Так начиналась взрослая жизнь: засаленными занавесками, пожелтевшим чайным сервизом, что остался от прошлого хозяина квартиры, и почтовым ящиком без замка. Но Фрэнк не был одним из тех, кто жаловался. Он лишь пялился на трещину в потолке, закуривая мятую сигарету, и раздумывал о похожей трещине в собственной реальности.
А потом в его почтовом ящике стали появляться конверты без марок и адреса отправителя.
У него были лишь письма. Перечёркнутые абзацы и отсутствие знаков препинания. Чужие мысли, сахаром хрустящие на зубах.
«
мне больше не стоит разглядывать звёздное небо оно начинает сыпаться на меня с потолка кусками штукатурки
печаль не лечится антибиотиками и пожалуй теперь это слишком весомая причина чтобы продолжить
у меня пятна машинного масла на куртке, а у тебя на губах ожоги от сигарет
когда-нибудь мы перестанем быть, но у нас ещё куча времени чтобы стать легендами
хохо g.»
Это больше походило на глупость, а может очередную саркастичную насмешку. Но не всё ли равно, когда каждое грёбаное слово, ровным почерком выведенное на бумаге, оседает налётом где-то на рёбрах. Тогда становится больно дышать.
«
ты можешь быть полным дерьмом всю свою сознательную жизнь, но у тебя всегда есть выбор
и я сейчас не о разнообразии портвейна на полках супермаркета
ты можешь выбрать человека которым захочешь восхищаться и ты можешь стать им
всё дело в поступках и прочей ерунде что следует после
и сейчас единственное что тебе нужно — помнить о том что ты можешь выбрать
хоxo g.»
Иногда Айеро находил конверты под облупившимися дверьми собственной квартиры. И это было чем-то вроде удара под дых, потому что он не был кретином и понимал, что не является адресатом. Но и никогда не пытался найти истинного владельца.
Возможно, эти листы бумаги с кляксами и темными разводами от пролитого кофе предназначались мужчине с вечно засаленными волосами, что жил здесь много лет до Фрэнка, или пожилой даме из квартиры напротив, что курила на лестничной площадке по утрам, пытаясь остаться незамеченной. Кому угодно, но не Фрэнку. И парень чувствовал себя почти вором каждый раз, когда вскрывал очередной хрустящий бумажный конверт с письмом.
У него была старая гитара отца, которого он никогда не видел, стипендия в колледже, и никого рядом. Фрэнк не был плохим человеком. Он просто был тем, кто отличался. И едва ли это можно назвать странностью. Ему нравились классическая английская литература и татуировки на его запястьях, остывший кофе и рок-группы восьмидесятых. Фрэнк не был плохим человеком, но люди его сторонились. И чаще всего парню было плевать, потому что со временем он тоже научился не замечать окружающих. Но иногда по утрам, сидя на подоконнике в кухне с облезшими обоями, Айеро казалось, что его одиночество почти осязаемо. Холодное и вязкое, оно отдавалось покалываниями в пальцах. Но это острое чувство будто помогало ему держаться на поверхности. Или он хотел так думать, потому что, пожалуй, только перемены пугали его по-настоящему.
«
будь ближе сейчас немного дольше чем никогда
пока я буду шелестеть над твоим ухом охрипшим от сотен сигарет баритоном
как будто это до омерзения значительно понимаешь?
потолкуем о душе и перманентном желании вспороть себе сонную артерию
я буду говорить, а ты смаковать яблочную карамельку
пожалуй хуже всего приходится твоей сетчатке
кто-то просто решил что пороки лицемерие и счастье нельзя уловить в нотках дорогого парфюма или почувствовать на коже протягивая ладони к солнцу
ко всему прочему ты должен видеть
научись и быть может станет не так больно и несправедливо?
хохо g.»
Фрэнк хранил все письма в пустой банке из-под кофе.
Когда их накопилось около десятка, это закончилось. Замок на его почтовом ящике был всё ещё бесполезен, а краска на входной двери продолжала осыпаться. Вот только писем больше не было. И у парня получилось бы списать всё это на короткое замыкание в собственной черепной коробке, если бы не банка Jacobs c кучей осторожно сложенных бумажек внутри.
Потребовалось около пары недель, чтобы перестать ждать. Ещё столько же, чтобы выбросить всё это из головы. Или же крепко задуматься.
Через пару месяцев Фрэнк бродил по улицам ранним утром, вдыхая запах крепкого кофе и асфальта, пропитанного бензином и сигналами автомобилей. Он видел синяки под глазами у мужчины с дорогим кейсом, и что девушка в клетчатой юбке забыла надеть вторую серёжку. Видел, как заалели кончики ушей у девчонки из очереди в магазинчике на углу, когда он добавил пару недостающих центов, чтобы оплатить её покупку. Он
видел. И окружающие больше не казались такими нелепыми и отталкивающими, даже когда кто-то подсаживался к нему на лавочку в парке и спрашивал о погоде или о книге, которую он читал. Это больше не было чем-то тошнотворным или пугающим, всего лишь жизнь, от которой он так старательно пытался скрыться за пыльными окнами и сигаретным дымом.
***
Это было последнее утро апреля, когда парень в джинсовке, заправляющий за ухо выпадающую красную прядь, столкнулся с Фрэнком у самого входа в подъезд.
— Чёрт, прости, — кинул незнакомец, отпрянув и направляясь к выходу.
— Хэй, постой! Ты обронил, — крикнул Айеро, поднимая с пола белый конверт.
— Спасибо, но не думаю, что это моё, — пожал плечами юноша, не сдвинувшись с места. Он стоял неподвижно ещё несколько минут, вглядываясь в лицо Фрэнка, и казался каким-то задумчивым и чудаковатым в этих огромных ботинках и с глазами цвета винных бутылок. А уже через мгновение его движения стали рваными и нервными, похожими на порывы ветра, врывающиеся в форточку дождливыми ночами. Он шарил по карманам куртки и сыпал проклятиями, пока пачка Лаки Страйк без фильтра не оказалась в его руках. Парень чиркнул спичкой, поджигая сигарету, и затянулся, запрокидывая голову и медленно выдыхая.
— Как тебя зовут? — голос Фрэнка растворялся в густом дыму, рикошетив от стен с сотнями слоев краски.
— Джерард. Джерард Уэй.
***
Называй как угодно: глупость, электричество, магия, обман. Теперь это почти не имеет никакого значения, когда чай в чашках давно остыл, а пальцы продолжают перебирать темные пряди его волос.
— Почему это так важно для тебя?
— Они помогли мне перестать бояться. Я будто постоянно упускал что-то важное, понимаешь? Теперь всё изменилось. Звучит жалко и дёшево, но ты заставил меня разглядеть нечто большее во всём, чувствовать жизнь, а не переводить кислород напрасно. — Айеро усмехнулся, устраивая голову на коленях парня удобнее и касаясь его нижней губы подушечкой большого пальца, — для кого были те письма, Джи?
— Не знаю. Они всегда казались мне ничем, лишь неправильно составленные предложения, которые будто бы не вмещались в моей голове. Набор букв и строк, испачканная бумага, — Уэй усмехнулся, переводя взгляд на Фрэнка. — Мне казалось, эта квартира пустует много лет, поэтому я выбрал именно её.
— Но это был я. Тот, кто получал конверты всё это время.
— Тот, кому они предназначались, — слова Джерарда звучали как нечто очевидное, будто Айеро был глупцом, раз не понимал таких простых штуковин, — и даже если я не смог понять их, это сделал ты. Истина таится во всём, Фрэнки, нужно лишь суметь извлечь её. У тебя получилось.
