Gold

К тому моменту, когда кто-нибудь что-либо говорит Минхеку, он бьет одну и ту же ноту, снова и снова, иногда и не в ритм, за последние три песни, которые они репетировали. Это все уже слишком достаточно для Кихена, чтобы, наконец, закатить глаза, отойти от центра сцены и ударить Минхека микрофоном прямо в грудь, прежде чем тот остановится и вскрикнет, протирая ушибленное место и сверкая обиженным вглядом. Хену за барабанами тоже закатывает глаза и дает остальным стоп-сигнал. Хенвон убирает руки с клавиш, наблюдая за Минхеком с его бас-гитарой в одной руке и гневом, сверкнувшим золотом, в глазах, наблюдая за его нерешительностью в том, чтобы разбить ее о голову Кихена или нет. Хосок устраивает свой подбородок в изгиб гитары и смотрит. Чжухон и Чангюн, бурно обсуждавшие и спорившие о графиках соревнований и выступлений на диване, затихают. Наконец, Кихен хмурится и собирается решить самостоятельно эту проблему, которой в настоящее время является только Минхек и его неспособность разбираться со своими как взрослый. Однако Хенвон никогда не признает этого вслух. Того, что в данную ситуацию оказались вовлечены все, а не только он и его бывший парень. — Ты все три песни играл только одну ноту. Что с тобой не так? — Кихен раздраженно спрашивает, и Минхек пожимает плечами: — Рука соскользнула. Смешок, вырвавшийся из Хосока, настолько громкий, что Хенвон уверен, даже люди через дорогу услышали его, но молчит. Этого звука достаточно, чтобы понять мнение Шина касательно всего этого. — Слушайте, — говорит Хену, в своей осторожной уважительной манере, заставляющей всех вокруг обратить на себя внимание, когда он встает со стула за барабанной установкой: — Мне жаль, что вы, ребята, расстались. Это действительно так. Я говорил вам, в первую очередь, не иметь отношений с одногруппниками, но, как обычно, вы не послушались, и вот мы здесь. Вот говнище. Хенвон хмурится. Это не то мотивационное послание, на которое он надеялся от их негласного лидера. Хену продолжает, усиливая громкость своего тона, возвышаясь по мышечной массе, пытаясь сделать то, что он делает, когда хочет быть одновременно устрашающим и мудрым. — Вы не слушали меня, и сейчас все просто ужасно, вы оба и нарочно, и случайно срывали все наши репетиции и выступления в течение последних двух недель, и я убьюсь нахер, если позволю вам проебать завтрашнее соревнование, где победитель получит возможность на запись в студии. В комнате — оглушающая тишина. Все они немного боятся Хену, но никогда не скажут этого вслух. В любом случае, он это знает. Наверное. Хену затихает примерно на два уровня. Достаточно для того, чтобы его голос звучал более спокойно, вместо непреднамеренно разгневанного рыка. — Итак, — продолжает Хену. — Я хочу, чтобы вы оба вышли на улицу. Я собираюсь запереть дверь, и вы останетесь там до тех пор, пока не разберетесь в себе. Понятно? Хенвон кивает и бормочет едва слышное «да», но Минхек менее послушный, как и всегда. — Ты больной? Сейчас минус три. Середина января. Я не собираюсь торчать там с кем-то, кто, блять, холоднее чем падающий снег, — он выплевывает, вперившись взглядом в Хенвона. Хенвон закусывает губу, раздраженный тем, что его беспокоят оскорбления Минхека. Тем, что его все еще это заботит. В любом случае, они оказываются за дверью подвала, дрожа на холодном зимнем воздухе, попеременно поглядывая друг на друга и отворачиваясь настолько резко, насколько это возможно (Минхек). Они стоят так несколько минут, прежде чем Хенвон вздыхает и говорит: — Я не знаю, о чем мы должны говорить, но я не хочу мерзнуть здесь вечность, так что давай попробуем хоть что-то, окей? Минхек переводит взгляд на Хенвона и сужает свои глаза: — Я думаю, мне стоит поблагодарить тебя за то, что ты решил побыть идиотом века на той вечеринке и прерывать каждый разговор, какой бы я ни пытался начать. Я должен быть благодарен за то, что это превратилось в нешуточную борьбу, и благодарен за то, что мы расстались. Я написал около десяти песен за эти две недели, может быть, теперь я, наконец, достоин быть полноценной частью этой группы. Хенвон обреченно стонет: — Ты часть этой группы. Мы часть этой группы, и она намного важней чем наши сраные проблемы, окей? Я должен был хорошенько подумать прежде чем встречаться с одногруппником, но я все равно сделал это, и это было худшим решением в моей жизни, и сейчас мы все страдаем, ясно? Он чувствует себя таким возмущенным, даже не зная, почему. На самом же деле он не имеет права. Хенвон не хотел ранить Минхека последними сказанными словами, однако видит, что уже. Это выражается в том, как Минхек внезапно вглядывается в небо, как его челюсть сжимается, и Хенвон делает глубокий вдох после долгого молчания. — Мне жаль. Я не имел в виду это. Ты просто… ты просто делаешь меня таким пиздецки эмоциональным, — признается он, а затем нервничает, потому что не стоило говорить столько лишнего, но это не имеет значения, потому что Минхек начинает смеяться. Почти что выть, вообще-то. Хенвон наблюдает за ним в течение минуты или двух, как он резко сгинается пополам и шлепает ладонями по своим коленям, как с каждым хихиканьем дыхание Минхека растворяется в клубе ночного воздуха, потому что, боже, здесь действительно холодно, а потом, наконец, терпение Хенвона лопается, поэтому он скрещивает руки и говорит: — Ты, блять, собираешься заканчивать или нет? Минхек успокаивается, но драматично смахивает несуществующие слезинки со своих глаз до того, как произносит между непрерывным хохотом: — Прости, просто никогда не слышал, что слово «эмоциональный» может быть применимо к роботу. Хенвон вздрагивает. Он должен был подготовиться получше. В конце концов, это было ожидаемо. Минхек наблюдает за ним, а затем вздыхает: — Боже, мне тоже жаль. Мы на самом деле худшие из всех тех, с кем можно было бы расстаться, не говоря уже о том, чтобы быть вместе. Один раз. Сказав это, он отходит на несколько шагов и садится на скамейку во дворе Хену, даже если минус три на улице, ужасно холодно и куча снега. Секундой позже Хенвон сдается и присаживается рядом. Чертовски холодно, и его костлявая задница не в восторге от этого. Он не говорит этого Минхеку, но просто хочет разобраться в том, что у них сейчас, чтобы вернуться в помещение. Обогреватель Хену может быть и дерьмовый, но всяко лучше, чем никакой. — Слушай, — говорит Хенвон. — Дело вот в чем. Я вел себя, будто мне было все равно. Знаю, так и было. Долгое время носил маску безразличия, которую должен был. Я боялся того, что могло бы случиться, если бы не. Взгляд Минхека становится подозрительным. — Что это значит? Хенвон откидывает голову назад в сторону дома, закрывая глаза. — Я боялся причинить себе боль. Если бы ты знал, какими сильными были мои чувства к тебе. Если бы ты знал, как сильно это меня заботило. Долгая пауза повисает в воздухе, и потом Минхек говорит: «Стой». Хенвон предугадывает дальнейшие события. — Мы не обязаны углубляться во все это, — пытается он, но Минхек уже завелся. — Стой, — говорит он снова. — Ты говоришь мне, что ты был настолько напуган своими чувствами, что ты просто… решил не иметь их? Блять, да это, должно быть, невероятный талант. Хенвон вглядывается в Минхека, чтобы убедиться, не издевается ли он, и да, разве что немного, но вдобавок к этому, видит в его глазах настоящую привязанность и беспокойство. Этого достаточно, чтобы дать надежду, поэтому он продолжает. — На самом деле это отстой, потому что когда ты действительно заботишься о ком-то, например, заботишься о нем больше, чем о ком или чем-либо еще, можешь легко его потерять. Точно так же, как я потерял тебя, — говорит Хенвон, и его сейчас почти трясет, но он вполне уверен: если станет необходимо, сможет убедить Минхека, что причиной тому холод, а не страх перед текущим разговором. Минхек прячет лицо в ладонях, нервно хихикая. — Боже мой, — тихо произносит он. — Я думал, что, поцеловав того парня, добьюсь хоть какой-нибудь реакции от тебя. Я думал, что заявление на вечеринке о моем желании расстаться с тобой, заставит тебя… сделать что-нибудь. Попытаться спасти нас. Но вместо этого, ты просто… порвал со мной. Черт. Хенвон смотрит на его руки в перчатках. — Я думал, это то, чего ты хочешь. Я думал, что ты поэтому делал все те вещи. Минхек смеется снова, но уже невесело. Он тянется и берет руку Хенвона как можно крепче через слои ткани, защищающие их обоих от холода. Даже через их рукавицы, Хенвон может чувствовать электричество, которое существовало между ними все время, связь, искру, которые он так старался отрицать. Возможно, больше не нужно. Может быть, все это было неправильно. Он знает, что да. — Мне действительно чертовски жаль, — говорит Минхек. — Если это поможет тебе почувствовать себя лучше, он целовался просто ужасно. Хенвон фыркает, но уголки его губ слегка приподнимаются. — В каком-то смысле, помогло, — размышляет он, и ощущает, что рядом Минхек улыбается тоже. Царит минута или две тишины, прежде чем Хенвон говорит снова. — Послушай… я попытаюсь, хорошо? Я не очень хорош в этом, но попытаюсь. Это… это важно для меня. Ты важен для меня. Я постараюсь быть немного более очевидным в своих чувствах. Он обещает, и он сделает это. Минхек кивает. — Да, хорошо. Я тоже постараюсь быть… я не знаю, я постараюсь быть поменьше. Менее шумным, менее безумным, менее заигрывающим, и… — Нет, — поспешно говорит Хенвон, и Минхек затыкается, поднимая взгляд, пока Хенвон собирает мысли в кучу, чтобы озвучить хотя бы одну из них. — Нет, — повторяет он. — Это абсолютно не то, чего я хочу. Все это… все это — причины, по которым ты мне нравишься. Ты не такой как я, и это первая из них. Пожалуйста, не прекращай быть таким. Минхек краснеет к тому времени, как Хенвон заканчивает, и он выглядит так мило со снежинками, осевшими на его ресницах, с его румяными щечками и особенным золотым сиянием во взгляде, что Хенвон ничего не может с собой поделать, только наклониться и поцеловать его. Минхек обхватывает лицо Хенвона своими ладошками, и это как таять снова и снова. Будто в первый раз. Их прерывают резкий звук открывающейся подвальной двери, желтый свет и тепло, вырвавшееся из помещения, и Чжухон, выглянув, спрашивает: «Ребят, вы там все?», но ответа не получает; потому что Минхек поднимается и проскальзывает внутрь, в теплый приветствующий своим уютом подвал, прежде, чем его можно остановить, и Хенвон, смеясь, идет следом, одаривая Чжухона коротким кивком по пути.