мимикрия

Он был Тэ, просто Тэ, по утрам, с перекрашенными в густо-малиновый поломанными волосами, сонным взглядом и надетой задом наперед толстовкой. Он был Кимтэ в школе на больших переменках. Он был Ви в художественном классе мелкой подписью под своими картинами. Он был Ким Тэхен на именной карточке. Но в его объятиях он был всегда: ТэТэ. Лиственная рябь отливала плавленым золотом, подмигивая серебряными каплями. Пот скапливался подмышками, оставляя безобразные пятна на жесткой ткани школьных рубашек. Спертый воздух и откинутые на траву засаленные пиджаки с яркой эмблемой учебного заведения. Звонкий хохот едва освободившихся от занятий учащихся и подначивающие возгласы. Долгожданная свобода от нудных занятий, тесных комнатушек-кабинетов. Шумная толпа скопилась на зеленеющем дворе, расползлась по газону, словно бильярдные шары, и защебетала на легкие повседневные темы. В одной из таких кучек оказался и он, Тэхен, блещущий выцветшей свекольной шевелюрой, заелозил в кругу друзей и нашелся собеседником миловидной девушке из параллельного класса. Она озорно поправляла сияющие локоны, он улыбался, не скрывая зубы. Затаившись в тени разросшегося гадостного кустарника, Юнги украдкой наблюдал издали, облачившись в темное и жаркое, парясь в самодельной бане вязкой тоски и сладострастного томления. Тэхен не должен знать о его чрезвычайно близком местоположении, ведь встреча назначена на завтра, а сегодня у Юнги по планам – работа. Осточертевшая, но необходимая подработка официантом, выживающего в основном за счет чаевых и радушных натянутых оскалов клиентам. Кто бы мог подумать, что сегодня отпустят пораньше. Далеко не от нечего делать, но от немыслимой тяги к заветному и дражайшему, ноги сами принесли к кишащему сорванцами зданию старшей школы. Здесь Тэхен заканчивал выпускной класс, получал бесценный опыт и последние наилучшие воспоминания об уже слабом призраке улетучивающегося детства. Юность, боль и скалистые горы – вот, что поджидало его в будущем. В то время как Юнги кромсало и переезжало (безжалостно шипованными колесами) прямо сейчас. Он доучивался на последнем курсе бакалавриата, подъедая хлебные крошки и неумолимо экономя на самом себе, хотя и разоряясь на внеплановые ужины и спонтанные идеи посетить парк аттракционов, чтобы непременно найти сахарную вату под цвет тэхеновых волос, запечатлев данное воссоединение сладких душ на фотопленку. Не дальнейшая жизнь, а шабутной ТэТэ был у него в приоритете, грандиозные развлечения, случайные сюрпризы. Глядя со стороны, можно было подумать, что Юнги некогда задолжал Тэхену спасением жизни или же просто свихнувшийся чудак, но... нет, все же верно: Юнги попросту снесло крышу, сорвало сочным окрасом грейпфрутовой мякоти, нездоровым влечением или же, в простонародье: любовью. Однако в данных, мнимо зародившихся неловких отношениях, был один фактор, крепко осуждаемый обществом, табуированный и гнусный, который и мешал преступить хрупкую грань нежных чувств, неконтролируемого позыва близости. Юнги давно признал, пусть и недавно примирился с тем, что он не такой, как все, что он – гей. Поначалу отклонение или же, лучше сказать, особенность несколько затрудняли примитивную повседневную жизнь, отовсюду мерещились порицающие взгляды, флиртующие и хихикающие в уголочке девушки вызывали страх, а компанейски подкалывающие парни – недоверие. Со временем, правда, Юнги совладал с навязанными сознанием галлюцинациями, научился понимать тот факт, что ничем не отличается от остальных, что он обычный среднестатистический студент. Парень с прохудившимися карманами и крошками мелочи за общажной койкой. Совершенно не отвратительный приятной внешности юноша, опрятный и воспитанный, не любящий громкую музыку и вечеринки, но имеющий привычку справляться со стрессом долгими ночными прогулками и мятой пачкой «винстона». Таким образом, банальной рутиной и регулярной обыденностью, Юнги скучно жил по намеченному в календаре графику, не беспокоился о неожиданных курьезах и особых потехах насыщенной студенческой жизни, ровно до тех пор, пока в его не появился Тэхен. Впервые огненную макушку он заприметил на повороте, безошибочно ведущем лишь в одном направлении – малоизвестный ресторанчик, место постоянной и опостылевшей работы. Угадать оказалось несложно, парнишка завернул в тот же черный вход для персонала, слегка растерянно, но уже знающе расписался у охранника и, юркнув в раздевалку, выскочил оттуда раньше, чем Юнги успел доковылять до свежевыстиранной формы. Новенький помощник официанта. Миленький, но долго не продержится, мелькнуло в голове у Юнги и так же быстро вылетело, вернувшись на круги своя профессиональных обязанностей. Отвязаться от красноволосого образа и поразительного сходства с алыми наливными яблоками, систематично поедаемыми на завтрак, однако, было не так-то просто. Цепляло нечто превосходящее кричащий цвет волос, нечто глубоко очаровывающее, словно найденный на морском дне диковинный жемчуг. В больших оленьих глазах сверкал его сребристый отблеск, периодически мигала неуклюже-широкая улыбка и смущенно подергивались краешки губ, когда по неопытности путались столики или за кайму переливался столь ненавистный кипяченый суп. Юнги тайком подглядывал, но не придавал значения, лишь мысленно сетовал на неуклюжесть и бездарность простейшей коммуникации, надеялся, что малец вскоре обучится. Однажды им удалось заговорить по случайности, когда вдвоем пришлось отдуваться после дождя, вычищая залитые водой и засыпанные пыльцой столики от мутных желтых луж. Юнги невзначай поинтересовался, рассказывал ли Тэхену кто-то, как правильно подносить блюда, получив отрицательный ответ, упоенно принялся посвящать в секреты и ловкости. Беседа завязалась воздушная, местами шуточная, а кое-где серьезная, задевающая вопросы личные, но не тайные. Тэхен, с готовностью распахнув душу и доверившись рукам съевшего собаку на жизненных казусах официанту, выпотрошил себя как на духу, успел уведомить о школе, увлечении рисованием, друзьях и семейных проблемах, а Юнги внимал и зачем-то натирал до полированного блеска уже сухую столешницу, не сумел скрыть нечаянно заигравшей на губах улыбки. Он полюбовно стал называть его ТэТэ и невзначай тискать при встрече, когда сонный и замученный школьной нагрузкой Тэхен не мог совладать с ослабевшими пальцами и завязать фартук элегантным бантом, а не скомканными изорванными узлами. Именно такие обвязывались у Юнги на сердце, затягивая петлю потуже. Они пережимали кровеносные сосуды и лопали надувшиеся пузыри рдяными фонтанами, когда ТэТэ устало падал в теплые дружеские объятия, наивно прося поделиться энергией. У них завязались отношения игривые и задушевные, напоминавшие почти кровные, заботливо братские и намекающе интимные. Юнги довольствовался дозволенными общепринятыми рамками, а Тэхен приглядывался, неловко распознавая в себе новые чувствительные позывы к большему, но все еще неразгаданно-страшному. Пока в один роковой вечер что-то не переменилось. Юнги пытался отдышаться от напора посетителей на мойке, безынтересно сортируя еще горячие, только что вымытые приборы. Переминаясь с ноги на ногу и неспешно разминая затекшую шею, он думал лишь о завтрашних предстоящих занудных парах и монотонном гласе профессора, публично унижающего за непреднамеренный сон на его занятиях. Раздражение. Нарушенные биоритмы и хроническая усталость. Грань между нервным срывом и гиперактивностью. До прочих мелочей не было дела, как вдруг... Возникший на горизонте раскрасневшийся Тэхен вызвал заторможенное недоумение, а после резкий прилив крови и адреналина ко всему телу, приятное покалывание разнеслось по нервным окончаниям, зазвучало ледяными мурашками на коже. Юнги вцепился в малиновые ломкие волосы. Тэхен подлетел неожиданно, набросился, напросившись чуть ли не на руки, и впился в пересохшие онемевшие губы, жадно облизав языком с горьким привкусом недавно выпитого кофе. Крепко зажмурившись, он целовал суматошно, то еле касаясь, то продираясь языком к деснам. Стукнувшись о зубы, широко распахнул совиные глаза, шлепнулся из податливых рук на пол и убежал так же быстро, как появился. Ничего не объяснив, думал, навсегда. Юнги имел наипротивнейшую особенность дотошно запоминать бесполезные детали, записывая их в специально выделенное для этого крохотное отделение головного мозга, поэтому ему не составило особого труда отыскать некогда упоминавшуюся школу Тэхена. На пробу прогулявшись пару раз мимолетным прохожим, он подкараулил беглеца в тени липовых крон и вызвал на словесную дуэль, потребовав объясниться. Юнги уже знал, что его ТэТэ уволили, а тот оказался слишком порывистым и эмоциональным, захотев сыграть трагедию, только вот вышла мелодрама с элементами собственной тупости. В ответ Тэхен виновато потупил взгляд, силясь спрятаться от сурового прищура, и все же беспомощно распростер руки на встречу, закутавшись в так не хватавшие полудневные объятия. Негласно помирившись, но не вдаваясь в подробности, они начали назначать встречи, планируя совместные графики, выискивая лазейки и тайные ходы, назывались лучшими друзьями и задушевными партнерами, осознанно вуалируя то, что было понятно и без слов. ...Как-то раз, обняв на прощание, Юнги вздохнул излишне тяжело, обронив искренне-лишнее, случайное: «Ты мне нравишься, ТэТэ...» Резко отпрянув, пришлось залиться краской, в темноте заметить не получилось, но в нужный момент сверкнувшая молния выдала неподдельную схожесть пунцовых щек с волосами. Тут же грянувший гром проглотил последующую охрипшую фразу: «Как человек или как парень?» Ответ не прозвучал, но остался очевиден, а выплюнувшийся грозным небом ливень отметился предзнаменованием. Добровольно затянутая в земляной подъезд чужая тень и блуждающие по груди настырные руки, холодная влажность дождя сменилась теплой шершавой стеной, впечаталась поясница. Частое дыхание в кромешной темноте, эхо хаотичных шагов вверх по лестнице и шуршание мнущейся в хватких пальцах одежды. В этот раз поцелуи другие – осмысленные и по-взрослому страстные, пусть и с ребяческим оттенком сумбурности. Юнги отвечает импульсивностью, прижимает к себе, вплетая пятерню в волосы и стирая ладони о шею, но боится проявить инициативу, спугнув похрабревшего птенца. Тэхен отрывается на передышки, обжигая губами ухо, поднимает стаю мурашек и вырывает отчаянный вдох, Юнги приходится отстранить от себя нарочно, чуть сбавив распалившийся пыл. «У меня дома никого...» Блестящим в темноте, лоснящимся взглядом Тэхен вымаливает пойти с ним, остаться хотя бы раз, попробовать новое. Он скорее играется, экспериментирует с самим собой и поддается на мальчишеские глупости, нежели испытывает что-то подобное бурлящему внутри Юнги котловану эмоций. Ясно как день, но заговаривать зубы его ненаглядный ТэТэ умеет, соблазняет феерически искусно и купает в пуховой перине двухместной постели. Завязки на спортивных штанах расползаются змейками, Тэхен улыбается так же невинно, как и получившим не тот заказ посетителям в ресторане, а Юнги в который раз поражается, однако позволяет продолжить. Заклеймить их отношения до конца и отныне, скрепив не только половой связью, но и феноменом взаимного вожделения. Неверно угаданный расклад карт, спрятанные в рукаве тузы и джокеры, перепутанные козыри и изначально бракованная колода. Если сложить все вместе, можно понять их пропитавшуюся красным гуашевым контуром историю. У Тэхена односортные забавы и ошибки молодости приравниваются к одному, у Юнги же все серьезно и с далекими наметками на будущее, в то время как из рук выскальзывает даже настоящее. Все случилось скоротечно, пылко, задиристо и азартно. Разгорелось и раздуло искры, вспенив дымом высохшую землю, а после обуглилось и застыло денным окаменелым изваянием. Вошло в привычку, обязанность. Для Юнги – это дорогие подарки, нещадная экономия на себе, но не на ТэТэ, изящные выходы в свет, нахваливаемые мероприятия и, несомненно, премьеры фильмов. А еще приторные ягодные конфеты и переслащенные карамелизированной корочкой леденца поцелуи, извечные ласки и не насытившиеся песочно-нежной плотью охамевшие руки. Сладкая вата, ванильный попкорн, измазанные в сахаре ладони, румяные подкрашенные корни, выцветшие персиковым кончики, обломки красных нитей в крепко сжатых пальцах, развороченная шелковая постель, просьбы перестать, натянутые тетивой вихры, ненавистные крики, клевещущая брань, соленая истерика, жгучие пощечины... и снова милость, увековеченная нежность, мольбы о прощении. Да, Юнги срывался, бесчисленное количество раз пытался присвоить себе не принадлежащее, брал силой и получал нестерпимое страдание в виде жалостливого заплаканного ТэТэ, принимал его, холил и лелеял, вновь оберегал и одновременно держал на расстоянии. Юнги любил, а Тэхен выучился манипулировать. Играл паиньку, когда искал выгоду, ревел жертвой изнасилования, когда доходило до беспричинного большего. Возможно, ему даже сначала нравился Юнги, его близость, чуть ли не отцовская забота и безграничная сласть любви, но вскоре осточертело до ороговевшей корочки. Навеселившись вдоволь, Тэхен сделался меркантильным и лицемерным, оттого мерзким самому себе. Он отдавал отчет в своих действиях, но уже не мог остановиться, черствел все больше и больше, загнав все былое очарование и юношескую целомудренную прелесть в глубины почерневшего червивого нутра. Ему было жаль, бесконечно жаль Юнги, но Тэхен не раскаивался в том, что сотворил, не собирался просить прощения у самодельно слепленной марионетки ни сейчас, ни потом, ни когда-либо еще. Потому что Юнги слабак, тюфяк и мямля, он мог поставить Тэхена на место в первый же миг их близости, но вместо этого создал кукольного ТэТэ, избалованного цветочного мальчика и плаксу. Скверное ожесточение было одной из главных причин, почему в один день, незадолго после выпускного, Тэхен без слов выгреб из-под кровати заранее собранный чемодан и отправился в Германию – получать дальнейшее высшее образование. На письменный стол он потрудился прикрепить короткую записку: «Я уехал. В этот раз навсегда. Не ищи. Твой ТэТэ». Сработал фиктивный материнский инстинкт, необузданное волнение и скорбь потери. Юнги убивался бесконечное количество дней кряду, кусал локти, колесил по столице, провинциям, докучал всевозможным друзьям и родственникам, пытался наведаться к Тэхену домой, но обнаружил, что семья Ким скоропостижно переехала. Никто ничего не знал, не говорил, умалчивал и нагло лгал отчаявшемуся, крепко запившему бедолаге. Отныне утерян смысл жизни, вера, надежда, трепыхалась только любовь, хилой куропаткой билась в залитом сладко-горьким ликером сердце. Постельное белье еще хранило тот ягодно-алый запах, язык еще осязал фантомный привкус его кисло-вишневых губ, а пальцы помнили очертания изящно отточенной фигуры, песочные бедра и выступающие ребра, лебединую шею и крылатые лопатки, грейпфрутовую мякоть малиновых волос... Юнги вновь и вновь заходился слезами, захлебывался и тонул, мешал соленые коктейли со спиртным и выпивал до дна. За ваше здоровье, господа присяжные! Вся зарплата стала уходить на выпивку, учеба ограничилась дипломом бакалавра и ни разу работой по специальности, отпаханная четырьмя годами мучений и стараний бумажка в действительности превратилась в обычный лист, обросла пивными пятнами и покрылась уродливыми волнами. Безысходность. Безумие. Безнадега. Унылое трио охватило и закрутило в плаксивом вальсе, увело в такт похоронного марша, обронило на колени. Казалось, все. Финита ля комедия. А потом Юнги встретил Намджуна. В одном из гей-баров, куда забрел непреднамеренно, заплетающейся походкой с целью «лишь бы куда». Коренастый блондин оказался младше на год, подрабатывал на стройке и имел приличные амбиции, зато отсутствие как совести, так и чувства стыда. Завел за угол, прижав охмелевшую тушу к стенке, полапал за причинные места и, как ни странно, завел не на шутку. Той ночью Юнги впервые за долгое время вновь ощутил тот драйв, который на первых порах ловил за вихлявый хвост вместе с Тэхеном, выдирая с мясом, а после зализывая шипящие раны. Воск переплавился, изваяв новое, весьма скабрезное и несуразное, однако удачно нашедшее не только общий язык, но и компромисс в отношениях без обязательств, но с разумом и ответственностью. «Ведь мы в ответе за тех, кого приручили, не так ли, Юн?» Так аккуратно скрупулезно и осторожно начатая потихоньку и заново жизнь развалилась спустя три года, в тот момент, когда возвращавшийся с работы в приподнятом расположении духа Юнги обнаружил в ячейке почтового ящика не привычные счета, а тонкий бледно-розовый конверт, присланный на его имя. Придя домой, Юнги, бросив занятому готовкой Намджуну мимолетное приветствие и одарив смазанным чмоком в скулу, сразу же заперся в спальне, где с гудящим, кажется, сейчас разорвущимся на ошметки сердцем распечатал злополучный конверт. Из изодранной дыры выпала позолоченная картонка, исписанная скачущим тонким почерком, и желтый глянцевитый билет. Не обратив на него внимания, Юнги жадно впился в само письмо, жутко пугаясь каждого элегантно выведенного слова. «Дорогой Юнги, Спешу сообщить тебе наиприятнейшую весть: я женюсь! Посему пишу эту записку, дабы иметь удовольствие пригласить тебя на мою свадьбу. На самом деле, я очень скучал все эти годы и, поэтому, надеюсь, что ты соизволишь посетить наше скромное пиршество. Не беспокойся, я предусмотрел возможные проблемы с деньгами, так что билет уже куплен и является подарком, не стоит возвращать за него долг, не стоит, также, дарить подарка. Я буду очень благодарен простому твоему появлению. Хочу, чтобы ты знал, я ни в коем случае не жалею о некогда совершенном мной эгоистичном и бестактном поступке, думаю, ты заметил, что даже сейчас я поступаю соответственно, но все же надеюсь на твое благоразумие, дорогой. Кстати, ее зовут Кирса, она немка. У нас будет дочь и мы очень счастливы вместе. Было бы прекрасно, согласись ты стать ее крестным отцом, мой сердечно любимый Юнги.

Твой ожидающий, ТэТэ. Дрезден, 29 июля 2020 г».

Дата отлета значилась следующим вечером, времени на сборы мало, на улаживание семейной ситуации – еще меньше. Тратиться на раздумья Юнги, разумеется, не стал, лишь начал в холодном поту соображать, что же наплести Намджуну и как правдоподобней разыграть трагикомедию о внезапно свалившейся с сердечной болезнью матери. Пришлось умывать глаза мылом и проливать горючие слезы буквально, причиненной физической болью выскабливая на прошивке век раскаяние, как компенсацию за будущий ущерб и духовные страдания. Намджун охотно поверил трогательной истории и срочной нужде воссоединиться с родственниками, озабоченно выказал желание поехать вместе, но согласился, что Юнги лучше побыть наедине с семьей, пока он приглядит за хозяйством. Чуть ли не махая на прощание платочком, Намджун следующим же утром бережно проводил своего партнера на вокзал, откуда не ушел, пока не дождался отхода поезда, после чего Юнги, чертыхаясь, был вынужден покидать экспресс на следующей же возможной станции и с горем пополам добираться до аэропорта, переплатив при этом приличную сумму. В присланном приглашении предусмотрительно был указан точный адрес, так что ему не составило труда найти теперешнее жилище перекочевавшего Тэхена. Производимая в воспаленном болезненным бредом воображении чахлая лачужка оказалась роскошным двухэтажным домом с прелестным садом и собственным небольшим огородом, ровно подстриженным газоном и имеющими форму правильного овала туями. Стройно вымощенная булыжником дорожка вела точнехонько к кремовому крыльцу, с которого с радостным гавканьем спрыгнуло огромное косматое чудовище, накинувшись на незваного гостя грязными лапами и зловонным слюнявым языком. - Бафи! Вернись на место, девочка! – слившись с хлопком отпершейся двери, прозвучал до боли знакомый, наизусть заученный звонко-басистый тембр голоса. – Давай же, дорогуша, не стоит приставать к нашим гостям! Еще пару секунд мерзкое животное обнюхивало обляпанные теперь черными земляными полосами голубые джинсы Юнги, после чего, наконец, ускакало к хозяину, приластившись к его ногам. Визуальная преграда перед ними испарилась. Тэхен возник обновленной и упрощенной своей повзрослевшей версией. Волосы утратили прежний огонь, приняв утонченный светло-ореховый оттенок, кожа аристократично побледнела, а одежда приобрела породу, бренд. Торчавшая из-под черных льняных брюк шелковая рубашка отливала в белых лучах солнца розовым персиком и была расстегнута на пару верхних пуговиц, лишь зябко мнущиеся по крыльцу босые ступни выдавали прежнего Тэхена, его шаловливую искринку и шкодливость. - Господи... – и без того большие глаза изумленно расширились, налившись искрящимся золотом летнего жаркого дня, заблестев, оно переросло в топленую ласковую улыбку, туго растянуло щеки. – Юнги, ты все же прилетел!.. Да, прилетел... Но был ли он рад этому? Долгожданному воссоединению заблудших душ? Смешанные чувства. Тэхен изменился. Изменился и образ жизни, менталитет, даже нация. В Германии дышалось легче, чем в Сеуле, однако воздух был будто высечен из стали, четким, ясным, правильным, никаких шероховатостей, изъянов, отклонений... Будто все так и должно быть, сошлись все кусочки мозаики и все решения с ответами. Да ни черта! Не может такого быть! Не может!.. - Проходи, - не теряя приветливости из-за молчания растерянного Юнги, Тэхен чуть отодвинул ногой Бафи, очищая дверной проем для почтенного гостя. – Будешь чай, кофе? Кирса испекла изумительный яблочный штрудель! - Нет, спасибо, - посеревший, подражая сомнамбуле, Юнги продвинулся в глубину дома за своим гостеприимным проводником, остановился лишь на мгновение, уловив фигурку миниатюрной блондинки с раздутым пузом, склонившейся над грядкой с розами. – Это она?.. - Кто? А, да, это моя невеста – Кирса, - мечтательно улыбнулся Тэхен. – Ладно, чего ты как неродной, присаживайся. На диван или кресло, выбирай, где тебе будет удобнее. Кстати, спать ты, скорее всего, здесь и будешь, комната для гостей еще не совсем оборудована, мы переехали всего несколько месяцев назад, а из-за хлопот с поспевающими родами совершенно не успеваем со всем управиться... - Тэхен, - оборвал резко набирающую скорость речь Юнги. - Да, дорогой? - Молю тебя, оставь эти европейские присказки для другого случая. Я не собираюсь у вас оставаться. Я приехал с другой целью: у меня к тебе предложение. - Какое же? – заинтересованно захлопав угольными ресницами, Тэхен чуть подался вперед. - Видишь ли, отсюда до выхода из дома всего двадцать пять шагов, может, даже двадцать, если двигаться быстро. Ты ведь всегда любил спонтанность, ТэТэ, помнишь? Так давай же, сбеги в этот раз со мной, мы поедем, куда только захочешь, у меня есть приличные сбережения на банковском счету, мы сможем путешествовать по Европе, Америке, хоть добраться до черных земель Африки! Только пошли со мной, Тэ... пожалуйста, мы же... мы же начинали вместе, зачем тебе эта немецкая мишура, напускная правильность? Это же не твое, Тэ. Мой милый, сладкий, любящий вишневую карамель и сахарную вату, ТэТэ. А где же... где же твои малиновые волосы, господи... Не выдержав, Юнги зарыдал, спрятав изуродованное гримасой лицо в ладони, слезы сочились сквозь пальцы, капали на бежевый ковер. Тэхен посерьезнел, окаменел радушный блеск его глаз, по струне вытянулись уголки губ, и меж бровей появилась тонкая складка. - Ты ненормальный. Юнги, я не за этим тебя сюда позвал. Я думал, ты образумился. Испуганно затихнув беззащитной канарейкой, Юнги поднял мокрое от слез и слизи лицо на своего личного убийцу. - Скажи мне, - слабо начал он дрожащим голосом, - есть ли хоть какая-нибудь, даже самая малейшая надежда на то, что ты... хоть не сейчас, не завтра и даже не через неделю, через много лет, может, только в другой жизни, согласишься уехать вместе со мной? - Нет, - внезапно Тэхен расслабился, присев рядом на корточки, с неописуемой грустью и жалостью взглянул во влажные глаза Юнги. – Господи, милый, нет... Это невозможно! Как же ты не понимаешь, Юнги, любимый мой... Он потянулся вытереть подсохшую дорожку со щеки, но Юнги отпрянул, что ошпаренный. - Не прикасайся ко мне, прошу, и не называй меня так. Иначе мне больнее, ты засел во мне, словно рак, я по-другому и не умею! Только с тобой... а с другими уже не получается. Я люблю тебя, ТэТэ. - Я знаю, - ласково склонив голову на бок, Тэхен вновь попытался протянуть руку, пригладив спутавшиеся волосы, но вовремя убрал. – И я тоже тебя люблю, Юнги. И, если я правильно понимаю значения слова «любовь», то ты был единственным за всю мою жизнь, кто смог вызвать во мне это чувство и, скорее всего, таковым и останешься. Кирса... дочь... семейные хлопоты – это так, обязанность, понимаешь? Но с тобой я быть не мог, не могу и никогда не смогу, и даже не потому, что так нельзя, а потому, что это все я... я не могу. У меня не получается. Прости. А теперь тебе пора уйти. Задушив в себе несчастный всхлип, Юнги поднялся с колен, оттряхнул и без того изгаженные джинсы и молча направился к выходу из дому. Лишь на пороге он остановился, чтобы произнести одну-единственную прощальную фразу: - Передай своей невесте, что меня сбила машина. Насмерть. И сам выдумай себе эту вздорную историю, не забудь, также, рассказать новорожденной дочери. - Прекрати нести чепуху, дорогой! Tschüss! Пройдя два квартала вперед по жилой улице, Юнги бросился под колеса проезжавшего мимо гольфа. Оказалось, это была Кирса, невеста Тэхена, поехавшая в супермаркет за продуктами. От пережитого шока у нее случился выкидыш, и она скончалась на операционном столе. Не выдержав потрясения, Тэхен сбросился с моста на следующий же день после похорон невесты и бывшего любовника.

Das Ende.