Если бы Вас спасли его люди, а не я, то поверьте – эта услуга в дальнейшем Вам бы крайне дорого обошлась. Дальнейший путь всадники провели в молчании. Чем дальше они были от Парижа, тем менее тревожны они становились. Но до тех пор, пока они не достигли Анжу, расслабляться было рано. В пути им пришлось сменить загнанных лошадей, прежде чем они сумели, наконец, достигнуть своей цели. Оказавшись в замке, герцог Анжуйский смог перевести дух. – Бюсси, мой дорогой Бюсси, ты снова выручил своего принца, – нежно посмотрел на него Франсуа, беря лицо мужчины в свои руки. – Вы же знаете, монсеньор, как дорога мне Ваша жизнь, – улыбнулся Луи. А в следующее мгновение губы сюзерена соприкоснулись с губами своего верного вассала. Франсуа, герцог Анжуйский и брат короля, находившийся в немилости у последнего, в этот момент думал только о том, как давно он мечтал о той минуте, когда никто не сможет помешать ему любить своего Бюсси. – Бюсси, – простонал принц, когда руки его вассала начали нехитрые ласки. А когда Луи опустился на колени, стягивая со своего господина штаны, он был возбужден, как никогда. Граф де Бюсси всегда знал, чего хочет его принц, угадывая все его желания. И эта ночь, хотя и была наполнена тревогой за жизнь герцога Анжуйского, исключением не стала. Когда, наконец, они просто лежали, обнявшись, Луи с тревогой посмотрел на своего господина. – Что такое, мой дорогой Бюсси? – Я все еще беспокоюсь за Вашу жизнь, монсеньор. Но моя шпага проткнёт любого, кто на нее посягнет, даже если это будет сам Генрих III. – Не волнуйся, Луи, – впервые назвал его по имени Франсуа. – По крайней мере этой ночью моя жизнь вне опасности, ведь ты рядом со мной. И тоже впервые де Бюсси сам поцеловал своего сюзерена, а не отвечал, как обычно бывало, на его поцелуи. И эта ночь действительно была их по праву, потому что так отчаянно была украдена у самой смерти.