Ка-бум!

Он был невинен в своей жестокости – подобно зверю, не опороченному моралью, человечностью и религией. Словно ребёнок, он с восторгом рвал в клочья нити жизни. Лопаясь, подобно жилам, они издавали восхитительные звуки – вопли, всхлипы, вздохи, рычание… Кто-то подобно зверю боролся до конца, воистину восхищая силой духа, а кто-то смирившись стеклянными глазами смотрел в пустоту. Таким Влад сразу всаживал нож в сердце. По самую рукоять. Ему безумно нравились сильные – нравилось, как неиссякаемо бьёт в них жизнь и так же бурно из них выходит – пульсирующими струями крови. Как они, даже лишившись рук и ног, бессмысленно тянулись к свету. Ему нравилось жёсткими фрикциями выбивать этот свет из них. Ему нравилась эта звериная ярость, из которой он был сплетён сам. Но один из них превзошёл всех Он помнил его в деталях – нескладный подросток, больше похожий на девочку: серо-зелёные выцветшие глаза, рыжие волосы и веснушки, соцветиями росшие по молочно-белой коже. Коже, которую было так приятно и удобно рвать. Влад разделал его, словно телёнка, сплетая симфонию из криков, рыка и капель крови. Вязкая, горячая, железная водица оседала на его теле, соединяя их в одно целое, сращивая в единый организм. Внутренности, мягенькие, тёпленькие… об них было приятно греть руки. Тонкие петли оплетали пальцы, обдавая душным, горячим запахом потрохов. Он смаковал его, восхищённо глядя на распростёртый под ножом внутренний мир. Глубокие, сочащиеся чёрной кровью порезы. Узкие. Тёплые. Зовущие. Так хочется их выебать, чувствуя текущие по бёдрам капли крови, нежные, беззащитные внутренности, рвущиеся под напором яростной долбёжки. Хочется с рыком кончить, смешав белое с красным. Получить яркий мрамор, молочно-кровавый перламутр, с прожилками нечеловеческой боли и неземным блеском безумия. А он… а он не смеет отказывать своим желаниям. Мальчишка кричит, мальчишка рычит, мальчишка мечется под ним. Бьётся в конвульсиях, мольбы вскипают кровавыми пузырями у рта. Влад заливает его нутро, целует его – глубоко, яростно, страстно. Ему не хватает воздуха, а близость пьянит. Кровь оседает на губах, отравляя железом. Но и этого недостаточно – и Влад смыкает зубы. Коренные, клыки, резцы, клыки, коренные. И так же для второго ряда. У него мягкий чувственный язычок. И как же восхитительно отсоединять его. Как же восхитительно чувствовать упругую плоть в себе, то, как горячая кровь заливает его рот. Как же приятно откусывать язык людям. А Влад и не знал. Он кричит, но захлёбывается, кашляет, скребёт ногтями по полу. Его рвёт, вчерашний ужин выходит, смешиваясь с густой кровью и спермой Восхитительно. Влад вколачивает его затылком в пол. Берёт пилу. Холодная рукоять. Горячая плоть. Холодное железо вгрызается глубоко, разрывая сухожилия, разрывая волокна мышц. Кость крошится словно мел. Конвульсии. Горячая кровь орошает. Бьёт веером, веером брызг. А он кричит И кричит И кричит… Влад проснулся. Влад кричит. Влад плачет. Горько – слёзы катятся по небритым щекам. Влад обкончался. Всё одеяло залито сладостно-тягуче-белым Он знает, что всё невзапраду, что это лишь сон – но Влад берёт пистолет и обхватывает его губами. Потому что знает… Что когда-нибудь он сорвётся (Ка-бум!)