Ты помнишь?

      Здравствуй. Извини, что я давно к тебе не приходил. Просто в последнее время как-то сильно навалились на голову повседневные дела... Смешно, да? Теперь и мне нужно заботиться о своей семье, теперь и у меня есть ребёнок. Да и еще один на подходе.       Я пришел сказать «спасибо» и немного поговорить. Знаешь, даже если я и не помню своё младенчество, не помню, как ты меняла мне подгузники, следила за мной и днём и ночью, как ты волновалась о каждом моём шаге, я всё равно знаю, что так оно всё и было. Знаю, что каждый вечер ты, жертвуя собственным сном, укачивала меня на своих руках и пела колыбельные. Пела ты, честно говоря, не очень, но твой голос всё равно меня всегда успокаивал.       А помнишь, как мы вместе с папой пришли с прогулки все в рванье? Наша одежда была вся в грязи, я полностью порвал свои босоножки, а кепку, которую ты подарила мне на недавний день рождения, и вовсе потерял. Тогда я думал, что ты точно на нас разозлишься, наорешь на чем свет стоит и запретишь ближайшие дни куда-либо выходить. Да, ты нас отчитала, но злиться не стала – просто попросила переодеться и, помыв руки, идти за стол. Может, для тебя это было пустяком, но то моё облегчение и сладкий ванильный вкус блинов я не забуду никогда.       А еще было такое, что тебя единожды вызвали в школу. Всё из-за того, что я, сорвавшись, нагрубил учителю, хоть никогда ничего подобного не делал. Помнишь, как тогда я боялся смотреть тебе в глаза? А я помню. И помню, как мне долгое время было стыдно за то, что тебе пришлось из-за меня извиняться. Однако ты из-за этого нисколько не ругала меня, не повысила голос и даже не рассказала отцу. Просто попросила быть посдержаннее, всё тебе рассказывать и не стесняться просить помощи. Может, ты на меня и злилась тогда, но я очень благодарен тебе за то, что ты отнеслась ко мне с пониманием. Я до сих пор помню солёный привкус собственных слез, когда не сдержался. И хоть я плакал очень редко, но в тот момент не смог остаться равнодушным.       Знаешь, было очень много всего, за что я тебе искренне благодарен. Ты часто относилась спокойно к моим проделкам, да и к тому, как мы вместе с папой дурачились. Ты всегда могла нас понять, поэтому я искренне гордился тобой и честно мог всем говорить, что ты у меня лучшая на свете. И хоть со временем ты обо всём забыла, но в моём сердце эти тёплые воспоминания хранятся до сих пор.       Помнишь, как ты когда-то давно разбила мою любимую чашку? Я помню громкий звон разбившейся керамической кружки, когда ты случайно уронила её на пол. Помню, как ты аккуратно собирала осколки и извинялась передо мной, обещая купить новую. А мне, честно говоря, тогда было плевать на неё. Я просто смотрел на то, как ты собственными руками подбираешь осколки, и молился, чтобы ты случайно не порезалась. До сих пор помню, как ты пообещала мне склеить её заново и посадить в неё какой-нибудь цветок.       Конечно, история с чашкой на этом не закончилась. Я помню, как пришел с учебы и сразу же словил на себе твой отчасти злой, но больше обиженный взгляд. Тогда ты просто поманила меня за собой и, приведя на кухню, ткнула пальцем в ту самую разбитую чашку. Ты снова напомнила мне, что я не должен скрывать от тебя такие вещи, и сказала, что обиделась на то, что я тебе сразу во всём не сознался. Помню, я искренне не понимал, о чём ты говоришь, но смотря на детскую обиду и непонимание в твоих глазах, я знал, что ты не шутишь. И эта, казалось бы, совершенно непримечательная история с чашкой стала первым тревожным звоночком, на который я по собственной глупости не обратил внимание.       Потом всё было хорошо, но выбил меня из колеи случай, когда ты на улице неожиданно встретила свою старую одноклассницу, с которой не виделась со времен выпуска. По твоему лицу было заметно, что ты не очень её любила, но из вежливости завязала разговор. Помню, как та женщина наконец заметила меня, стоявшего рядом с тобой, и спросила у тебя моё имя. Казалось бы, что тут сложного? Но я помню, как ты впала в чистейшей воды ступор, услышав от неё этот вопрос, и полным растерянности взглядом посмотрела на меня. Помню, что мы стояли как раз возле цветочного магазина, и терпкий запах календулы смешивался с твоей такой явной тревогой. Тогда я сам представился, немного облегчив тебе жизнь, но навсегда запомнил этот мускатный аромат и твою нервную улыбку.       После этого ты довольно часто спрашивала моё имя. Сначала я боялся этого, но позже стал относиться с пониманием. И когда это заметил отец, он немедля повёз тебя к врачу. Я отчетливо помню, как он выдавливал из себя улыбку, говоря мне, что ты должна ненадолго лечь в больницу, и как после этого по вечерам он доставал из шкафа бутылку крепкого виски и закрывался с ним на балконе. Помню, как убирал после него пустые пачки от сигарет, а еще помню, что до этого он никогда не курил. И затем, когда у меня спрашивали, как там у тебя дела, я мог лишь натянуто улыбаться и стараться не заплакать. Потому что ты всегда учила меня быть мужчиной, и я не хотел плакать из-за тебя.       Тогда я стал часто наведываться к тебе в палату. Помню, поначалу, когда я только начал к тебе приходить, мне всегда приходилось называть тебе своё имя. На это ты лишь грустно улыбалась, полностью понимая, что это неправильно, и брала меня за руку, чтобы успокоить и меня, и саму себя. Но и эта грустная улыбка сменилась другой. И та, что пришла ей на смену, делала ещё больнее.       Однажды, когда я пришел к тебе, я как всегда называл своё имя, сел возле тебя и ждал, когда же ты вновь возьмешь меня за руку. Но этого не случилось. Я помню, как ты посмотрела на меня своими серыми от усталости глазами и, улыбнувшись, скорее, чисто ради вежливости, хриплым голосом поинтересовалась у меня: «Кто ты?»       И после этого я перестал заходить к тебе в палату. Я просто узнавал у врачей, всё ли с тобой хорошо, и молча уходил домой.       Потому что видеть тебя было слишком больно.       Но сегодня я наконец пришел. Я пришел, чтобы сказать спасибо. И хоть сейчас мне уже надо уходить, но я обещаю, что завтра я приду снова и обязательно уберусь на твоей могиле.       Спасибо за всё, мама. Я люблю тебя.