Exception

      Джеймсу всегда было жалко Харли. Наверное потому что знал ее, когда та была еще доктором Харлин Квинзель, очаровательной, хрупкой девушкой, желающей приручить дикого зверя. Вот только получилось все с точностью, да наоборот. Джокер содрал с нее ее нежную, бархатную кожу, переломал в ней все, вывернул мозги набекрень, а своими грязными лапами вырвал трепещущее сердечко. И теперь перед ним сидит во всей красе сама Харли Квинн. Глаза, как чистое летнее небо, голубые и по детски искрение, опущены вниз. Пытается держаться, не проронить и слезинки. Статус не позволяет сопли по асфальту размазывать. Не положено Королеве преступного Готэма реветь, тем более в полицейском участке, тем более перед Гордоном. Джеймс не знает, помнит ли его Харли. Не знает, как она к нему относится. Не знает, что клоун вбил своими кулаками в ее головку. Но он уверен в одном, Харлин все еще там. Пусть она забита и изувечена. Но ее здравый смысл все еще удерживает Харли на этой тонкой и хрупкой грани, которая разделяет разум от вечного водоворота безумия. Это место очень манящее и привлекательное. Гордон то знает. Сам не раз находился в шаге от бездны. Думал прыгнуть туда, когда Барбара стала инвалидом, когда тело совсем молодого офицера Кейси, доставили ему изувеченным по почте. Самое интересное, что за всем этим стоял один человек. Джокер. Джокер - вечная заноза в глазу Гордона, убивает его, ослепляет его. Но если вытащит, умрет от потери крови. Так что эта бессмысленная и ужасно жестокая игра будет длиться вечно. Он ловит его, Клоун сбегает. Сбегает и с каждым разом сеет все больше хаоса, все больше жертв на его счету. И Джеймсу кажется, что и его руки по локоть в крови. В ошметках мяса, лоскутах кожи. Детской, женской, стариков... И это заставляет его чувствовать себя беспомощным, бесполезным. Как он может помочь гражданам, когда не сберег родную плоть и кровь? Его маленькую девочку... И к Харли он абсолютно не равнодушен. Сам не знает почему, но чувствует за нее ответственность. Словно она его вторая дочь. Бедная девочка, которую Джокер отобрал у него. Вырвал прямо из рук, оставив на память, лишь с каждым днем блекнущие воспоминания. И теперь смотрит на ее потрёпанные светлые хвостики, на разбитые пухленькие губки. Она кривит их в наглой и самодовольной ухмылке. Научилась у лучшего, у Короля Улыбок. Кажется, девчонка вообще ничего не боится. Хотя, чего ей бояться. Спит ночами с ночным кошмаром всех жителей Готэма в обнимку. И за это комиссар тоже ненавидит Джокера. За все те ссадины, фиолетово-синие метки на тщедушном тельце девчушки. Гордон не понимает, как так можно? Как можно душить, бить эту малышку, когда она пялится в его глаза и клянется в любви. Он должен быть благодарен за то, что к нему хоть кто-то хорошо относится. Так этот ублюдок во всех смыслах ведет себя паскудно. Мог бы сделать исключение, хотя бы для Харли.       Наконец-то за два часа молчания послышались шорохи напротив. Харли подняла на него взгляд и они встретились глазами. Что-то в Джеймсе дрогнуло, а органы сделали групповое сальто. Глаза Квинн больше не были похожи на то ярко голубое небо. Ее глаза выражали одно - пустоту. Конец жизни. Конец всему. Он словно взглянул в глаза трупа из морга. -Ну что, комиссар, отпустите?, - пискляво пропищала Харли, и наивно, словно ребеночек трехлетний, состроила ему щенячьи глазки. В ответ, Гордон устало потер переносицу. Они ровным счетом за эти два часа не сдвинулись с места ни на миллиметр. Мертвая точка. Гордон понял, они застряли здесь еще на долго, так что он сходит себе нальет еще дозу кофеина. До конца не осознав как, но он оказывается лежа на животе на полу. Волна от мощного, все разрушающего взрыва опрокинула его в считанные секунды. Перед глазами все плывёт, будто он под кайфом. Поймал волну. Слышит вдалеке детский голосок, зовущий его: "Папочка!" Невольно, хочется позвать ее, закричать от боли, но выходит лишь хрип и жалкий стон. А голос снова зовет папочку. "Барбара... кхе, кхе" Перед глазами плывет картина. Маленькая девчушка, с двумя непослушными хвостиками прыгает в объятия сутулой, высокой фигуры. Мужчина смачно целует ее в макушку, та лишь гогочет, на лице растягивается наглая ухмылка, а в мертвых глазах зарождается грозовая буря, морские дьяволы пляшут. Все таки он сделал для нее исключение. Позволил остаться рядом, запустить свои рученки ему за грудину, не слишко глубоко, но время покажет. Гордон уверен. Гордон разочарован и рад. Для Харли Квинн есть исключение.