Обещай мне

Я потеряю тебя. Ты спросишь — почему? Потому что это очевидный факт: как прощание Луны с дорогими сердцу звёздами; как расставание птицы, чьи крылья окрепли для дальних перелетов, с возможностью парить в бесконечном горизонте. Потеряю. Через час, день, неделю, месяц. Я знаю — ощущаю биением твоего сердца — что все идёт по одному сценарию. Война, Стив, она жестока и ревнива, и если ты решишься покинуть ее, обезумевшая и свирепая, она превратит каждую твою кость в пепел. Стив, из мальчишки ты превратился в мужчину. Не нужно видеть, чтобы понимать. Внутри тебя — сила, праведная ярость. Полагаю, ты был обречён на величие — ведь сотворили твою душу великие. Господи, я похож на безнадёжно влюблённого глупца. Простишь ли ты непозволительную слабость? Ох, не думаю, что умел полноценно любить; столь светлый дар не даётся первому встречному. Но я жаден в своих мыслях и желаниях. Сперва я пообещал себе: “Нет, не смей осквернять ваше светлое прошлое слепой похотью. Не смей”. И я держался, всеми силами хватался за связь с реальностью, пока не оказался в маленькой палатке. Помню, вечер стоял прохладный, темно-лазурное небо окутывали фиолетовые облака, гонимые свежими порывами ветра с западной стороны. Я рассматривал твоё лицо в тусклом свете заката, и осознал тогда, что прикоснуться к тебе — кто бы знал — окажется для меня смертью. Скудное место для ночлега наполнилось терпким запахом: естественным, глубоким и сладковатым. Я казался себе вором: жалкий, сходивший с ума от ценности сокровища, которое никогда не попадёт в грязные руки. Грязный — именно таким я и являлся. Знал, что ещё немного — и рехнусь. Сейчас, когда я это вспоминаю — а моя память сохранила каждую крупицу — сигарета больно обжигает пальцы, а во рту разливается боль. Вкус твоих губ перевернул мое сознание; никогда бы не отважился предположить, что ты настолько сладок. Тревожный стон вырвался наружу, и я был вынужден отстраниться от желанного тепла, чётко запомнив податливость мягкого рта. Я остался до рассвета. Эгоизм, себялюбие, трусость. Конечно, я понимал, но и не пытался исправить ситуацию — просто остался. Тогда ты, сонный и встрёпанный, лениво поинтересовался моим самочувствием, улыбнулся и хлопнул по плечу. По-приятельски, и это вызывало во мне раздражение: я хотел большего, но прекрасно знал, что веду себя по-детски, словно капризный ребёнок, чью игрушку спрятали на самую высокую полку. Я хотел избавиться от мучительной тоски и обо всем забыть, но не всем нашим желаниям суждено сбываться. Второй раз я позволил истиной сущности дорваться до желаемого. Изрядно напившись отменной выпивки из бара, я отправился подышать, а ты — следом; на щеке я заметил красное пятно помады, подумал, что ты чертов идиот, если оставляешь ее там. Мы впервые говорили легко и непринужденно, как в старые времена, и я хватал любое твоё слово, будто вечернего воздуха было мало. Каким же красивым ты казался в тот момент: тени от густых ресниц падали на алеющие скулы, янтарная жидкость блестела в уголке губ, а взгляд затуманился веселой дымкой. Я хотел тебя всем существом. Во всех смыслах. Разделить победы и поражения. Это походило на многочисленные электрические разряды. Я прижался к твоим губам влажным поцелуем, испугался, что оттолкнёшь, и быстро отпрянул. Молчание. Ты не смотрел с отвращением, или неприязнью, или разочарованием. В глазах лишь застрял оглушающий вопрос: “И давно?”. Давно, Стив, очень давно. Под раскаты грома я отправился через аллею с высокими кустарниками. Аромат белых цветков, липкий и удушливый, пьянил сильнее прежнего. Изумительный момент для наслаждения жизнью. Но я не жил, и с первыми каплями дождя пришла настоящая реальность. Запястье столкнулось с грубой хваткой знакомых пальцев. Физическая боль отрезвила, вернула остатки разума. Передо мной стоял ты. Капли дождя заливали твою бледную кожу, стекали по яркому контуру губ, ниже, к ключицам. “Стив”, — задыхаясь, прошептал я имя, вспоминая его оттенки и цвета. Но ты не пытался заговорить, искал ответ обеспокоенным взглядом, а через долгие секунды я ощутил твои руки на своём лице. Даже такая обыкновенная близость казалась запретной, нужной, одуряющей. Прижатый сильным телом, я пил необходимые поцелуи голодными прикосновениями к раскрытым губам, жался к кирпичной стене, увлекал тебя в тень, чтобы никто не посмел увидеть. Нельзя было насытиться. Наверху, в небесном своде, звезды смотрели на нас: им была известна наша судьба, они перешёптывались и смеялись, изумляясь глупости смертных. Никогда я не знал тебя ближе. Удалось бы нам остаться в этом моменте? Выдержали бы крепкие сердца? Я не совсем уверен. Тихие стоны лились мелодичными звуками, заполняли пробелы в глубине души, но пробуждали во мне нечто жестокое. В тот вечер я изучил преимущества нового тела, его сильные и чувствительные стороны. Ты принадлежал мне, слышишь? Но сейчас, Стив, сейчас я теряю тебя. Ты — драгоценная россыпь, стекающая по моим ладоням; я силюсь удержать блеск и красоту, но они неумолимо растворяются в грязной земле, пропитавшейся кровью и смертью. Не люби меня, но полюби эту жизнь. Пообещай, Стив, пообещай. Во мне вот-вот исчезнут прежние черты, которые всегда были знакомы тебе, и ты должен поклясться, иначе душа моя не узнает долгожданного покоя. — Помнишь, я затащил тебя кататься на «Русские горки»? — Да, я чуть не умер. — Ты решил мне так отомстить? — Прекращай. Месть — удел не мой.