EXAmy — пробуждение света.

      Боль. Эта боль. Тупая, безжалостная боль. Боль в сердце. Боль — предзнаменование жизни в теле. От неё не скрыться. Не сбежать. Её не вырвать из себя. Он бьётся о стены от своего позорного бессилия.       Соник.ЕХЕ (в ярости глаза зажмурены, клыки оскалены, из глазниц льётся кровь): «Хватит!».       Его крик был похож на дикое, первобытное, свирепое рычание. Голос бога силён, от него лопается керамическая ваза. Боль, как острое жало, как тупой нож, полощет ему зачем-то ожившее сердце. Сердце… Оно вдруг качнулось, а затем яростно забилось, и к нему присосалась эта невыносимая боль. Боль вины. Боль жестокого, всепоглощающего стыда.       Души тех, кого божество лишил дара жизни, с умноженной яростью драли и рвали зубами, когтями и другим, что у них было, ментальную часть этого ненужного ему и злосчастного, совершенно бесполезного органа. Физически души не могли причинить божеству никакого вреда, до этого случая они просто кричали и бесновались рядом с ним, следуя за ним по пятам, рыдали и голосили невменяемому божеству в уши, но Соник.ЕХЕ давно привык к этому гомону и почти не замечал его. Но теперь… Теперь они нашли верный способ отомстить ему за их смерть от его рук.       Беззащитная, слепая и глухая к обратной стороне реальности Эми перестаёт петь свою грустную песенку. Она недоумённо смотрит со своего места за столом на своего возлюбленного, сидящего на полу комнатки у стены с зеркалом. Она не понимает значения его крика. Она нахмурилась. Тонкие бровки сердито сдвинулись к переносице. Пожиратель душ сидел к ней спиной, и она не могла видеть его лица. Соник.ЕХЕ сидел, скрестив ноги лотосом, из-под серой майки выпирали острые, тонкие и частые колья его длинных, крепких, синих игл спины. Руками он упёрся в пол, словно дикий, взъерошенный зверь, рёбра заходили ходуном, несмотря на то, что божество уже давно не нуждался в кислороде. Эми не видела его отрешённое, потерянное, корчившееся от боли лицо, не видела горючими слезами льющуюся кровь из глазниц, потухшие в душевных муках его дьявольские, чёрные глаза с блекнувшими, кроваво-красными зрачками-точками.       Эми Роуз: «В чём дело? Ты сам разрешил мне петь! Вчера пела весёлую — ты на меня нарычал, сегодня завела грустную — ты снова чем-то не доволен. Может, определишься уже, в конце-то концов?».       Соник в пол-уха слушал её упрёк. Всё его внимание сейчас занимала невыносимо ноющая боль. Сердце билось. Это сводило его с ума. Сколько времени он вёл себя «паинькой»? Неделю, три, месяц? Ему нужно было пролить кровь. Это уже не очередная прихоть больного рассудка маньяка и убийцы, это уже зов инстинкта самосохранения. Ему нужно было убить кого-нибудь не из гнусного удовольствия, а чтобы выжить.       Кто-то особенно больно полоснул его по ментальной части сердца. Так полоснул, что физически мышца, из которой соткан этот орган, дрогнула, пропустила несколько ударов из-за общей мышечной судороги, а ментальная часть словно ошпарилась и закровоточила. Гуляющие по щекам жвалки не вынесли непосильную для них задачу, — превозмогаемая боль, стискивать челюсти. Рот широко раскрылся, губы растянулись и расползлись, обнажая ряды острых, как бритва, плотно посаженных друг к другу частоколом, покрытых чуть желтоватой эмалью, хищных зубов.       Истошный вопль, вперемешку с гулким рычанием, в кровь раздирая лёгкие, жгущий глотку, с «корнями» вырывающий голосовые связки, вырвался на волю. Вопль был протяжен, полон тупой боли, от него стало не страшно, а как-то скверно, склизко и противно на душе. Ещё с самого начала этого дикого вопля духи убитых потеряно и стыдливо отступили. Вопль божества резко оборвался; в конце его послышалось какое-то трещание, словно хруст сухих и тоненьких хворостинок под ногами. Соник разошёлся в сиплом, режущем кашле.       Эми Роуз (сочувственно): «Со-оник…!».       Соник.ЕХЕ (перебивая Эми, издавая неразборчивое хрипение, одними губами): «Дура ты, Эми, дура! Влюбила меня в себя, — теперь страдаю, как куцый кобель!».       Эми Роуз (не понимая его речь и не обращая внимания на его сдавленное хрипение, жалостливо): «О-о, Соник, дурачок! Ну зачем же так кричать-то, а? Осип ведь, бедненький!».       Соник резко повернул к неё полу-боком своё лицо. Сложно передать те эмоции, что так тонко и отчётливо рисовались на этом лице. Глаза, полные боли и отчаянья, вперемешку со страхом и невообразимой печалью, смотрят на Эми с какой-то рьяной мольбой; крепко стиснутые клыки видны из-под приподнятых в мучительном оскале губ; бесперебойными ручьями по щекам текла не густая, как обычно, а жидкая, как вода, ярко-алая кровь, заменяющая божеству смерти слёзы. Собрав всю силу воли в кулак, Соник хрипло прокудахтал что-то непонятное. Эми не поняла ни слова, ни буквы, но поняла, примерно, причину того истошного крика, от которого её «милый» сорвал себе голос.       Эми Роуз (пряча глаза и краснея): «В коридоре на крючке висит сумка. В ней кошелёк. Возьми сколько надо и купи хомячка. Только видеть не хочу».       Две крупные слезинки упали на гладкую поверхность стола. Эми быстрым движением стёрла их кулаком. Соник.ЕХЕ молнией вылетел из квартиры. На бегу он завязал свой чуткий нос, нацепил чёрные солнцезащитные очки. Стараясь ни о чём не думать, он остановился лишь в глухом лесу. Здесь всё было так мирно и спокойно, что тихая, ласковая лень укрыла божество своими крылами. Распростерев руки в разные стороны, Соник.ЕХЕ упал навзничь на мягкую, густую, сочную травку, в которой всё ещё серебряно блестели, сохраняя свою свежесть и тихую прохладу, росяные капли.       Яркое солнце было почти в зените, сквозь густой занавес листвы тонкой золотой паутинкой пробивались тёплые лучи живительного света. Глаза у божества были закрыты, в чуть приоткрытом рте едва виднелись кончики клыков, он вдыхал ненужный ему воздух по старой привычке. Грудь сотрясалась от мощных ударов бешено колотившегося, ментально израненного сердца. Издалека была отчётливо слышна кипящая лесная жизнь. Олени лакали воду из ключа, птицы щебетали, лёгкими скачками мягких сильных лап кто-то летел сквозь лес, стараясь оставаться незамеченным.       Соник.ЕХЕ в пол-уха слушал весь этот лесной гомон. Души выжидающе молчали, а в ушах сладостно и заманчиво звенел голос Эми: «…купи хомячка…». Другая, мысль его воли и упрямства, била в виски: «Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет! Не желаю! И так плохо, а она ещё заплачет, не-не-не-не-не!!!».       Всё живое в радиусе десять метров замерло от страха, безмолвный крик громче звуковой волны прокатился по лесу: «Здесь — Смерть!». Чуть пробивающийся сквозь фильтр аромат страха поднимал настроение, но не вызывал вспышек кровавой, дикой, неконтролируемой ярости. Соник.ЕХЕ хотел проурчать, что обычно делал, когда был по-тихому доволен чем-то, но в горле словно завертелся смерч из миллионов острых когтей, рваная боль пронзила глотку, и Соник, хрипя сорванным голосом, резко подняв корпус, сухо и громко раскашлялся.       И тут-то по лесу разнеслась суматоха. Оцепенение сменилось всеобщим бегством. Запах страха усилился в два раза. Молча и жмурясь от боли, Соник летел на всех парах в город, подальше от отупляющего запаха животного ужаса. Остановился возле мусорных баков Эминого двора и мерными шагами пошёл мотаться по городу под ошарашенными его резким появлением взглядами многих пар глаз. «Мяу-мяу!», — жалобный голосок коснулся ушей божества. Соник направился в сторону этих умоляющих о помощи звуков. Источник голоса — некрупный рыжий котейка со сломанной лапой — обнаружился под деревом совсем близко от дома Эми. Соник.ЕХЕ взял содрогающийся от страха и боли пушистый комочек под нагнетающую тишину со стороны душ, под их напуганное ожидание его действий.       Сначала Соник хотел прикончить это слабое, беззащитное и покалеченное тело, но ещё не утихшая боль в глотке и стучание сердца в груди заставили пожирателя глубоко задуматься. С одной стороны, ему СРОЧНО нужно было убить кого-нибудь, чтобы поддерживать свою божественность в тонусе, а с другой стороны, пусть Эми и разрешила, она начнёт оплакивать кота, если узнает, а это — лишняя боль по его ослабшей чёрной душе. Соник.ЕХЕ выбрал меньшее из двух зол. Поэтому он сунул бедное животное за пазуху и метнулся скорее домой, порадовать Эми новым питомцем. Кто знает, может, если Эми постоянно будет счастлива, то и у него дела пойдут на поправку и ему не нужно будет убивать, чтобы быть неуязвимым ко всему, кроме Вышнего? Хоть кто-то будет рад, что жалкая, блошистая тварь останется жива и будет отравлять своим запахом прослюнявленной шерсти его маленькое летнее логово.       Соник.ЕХЕ (прибежав домой): «Эми! Эми! Эми, где ты?»       В квартирке никого не было. вытряхнув котика из-за пазухи на верхний ярус кровати, бог схватился за телефон. Пошли долгие гудки, а затем в пенале заиграла музыка. Эми оставила телефон дома. На спинке стула висела её кофточка. С жадностью вдохнув её запах, Соник, не надевая ни очков, ни повязки, метнулся на поиски розовой ежихи. Поиск оказался не долгим, но всадил в чёрную душу Соника.ЕХЕ семена неуверенности в том, что Эми принадлежит ему. За городом, на берегу маленькой речки, плечо к плечу сидели она и Тейлз, давний, но забытый им друг его «светлой» жизни. Они разговаривали, уверенные, что их никто не слышит.       Тейлз: «Не понимаю. Он же монстр! Это уже не Соник!».       Эми Роуз: «Знаю, но я верю. Вера близит меня к нему».       Тейлз: «А я не верю. Я вижу. Посмотри в зеркало. Его „любовь“ опасна».       Эми прикоснулась к свежим царапинам на щеке.       Эми Роуз</bi: «Я сама виновата. За язык меня кто-то тянет».       <i>Тейлз (чёрство): «Безрассудство».       Эми Роуз (певуче): «Может быть. Не исключено».       Соник.ЕХЕ (скрипя голосом, как несмазанная тележка): «Оно и есть!».       Лис и ежиха, вскрикнув от неожиданности, повскакивали. Тейлз приготовил хвосты, чтобы успеть вовремя взлететь и оказаться вне зоны досягаемости. Тихий, сдавленный болью смех Соника.       Тейлз: «И давно ты там стоишь?».       Соник.ЕХЕ (насмешливо, морщась от боли): «Не очень».       Эми Роуз: «Так и болит?».       Соник обхватил ладонью горло, словно хотел задушить себя. Духи стали перешёптываться и сердито коситься на его бьющееся сердце. Оно оглушительно стучало, что выводило божество из точки эмоционального равновесия. В глотке словно застрял ёршик. В ответ он просто утвердительно кивнул.       Эми Роуз: «Я так и не понимаю, зачем нужно было так кричать? Сказал бы спокойно, я бы… (она заставила себя договорить) поняла…».       Тейлз (набравшись храбрости): «Теперь ты — Соник-землеед?». (Английский каламбур. Соник.ЕХЕ в английской версии — souls eater — «пожиратель душ / поедатель душ», а Тейлз назвал его «soils eater» — «пожиратель почвы / поедатель почвы»       В ответ ему был грозный, но надломленный смех. Эми с силой наступила Тейлзу на ногу, чтобы тот замолчал. Соник.ЕХЕ показал своё знаменитое лицо маньяка и уставился на двухвостого лиса. Животный ужас каменной грудой навалился на него под этим взглядом.       Соник.ЕХЕ: «Иди домой, Эми.»       Эми Роуз: «А ты, Сони?»       Соник (с лёгким намёком в голосе): «О, не волнуйся, Эми, я приду позже. Я просто (обращаясь к Тейлзу) хочу поиграть. (Кроваво-красные зажглись неистовым пламенем)В прятки!»       Немой крик спазмой стянул горло Тейлзу. Он не мог шевельнуться, попав в плен его безжалостного взгляда. Он видел, как Эми уходила, хотел крикнуть ей, чтобы та не уходила, не оставляла его наедине с этим чудовищем, но язык словно опух и прилип к нёбу. Эми ушла. На берегу они остались одни. Оковы страха отпустили лисёнка, пусть сам страх никуда не делся. Колени его дрожали. Соник смотрел не него со спокойным взглядом и хитро скалился в улыбке. Тейлз стоял, не двигаясь Видя его смятение, бог распростёр одну руку в сторону, тихо хохоча.       Соник.ЕХЕ: «Ты знаешь правила. Прячься».