Ещё один огонёк

      Мутные мысли медленно тянут вниз, оседая неприятным осадком. Шустрый делает шаг, но ноги, налитые свинцом, заставляют упасть.       Он устал. Просто устал.       Хроническая усталость прижимает к холодному полу. Шустрому предательски хочется падать дальше и дальше, вглубь своего собственного Ада, растворяясь в нем, пока боль и отчаяния не поглотят.       Шустрый собирает все силы и со всем отчаянием бьет по плитке, разбивая костяшки пальцев в кровь, сдирая кожу. Боль отрезвляла. Раньше. Бессонные ночи, (не)знакомые лица, свет фар и последствия прошлых ошибок смешиваются в одно единственное желание — блевать.       Байкер ощущает в горле до жути режуще-острый осадок рвоты, и смеется. Эту ситуацию он находит ироничной: он нависает над бывшим содержимым желудка, смешивающегося с соседствующими каплями крови, и видит в этом свою жизнь.       Жизнь изрядно потрепала Шустрого. А он просто хотел немного любви. Семью. Тепло.       С трудом, стараясь не упасть в собственную рвоту, Шустрый поднимается на ноги, опираясь о стенку руками. В голове невыносимо пищит, вызывая желание разодрать черепную коробку, вырывая с мясом кожу, пока, пробившись сквозь кость, не доберешься до мозга.       Шустрый дрожащими руками включает воду в кране ванной. Холодную. И садится туда. До конца он не понимает, что делает, но сейчас так отчаянно проще.       Шустрого накрывает истерика. Тонкий, до непривычного высокий, крик слетает с потрескавшихся губ. Ему страшно. Страшно так, как никогда не было до этого. Каждый раз кажется, что особенно страшно.       Он хватается за голову, сжимая до напряжения, и падает на бок. Слезы смешиваются с поступающей ледяной водой, а крик с истеричным, надрывным смехом.       Звуки вокруг кажутся приглушенными, и остановиться, как бы ни хотел, байкер не может. Он устал бороться. Уже все равно. Просто сейчас так важно задохнуться, перекрыть собственный кислород.       Когда крик прекращается, Шустрый начинает непроизвольно глубоко дышать. Вода подбирается к носу, практически накрывая его.       Он сворачивается в позу эмбриона, прижимая к животу колени. В животе образовывается зудящая пустота, а в горле желание снова блевать. Что он и делает.       Холодная вода, смешиваясь с рвотой, покрывает тело байкера. В голове пищит, жутко чешется горло. Но он слишком слаб, чтобы даже думать прекратить. Он виноват и должен наказать себя за все, что пережила его семья.       Он больше не пытается удержать свою жизнь. Да и кому нужно это дерьмо? За звонким смехом и огнем в круглых глазах скрываются депрессия, боль и болезненное пристрастие к саморазрушению. Просто никто не застрахован от боли.       Крепко сжимая пистолет, Пыр врывается в квартиру только обнаружив, что дверь открыта. Сердце испуганно бьется о ребра. Байкер не понимает, как добегает до ванной.       — Блядь! — слетает с губ.       Шустрый практически теряет сознание, когда легкие заполняет водой, и держится лишь за ощущение идентичности ситуации. Словно рок-звезда из наркоманских дней, он поглощает собственное дерьмо и задыхается жизнью.       — Придурок! — кричит Пыр, падая на колени перед Шустрым, — идиот!       Мысль, что его еще можно спасти, врезается якорем в голову. Наплевав на все, байкер встает и вынимает из воды теплое тело. Пульс едва прощупывается. Словно призрак когда-то нужного сердцебиения.       Потерять Шустрого, значит потерять что-то невероятно важное и хрупкое. И, если не спасёт, не сможет себя простить. Никогда.       Пыр кладет Шустрого на свое колено, так, что его голова касается пола, от чего он начинает кашлять. Вместе с кашлем выходит и рвота.       В горле жжет. Шустрый с трудом понимает, что происходит и сквозь просветление в сознание различает испуганное, но сосредоточенное лицо Пыра. Он еще никогда не замечал, что в его глазах может быть столько боли и отчаяния.       Пыр снимает с Шустрого мокрую, грязную одежду, растирает холодную кожу до покраснения, с лёгким облегчением замечая усмешку на посиневших губах друга.       — Тебя еще рано в клуб двадцать семь, не дорос! — сообщает Пыр, с совершенно серьезным видом.       Подняв Шустрого на руки, он переносит его в комнату, где заворачивает в тёплый плед, найденный на верхней полке в шкафу. Пыр ложится рядом с Шустрым на кровать и прижимает его к себе.       Пыру страшно. Он не знает, как помочь другу больше не чувствовать боль. И был бы шанс, забрал бы всю ее. Но жизнь та еще сволочь, и просто в ней не бывает.       Жизнь невозможно удержать, она песком просачивается сквозь пальцы. В небе, полном мерцающих звёзд, угасают огоньки. И кому есть дело, когда потухнет очередной огонёк? Просто чье-то время иссякло. Но Пыр не намерен сдаваться так просто, он не намерен терять Шустрого и остальных своих близких людей.       Пыр прижимает к себе мокрого, дрожащего от холода Шутрого и до жути боится его отпустить. Словно вне тепла его рук молодой байкер снова задохнется в воде, и вытащить его больше не получится.       От мысли об этом к светлым глазам подступают слезы. Пыр сглатывает слюну, желая вместо с ней отпугнуть и плохие мысли. Не выходит.       Шустрый касается пальцами рук Пыра и слегка улыбается. Он не уверен, благодарен ли за спасение, но чертовски рад оказаться нужным ему.       — Я рядом, — шепчет Пыр, слегка поглаживая Шустрого, нежно касаясь губами его уха, — я рядом!       Шустрый еле заметно кивает. Он благодарен Пыру за то, что он не кричит и не обвиняет. Он благодарен Пыру за то, что он не задает вопросов. Ответы и сами смущенно слетят с губ. Позже.       — Я рядом, — шепчет Пыр заснувшему Шустрому и заботливо целует в бритую голову, — я рядом!