...

Поверженный Никлаус Майклсон, как отдельный вид искусства. Сильнейший из всех живых существ сражен группкой подростков, у которых бушуют гормоны. Даже забавно, как это так вышло... Как первородный гибрид, считающий любовь слабостью, оказался в подземелье, скованный заклятьем ведьмы и иссыхающий. Гибрид, чьи планы всегда сбывались, чья месть не знала границ, и чьи амбиции затмевали Солнце. Тот, чье имя боялись произносить, и тот, кто внушал ужас одним только своим видом. Сейчас сложно было назвать его таковым. Кожа посерела, под глазами нарисовались синяки, а выражение было отстраненным. Он словно погрузился в свои мысли и не желал оттуда выходить. — Надеюсь, Вам нравится в нашем отеле. Оставите положительную оценку на нашем сайте? И в следующий раз мы предоставим Вам скидку на проживание, — ее голос, такой родной и знакомый, вывел его из состояния транса, и Клаус усмехнулся. Эта блондинка, чьи пальцы находились на его висках, была причиной его заточения. Он отвлекся, он поверил, он не уследил. Никлаус пал перед ней. Он предоставил ей весь мир. Он кинул к ее ногам все, что у него было. Он позволил ей быть той, кем она всегда хотела. И он верил ей! Верил ее улыбке, ее смеху, ее горящим глазам и тихим, неуверенным словам о любви. Верил жарким ночам и редким ссорам. Верил ее дружбе с Ребеккой и Колом. Кэролайн была светом. Его светом. Кэролайн была той, кого не хватало их семье. Она была их ангелом... Ангелом, у которого за спиной не крылья, а кинжал, который она вонзила в их сердца. — Хм... как это жалко! — пролепетала Форбс, беря его лицо в свои ладошки и глядя ему в глаза. — Полтора года прошло, а ты все еще вспоминаешь прошлое, — он не сопротивляется, когда она заглядывала в его мысли. Не видел смысла скрывать, пусть знает, что ни на секунду не забывал. — Уже полтора года... — хрипло усмехнулся Клаус, не предпринимая никаких попыток отгородиться от блондинки. — В Вашем отеле хреново со временем. Я думал, что только вчера заселился, — очередная ухмылка, и она брезгливо отталкивает его от себя, отходя на несколько шагов и разглядывая камеру первородного. — Бонни пока не нашла способ убить тебя и разорвать между нами связь, но обязательно найдет, — сказала Форбс, проводя пальчиком по стене, чувствуя шершавости и мох. — Обещаю тебе, как только это случится, я сразу освобожу тебя из этого места, — холодно сообщила Кэр и вытерла пальчик о штанину. Она знала, что это место уничтожало Ника. Знала, что он жаждет мести. Знала, что они не смогут его удерживать вечно. И знала, что рано или поздно его семья придет за ним. — Буду ждать, — согласился Клаус, изображая безразличие. — Кэролайн! Что ты здесь забыла? — в подвал влетела Елена, обеспокоенная чем-то, и озадаченно посмотрела на подругу, не решаясь к ней подойти. На губах Клауса появилась улыбка, словно он понимал, что происходило сейчас. Словно понял, что после того, как Кэролайн отослали к ним; после того, как она стала его отвлекающим маневром; после того, как узнала его получше, все поменялось. Барби-вампир поменялась. И теперь... — Включи их, — сказал он, обращаясь к блондинке, а она удивленно подняла брови. — Прости, что? — Я сказал, что если хочешь убить меня, то включи чувства. Я не хочу, чтобы меня убил робот. Разве я этого не достоин? — Клаус выпрямился и, гордо подняв голову, посмотрел на Кэролайн. — Идем! — Елена потянула подругу за собой, пытаясь увести вампиршу подальше от того, кого она любила всем сердцем. И от того, кого она предала, разбив и свое, и его. От того, из-за кого она перестала чувствовать. И от того, кто мог вернуть ее и, убив всех, кто был против него, увезти Кэролайн в счастливое будущее. — И, Кэролайн, — окликнул он ее у выхода, не дождавшись ответа. — Я выберусь отсюда. Рано или поздно, но это произойдет. И тогда я приду за тобой. Ты ведь это знаешь? — Форбс остановилась, посмотрела на гибрида, игнорируя причитания и просьбы Елены, и внимательно изучила лицо Никлауса. На долю секунды на нем мелькнули чувства от ужаса и осознания, что она натворила, и от нежности до отчаяния, ведь она не могла его спасти. — Всегда и навечно вместе, — сказала она, грустно улыбнулась и вновь став холодной и неприступной, отключила боль.