23

Кёнсу перестает надеяться на следующий день после того, как ему исполняется двадцать три. Он не прячется от друзей, не пропускает занятия, да и, в целом, ведет себя как обычно. Просто больше об этом не говорит. Даже когда во время обеда Бекхён в очередной, но теперь уже точно последний раз, интересуется, не появилась ли у Кёнсу на теле метка, тот лишь качает головой и возвращается к разговору с вмиг погрустневшим Чонином. Ему жутко не хочется чужой жалости, но сил отбросить сжавшую его ладонь руку нет. Поэтому Кёнсу лишь сильнее смыкает пальцы на смуглой коже и надеется, что Чонин его судьбу не повторит. В конце концов, у того в запасе есть целый год. Кёнсу держится отлично и почти никак не реагирует, замечая яркие, цветные рисунки на телах проходящих мимо людей. Даже Бекхён со своей огромной огненной меткой на предплечье не раздражает так, как раньше. Просто у Бекхёна есть родственная душа, а у Кёнсу ее нет. Такое редко, но случается. От этого не умирают, не теряют зрение, обоняние или вкус, как любят показывать в многочисленных романтических дорамах. Это даже не обрекает на вечное одиночество, но бесит жутко. Кёнсу, по крайней мере, точно. - Знаешь, почему у меня нет родственной души? – смеясь, спрашивает он у вдрызг пьяного Бекхёна, спустя три месяца смирения. – Потому что у меня и самой души то нет! - Не неси чушь, хен! – вмешивается в их разговор Чонин, перебивая открывшего было рот Бёна. – У тебя самая красивая душа из всех тех, кого я знаю. И Кёнсу хотелось бы поверить, но не выходит - две недели назад у Чонина появилась метка. Он скрывает и никому не показывает, но Кёнсу знает, что она есть. Под левой ключицей, совсем близко к сердцу. И, если случайно коснуться её рукой, то жар чувствуется нешуточный. - Спасибо, конечно, - хмыкает в ответ Кёнсу, не решаясь поднять на Чонина взгляд. – Но эти слова ты должен говорить не мне. - Не хочу, - стальные нотки в знакомом голосе пугают. – Никому кроме тебя не хочу их говорить. - Ты сумасшедший, - шепчет Кёнсу, когда Чонин хватает его за запястье и буквально вытаскивает из бара в прохладу апрельской ночи. Тонкую кожу пощипывает, как от ожога, но Кёнсу не обращает на это внимания – так происходит каждый раз, когда Чонин его касается. И это все еще ничего не значит. Кёнсу двадцать три и полное отсутствие надежды, у Чонина чужая метка и чувства, которые сильнее, чем природа. Голову кружит от играющего в крови алкоголя, и Кёнсу едва слышно смеется, впервые в жизни ощущая внутри себя неизведанную ранее свободу. Он всем телом разворачивается к идущему позади Чонину и аккуратно пытается разгладить холодными пальцами залегшие у того между бровей морщины. - Неужели тебе совсем не грустно? – все же интересуется Чонин, не отрывая от чужого лица внимательного и немного печального взгляда. - Уже нет, - качает головой Кёнсу, продолжая улыбаться. – Раздражает, конечно, что теперь все обращают на меня внимание и распускают сплетни, но жить с этим можно. - Знаешь, - едва слышно бормочет себе под нос Чонин, крепко сжимая пальцами края своей куртки и, наконец, опуская глаза. – Я всегда думал, что мы с тобой… - Я знаю, - перебивает его Кёнсу. – Но тебе повезло, что это не так. Покажешь мне свою метку? Чонин дергается так резко, будто его со всей силы ударили по лицу, и машинально прикрывает ладонью то самое место. Кёнсу смеется еще громче и слишком быстро отворачивается, чтобы ни в коем случае не показать свою слабость и разочарование. До общежития они доходят в напряженном молчании и прощаются так же неловко – Чонин постоянно покусывает нижнюю губу, будто сдерживает себя от ненужных слов, а Кёнсу пытается поскорее скрыться в темноте седьмого этажа. Заснуть сразу не удается, Кёнсу крутится на кровати, пытаясь одновременно принять удобную позу и отогнать от себя идиотские мысли, которые никак не желают покидать его голову. Под закрытыми веками то и дело мелькают неясные картинки того, что прячет Чонин под плотными тканевыми слоями рубашек, футболок и свитеров. Его метка наверняка красивая и необычная, одного из тех цветов, которые очень трудно найти в природе. Идеально смотрящаяся на смуглой коже и, наверное, разрастающаяся с каждым днем все больше и больше. Кёнсу знает, что, чем ближе родственная душа, тем ярче, масштабнее рисунок на теле. И как бы сильно Чонин не пытался свою метку скрыть, скоро она покажется на его запястье, шее или даже лице. Окончательно сделает Чонина чьим-то, а потом превратится в красивый браслет на запястье, когда тот своего партнера признает. Всю следующую неделю Кёнсу с Чонином практически не пересекается, будто тот намеренно его избегает. А в субботу Бекхён вламывается в его комнату с дикими криками и парой десятков смазанных фотографий, где в темноте ночного клуба кожа Чонина сияет белыми полосами под светом неона. - Это так красиво, что даже у меня дар речи пропал, - падая на не заправленную кровать, не перестает болтать Бекхён. - Если бы ты только видел! А Кёнсу видеть этого совсем не хочет, потому что не успел подготовиться. Он сдавливает пальцами тонкий телефон Бекхёна, желая, чтобы дурацкий гаджет превратился в пыль под его касаниями и, ничего не говоря, выталкивает друга за дверь. Кёнсу злится впервые со дня своего двадцатитрехлетия. Отключает телефон и почти разбивает кружку с Железным Человеком, подаренную Чонином на выпуск из школы – единственное, что у них двоих теперь парное. Даже чувства, что точно были друг к другу у обоих, не имеют больше никакого значения. - Ты видел? – тихо спрашивает Чонин, облокачиваясь на прилавок магазина, в котором подрабатывает Кёнсу. - Угу, - тянет тот, всем видом пытаясь изобразить сильную занятость. – Поздравляю. - Это ничего не значит, - не унимается Чонин. – Было множество случаев, когда… - Мы – не один из тех случаев, Чонин, - устало отзывается Кёнсу, поднимая взгляд на теперь уже точно чужое лицо. – Родственная душа существует не просто так. Это тот, кто идеально тебе подходит. - Ты подходишь мне идеально. - Тот, кого ты будешь любить любым, - Кёнсу с трудом удается игнорировать слова Чонина. - Я так и делаю. - Тот, кто будет любить тебя в ответ, - ставит последнюю точку Кёнсу. - И это не я. - Ты врешь сам себе, хен, - устало выдыхает Чонин и кривит губы в неприятной, так неподходящей ему усмешке. Кёнсу надеется, что Чонин уйдет, но тот не из тех, кто легко сдается. Он обходит прилавок вокруг, становится позади и опускает ладони на плечи Кёнсу, у которого от этого простого действия все внутри замирает. Кожа под одеждой снова словно пылает, но Кёнсу надеждой себя больше не тешит – под светом неоновых ламп он бывал сотни раз и даже крохотной точки не замечал. - Так будет лучше, - пытаясь совладать с охрипшим голосом, шепчет он. - Не будет, - уткнувшись носом в волосы на макушке Кёнсу, отвечает Чонин. – Но я сделаю все, что ты хочешь. - Я хочу, - тяжело выдыхает Кёнсу, чувствуя, как от чужого горячего дыхания кожа покрывается мурашками. – Чтобы ты перестал за меня цепляться. Хочу, чтобы ты нашел свою родственную душу. Хочу, чтобы ты был счастлив. Чонин ничего не отвечает, разворачивает Кёнсу к себе лицом и долго всматривается в серьезное лицо черными, непроницаемыми глазами. Делает шаг назад, и тут же два в обратную сторону. Обхватывает правой рукой тонкую бледную шею и целует слишком отчаянно и горько. Как в последний раз. Кёнсу еще долго смотрит на закрывшуюся за Чонином дверь и всеми силами убеждает себя, что сделал все правильно. Начало мая выдается слишком жарким, и Кёнсу больше не удается спрятаться под огромными капюшонами так полюбившихся ему в последнее время худи. Но скрываться, на самом деле, больше не от кого. Главной темой разговоров уже пятую неделю является только Чонин, а сам герой университетских сплетен с блеском исполняет желание Кёнсу и не только перестает за него цепляться, но и вообще делает вид, что его не существует. Бекхён какое-то время пытается выяснить причину столь внезапного поведения, но, неизменно натыкаясь на тяжелый взгляд Кёнсу, спрашивать перестает. И, скорее всего, понимает все сам. Громкий смех Чонина бьет по барабанным перепонкам и начисто убивает аппетит, но Кёнсу упрямо продолжает пережевывать абсолютно безвкусную еду и бороться с желанием бросить хотя бы мимолетный взгляд в чужую сторону. Насмешку в глазах Бекхёна Кёнсу старается не замечать, как и жалеть себя одинокими вечерами, которые стали таковыми исключительно из-за него самого. Он скучает по Чонину безумно, несколько раз даже набирает в телефоне сообщения, которые, впрочем, отправить так ни разу и не решается. - Тебе надо развеяться, - бросает как-то Бекхён, проводя пальцами по своей расползшейся уже на всю руку метке. - Не хочу, - морщится в ответ Кёнсу, пытаясь не смотреть на чрезмерно задумчивого друга. - Завтра пойдем на выставку, - полностью игнорирует его слова Бекхён. – В галерее будет какой-то супер модный художник, от которого все в полном восторге. - С каких пор ты стал ценителем искусства? - Говорят, у него на руке огонь, - пожимает плечами тот. – Хочу посмотреть, но одному страшно. Кёнсу не хочется идти еще сильнее, чем раньше, но и отказаться он не может. Потому что понимает Бекхёна как никто другой. Несмотря на то, что их ситуации разные в корне, чувство все равно одно. Помещение галереи заполнено людьми самых разных возрастов. Кёнсу даже узнает нескольких своих однокурсников, которых ценителями прекрасного можно назвать с большим трудом. Как, в общем-то, и их с Бекхёном, но тут совсем другое дело. Последний, к слову, ведет себя чересчур нервно. Постоянно одергивает и без того длинные рукава серого пуловера и озадачено оглядывается по сторонам, полностью игнорируя развешанные по стенам картины. Зал, ради которого они сюда пришли, располагается в самом конце здания. Двери в него закрыты, а из-под едва заметной щели явно проглядывает неестественный синий цвет. Кёнсу резко дергается и пятится назад, но тонкие пальцы Бекхёна крепко сковывают его запястье и тянут внутрь. Кёнсу зажмуривает глаза, но после изумленного вздоха Бекхёна тут же широко их распахивает. В комнате не так много людей, но и их взглядов достаточно для того, чтобы Кёнсу чувствовал себя растерянным и, наверное, немного счастливым. Даже его черная одежда не может скрыть ярких белых росчерков на коже. Точь-в-точь таких, каких чуть больше месяца назад он видел на смазанных кадрах в смартфоне Бекхёна. Кёнсу внимательно смотрит на свою ладонь и все еще не может поверить. Он бросает недоуменный взгляд на стоящего неподалеку Бекхёна и испуганно бросается к выходу, замечая, как тот с кем-то громко разговаривает по телефону. У Кёнсу так сильно дрожат колени, что ему приходится опуститься на пыльные ступени перед входом в галерею, вместо того, чтобы поддаться собственному, теперь уже точно такому, как у Бекхёна, страху и бежать изо всех сил, не разбирая дороги. Но за него бежит кое-кто другой. Кое-кто, кого Кёнсу узнает по громкому прерывистому дыханию и кроссовкам, надетым на босу ногу. Кое-кто, тяжело опускающий ладони на колени Кёнсу и утыкающийся мокрым из-за быстрого бега лбом ему в шею. У Кёнсу руки дрожат от волнения, и показатели пульса, наверняка, зашкаливают. Он вцепляется пальцами в широкие плечи напротив и, наконец, решается поднять голову. Чонин отстраняется тоже, смотрит в глаза, будто в самую душу, и улыбается так радостно, что у Кёнсу сердце подпрыгивает к горлу, да так там и замирает. - Прости, - через силу выдавливает из себя Кёнсу. – Я не знаю, как это все произошло. Даже намека не было. - В твои двадцать три, - перебивает его Чонин, проводя пальцами по линиям на чужой шее и щеке. – Моя метка появилась именно тогда. Я почувствовал ее, хоть и не увидел. И надеялся, что ты тоже. - Мне жаль, - снова извиняется Кёнсу, будто случайно касаясь губами ладони Чонина. - Мне тоже, - придвигаясь еще ближе, шепчет тот. – За то, что больше не смогу исполнить одно из твоих желаний. Не смогу за тебя не цепляться. - Я думаю, что смогу это пережить, - отвечает Кёнсу и, не сдержавшись, легко целует Чонина в уголок губ. – С трудом, конечно, но… Легкое покалывание на левом запястье заставляет Кёнсу замолчать. Он переводит взгляд на свою руку и удивленно рассматривает красивый узор, тонкой линией опоясывающий его кожу. - Теперь точно все, - улыбается Чонин, демонстрируя идентичный рисунок уже на своей руке. – И я тебя… Громкий вой пожарной сирены не дает Чонину договорить, отчего его лицо принимает забавное обиженно-раздраженное выражение, заставляющее Кёнсу засмеяться в полный голос. - Не обращай внимания, - пытаясь выровнять дыхание, кричит он, спустя несколько десятков секунд. – Это Бекхён так свою родственную душу встретил. Кстати, я тебя тоже! Поцелуй Чонина нежный и мягкий, со вкусом арбузной жвачки и травяного чая, который ничем не перебьешь. Поцелуй Чонина не первый, но и совсем не последний. Поцелуй Чонина правильный.