***
— Тебе стоит отдохнуть, — в ладонь аккуратным движением кладут банку холодного кофе, от чего Юнги дергается, как ошпаренный. Он витал в своих мыслях, настолько глубоко проник куда-то внутрь, что не мог сосредоточится на какой-то определенной идее. — Не лезь со своей мнимой заботой, она мне не нужна, — он отодвигается, когда Чонгук, смеясь, садится рядом и откидывает голову назад, прикрывая глаза. Кадык на шее дергается, и Юнги думает, что он хотел бы прямо сейчас укусить шею вокалиста. Щеки не краснеют, как было бы в какой-то манге про гейскую парочку, скорее, они становятся еще бледнее, чем были до этого. По телу пробегает стая мурашек и хочется снова куда-то сбежать. Но отгоняет он эти мысли так же быстро, как забегают в их тесную каморку ребята с пакетами. Это был их последний концерт из достаточно большого по их меркам тура — 5 городов Кореи. Это был первый рубеж в их карьере, достаточно спорной и часто осуждаемой обществом. Кажется, родители хотели бы другого будущего для Юнги, он был хорош в игре на фортепиано, неплохо играл в баскетбол, да и оценки были выше среднего. Он мог стать кем угодно, потому что были возможности, которых не было у многих. А стал ударником в пока еще не очень известной рок группе. С малознакомыми людьми, которые не вызывали никакого доверия. Хотя у Юнги вообще никто не вызывал доверия, он сомневался иногда даже в своем отражении в зеркале, которое по какому-то недоразумению приходилось видеть каждое чертово утро. В остальное время он благоразумно избегал любых отражающих поверхностей. Парень со вздохом откидывает рукой пряди назад, отворачиваясь и роясь в карманах своей куртки, пытаясь отыскать там пачку сигарет. Ему остро сейчас необходим был никотин, зависимость похлеще музыкальной. Он грустно хмыкал каждый раз, когда ему говорили, что он смолит слишком много, что это вредно и неправильно. А Юнги по сути весь был неправильный. Начиная с его пристрастий и заканчивая этим огромным отвратительным шрамом на лице. Просто не замечать недостатки других, куда труднее игнорировать их в себе. А Юнги с рождения был внимательный к деталям мальчик. — Мы выйдем, — Чимин широко улыбнулся и, закинув руку на плечо Чонгука, вытащил его из комнаты, а Юнги тихо матерился про себя, потому что карманы были пусты. Юнги был раздражителен. Не пил успокоительные, потому что не помогали, а обезболивающие на мозг почему-то не действовали. Он не помнил, когда начал их пить, но как-то со временем понял, что почему-то в груди время от времени отдает сильной болью. Врачей парень слишком не любил, поэтому просто запивал три таблетки кофе и жил спокойно, относительно. А сигареты были лучше всякого психотерапевта — было спокойно и легко, словно вылетали из него все мысли с этим легким дымом. Заметив то, как явно дергается плечо Юнги, что свидетельствовало о его состоянии, Намджун, их гитарист, протянул ему свою, говоря что-то вроде " потом расплатишься натурой". А Юнги выхватил пачку, надевая куртку и отвечая как-то "пошел нахуй". И быстро выбежал, заворачивая за угол здания и готовясь наконец ощутить этот сладостно-горький вкус у себя на губах, но увидел, что Чонгук как-то слишком не так касается Чимина. Сигарета выпадает из рук, а Юнги хочется кричать, но он просто уносится куда-то в сторону и, впечатавшись в стену дома, скатывается по ней на холодный мокрый асфальт. Юнги наконец-то заметил.***
Чонгук живет в не то что идеальном, но точно прекрасном мире. Он никогда не думал, что будет заниматься именно тем, что он делает сейчас, но безусловно абсолютно благодарен судьбе, что она свела его со всеми этими людьми. Чонгук относился к каждому с особой нежностью, все они были его уже взрослыми или не совсем хенами, которым он безгранично доверял. Это был его маленький, нерушимый мир, в котором жилось не всегда просто, но счастливо. А что же нужно, как не счастье? Он верит в любовь с первого взгляда, когда встречается с Чимином, которого притащил откуда-то Хосок-хен, вечно гуляющий по различным тусовкам и постоянно опаздывающий на репетиции. Злиться на него было невозможно, он был слишком ярким лучом света, от которого уж точно не хочется спрятаться за непроницаемыми черными очками. Чимин оказался довольно милым парнем, которого буквально уносило с одной стопки соджу. Он был невинным, отчего Чонгук даже подумал, что ему не светит и уже готовился с утра обнаружить у себя в груди пару корешков. Но почему-то судьба распорядилась совсем иначе. Чимин признался первый. Он смущенно прикрывал лицо ладошками и говорил что-то очень быстро и спутано, но Чонгуку хватило из всего этого только короткое "ты мне нравишься". Остальную мутную лабудень он слушать не особо хотел, поэтому просто припечатал стройное тело к стене и сделал то, что так долго хотелось. И когда Чонгуку показалось, что только что прямо рядом с ними промелькнула тень, он уже мысленно набирал номер своего психотерапевта.***
С утра Юнги рассматривает себя в зеркале на 4 секунды дольше, словно они играют какую-то роль. Но стало еще отвратительнее от самого себя, ведь ничего нового разглядеть не удалось, кроме чертова уродства, как и внутреннего, так и внешнего. И если лицезрения оболочки можно было избежать, то внутри все оставалось на своих местах и напоминало о себе звонкими перекликами боли. Боль была достаточно привычной, а теперь Юнги кажется.. К врачам идти не хотелось, он и так все знал, знал, как попал и что выбраться из этой ямы будет крайне трудно. Он сам себе обещал, что никогда не позволит, никогда. А врать самому себе самый большой грех. Легкие резко сжимает невидимой рукой и Юнги впервые сгибается от сильного приступа кашля, что раздирает нежное горло, оставляет на нем рубцы. Горит огнем, на веках словно осколки, от них текут непроизвольно слезы, которые не хотят останавливаться. Как и приступ, от которого парень уже лежит, сжимая в руках легкую рубашку, надеясь на что-то. Хотелось даже позвать кого-то, но все закончилось так же резко, как и началось. Юнги привстает, упираясь локтями в пол и смеется неестественно, истерично и очень громко. Смеется так, что в голове начинает шуметь, давить на стенки. Смеется по настоящему искренне. На полу лежит ровно один аккуратный красный лепесток.***
Юнги быстро привыкает, потому что не привыкнуть невозможно. Все достаточно просто и легко, словно прочесть строчку в книге. Он знал свой диагноз получше любых врачей, только вот точно так же не знал, как это вылечить. Точнее, средство было, но оно казалось слишком фантастическим, чтобы верить в столь чудный подарок судьбы. Поэтому оставалось просто ждать и выкурить за это время как можно больше, чтобы в аду не хотелось, удовлетворить потребности на бесконечность вперед. Он стал внимательнее, начал чувствовать себя чертовым сталкером. Наблюдать за Чонгуком стало легким хобби, смотреть за его взаимодействиями с Чимином обычной пыткой. Нельзя так резко осознавать, что тебе кто-то не безразличен, но Юнги умел и не такое, что уж. Поэтому приходилось держать внутри себя тысячи несказанных слов, три таблетки обезболивающего и черт пойми сколько готовых распустить свои бутоны цветов. Пришлось купить сироп от кашля, который для этого сада выглядел просто жалким оружием. А Юнги и не собирался сражаться. Они выступают снова на каком-то небольшом фестивале, который, если честно, не приносил уже никакой радости Юнги. Но он верил, что его единственное пристанище — его установка. И он будет создавать свою музыку ровно до тех пор, пока из его рта с последним вздохом не вылетит легкий красный лепесток. Он чувствует себя слишком романтичным, правда, романтика эта черная и совсем не хочется под не целоваться. Скорее хочется рыть глубокие могилы.***
Чимин мило жмется к Чонгуку, который пытается пройти какую-то мобильную игру. Тот, конечно, улыбается настолько широко, что кажется рот готов порваться. Это все мысли Юнги, конечно, ведь у него в голове только грязные сравнения и не совсем подходящие идиомы. Он кривится как-то слишком заметно, когда Чонгук кладет руку на бедро Чимина и шепчет ему что-то на ухо, отчего он краснеет и хихикает глупо. Парень встает, снова хватая свою любимую куртку, надеясь сбежать как можно дальше отсюда. Он хотел бы просто уехать, лечь на пусанский одинокий пляж и просто уснуть, слушая, как воды бьются о небольшие камни. — Ты слишком много куришь в последнее время, — Намджун появляется за спиной как-то совсем неожиданно, словно из под земли. Юнги чертыхается и смотрит на него угрожающе, всем взглядом высказывая свое мнение о этом "много". А Намджун своим отвечает, что имел он в виду совсем-совсем другое. И это не то что успокаивает, просто заставляет опустить голову и наконец поджечь кончик никотиновой смерти. Намжун тихо садится рядом, смотря вперед и размышляя о чем-то своем. Юнги думает, что Намджун всегда был немного взрослее их всех, хоть и вел себя неуклюже, как ребенок. Это и давало ему возможность вот так сидеть рядом с Юнги, который всегда мечтал остаться абсолютно один. А сейчас его желание достигло просто высшей точки. И эта точка была точкой отсчета, который уже начал свой ход. — Знаешь, — начинает наконец хрипло он, не прекращая за чем-то внимательно наблюдать, — Ты всегда пытался сбежать от людей, так почему ты пришел в самую их толпу? Ты самый отчаянный самоубийца, которого я знал. Юнги сначала не понимает смысл слов, а потом улыбается, вовремя прикрывая рот и кашляя куда то в сторону, сжимая в ладони ненавистные лепестки. Их становится больше и он понимает, что время не заставит ждать, осталось разве что рукой провести. — Нет, я жертва, ведь у меня есть вполне реальный убийца, — он быстро поднимается и идет внутрь, забывая о всем том, что он только хотел с собой сделать.***
Чонгук любит петь. Поет буквально всегда, ведь это его маленькая мечта с самого детства. Чонгук вспоминает, как встретил Юнги-хена в одном клубе, куда его потащили его одноклассники, "показывать взрослую жизнь". Он был особо не против, а особенно стал доволен именно тогда, когда увидел крутого и уже достаточно взрослого хена, который смотрел на всех с настолько непроницаемым лицом, что несомненно хотелось узнать, что за этой маской скрывается. И Чонгук пристал к Юнги еще в средней школе, когда тот лишь пытался отлепить от себя назойливую маленькую букашку. А потом и привык как то, что всегда рядом тусуется мелкий оборванец, вечно пытающийся прочитать мысли Юнги. Чонгук иногда думал, что влюблен, но быстро сообразил, что это лишь высшая степень уважения. По сути, повода для этого самого уважения не было, потому что Юнги только и делал, что посылал Чонгука куда подальше и заставлял делать его всякие глупые вещи, потому что мелкий был согласен абсолютно на все. А зачем ему было это нужно вообще, никто так и не понял. Но когда Юнги появился на пороге его дома и с порога заявил в своем стиле: " Вокалистом станешь?", он без колебаний согласился, вскакивая со своего кресла, как ушибленный, сбивая с импровизированной тумбочки стакан. Стакан конечно разбился, но Чонгук был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Ведь сам хен пригласил его. И именно поэтому он решается рассказать ему о своей любви с Чимином. Потому что уверен, что тот его примет таким, каким бы он не был, ведь он для него самый близкий человек. И Чонгук решительно зовет Юнги на выход, собирая все слова в единую кучу, пытаясь не казаться слишком сконфуженным. Хоть и получалось это слишком трудно. Чонгук просто хотел рассказать кому-то о своем счастье. Ведь он и правда был самым счастливым человеком на свете.***
Юнги выжидающе смотрит на Чонгука, что позвал его поговорить, отвлекая от очень важного задания — самобичевания. Парень им и обычно довольно активно занимался, но тут конкретно сносило все препятствия, давая возможность чувствам внутри бушевать с новыми силами. От этого он выглядел крайне дерьмово, потому что спал буквально час от силы, ел раз в неделю, что уж говорить о физических нагрузках. Юнги убивал себя быстрее, чем успевала делать это болезнь. Ему хотелось узнать, что же сможет погубить его быстрее. — Если ты позвал меня только ради того, чтобы молча пялится в пол, то ты зря тратишь мое время, — Юнги развернулся на пятках, собираясь прямо сейчас свалить домой, потому что заебало и хотелось снова остаться просто одному. А наличие Чонгука в его личном пространстве заставляло буквально сгибаться пополам, но он держал кашель в себе, не позволяя лепесткам показать себя. Чонгук быстро хватает Юнги за рукав, глазами прося остаться, говоря о том, что он просто не знает, как начать. Юнги подумал о том, что он ведет себя как маленький ребенок, который хочет признаться девочке из его класса в любви. Но он то точно знал, что это не признание, поскольку слишком четко ощущал, как тонкие шипы готовятся изодрать его нежные легкие. Юнги со вздохом оборачивается и становится в позу, всем видом показывая, что ждать долго он точно не намерен. А Чонгук мнется и мнется, заламывая руки назад и бегая глазами по стенам. — Хен, — наконец подает голос он, и Юнги хочется пристрелиться прямо тут, — Хен, мы с Чимином встречаемся. Я не знаю, почему говорю тебе об этом, но мне кажется, что ты должен знать. Ты мне как родной брат, я просто должен был поделится. Хен, он такой чудесный. Чонгук улыбается широко, радостно. А Юнги не выдерживает и кашляет пару раз, сразу проглатывая лезущие наружу слова и цветочные лепестки. Сердце делает пару ударов и пропускает тысячи и тысячи других. Зачемзачемзачем он ему сказал об этом, жилось куда легче, когда мог все сбросить на игру воображения. А сейчас все, что он мог сбросить — это себя с ближайшего небоскреба. Юнги кивает раз и уходит, поджигая новую сигарету. Больно.***
Юнги связан. По крайней мере, он точно не может шевелить своими руками и ногами. Голова болит, в груди отчаянно бьется сердце, оплетаемое сильными корнями. Последнее, что всплывало в памяти — Юнги вышел за очередной пачкой сигарет. А потом пустота. Но он точно понимал одно — его поймали, как девчонку, а он и забыл, что оставил после себя неоплаченные счета. А по счетам всегда надо расплачиваться. Его бьют несколько раз в живот, отчего рот раскрывается нелепо как-то, но ни звука не вылетает, потому что не желает показаться слабым. Он и так уже достаточно унижен жизнью, хватает с головой. Но все же кричать хочется как можно громче. Парня бьют снова и снова, пока не сваливается он со стула в новом приступе кашля, а изо рта начинают вылетать лепестки, легко касаясь пола своими нежными краями. Юнги хочет растоптать их, но лишь слушает насмешки сверху. Показал свою самую главную слабость, которую скрыть было в таком положении невозможно. Он ругает себя, но просто продолжает кашлять, пока во рту не ощущается металлическо-горьковатый привкус. Разнести бы тут все к чертям, да руки заняты. — О, неужели наша снежная принцесса влюбилась? Ну, каково оно, а? Юнги тихо усмехается и молчит. Молчит, потому что тут и так все понятно. Это больно, невыносимо одиноко и страшно холодно. Словно оказаться посреди гор холодной зимой. Никого рядом, а руки с каждой минутой все больше синеют и перестают слушаться. Разговоры становятся слишком незначительными для него, Юнги только лишь опускает голову и позволяет чужим рукам схватить его и поднести к тонким пальцам молоток.***
Чонгуку больно, Чонгуку страшно. Юнги он впервые видит таким — избитым, без единой эмоции на лице. Это была не маска, а именно отсутствие. Чонгук прямо кожей ощущал то, как воздух становится тяжелее. Хотелось упасть на колени и крикнуть что нибудь, не важно что, просто кричать, пока горло не начнет болеть. Чтобы хоть немного забрать себе или разделить эти мучения. Чонгуку хочется спасти своего дорогого хена. Он сидит в его палате, не выходит никуда, потому что хочет быть рядом. Юнги не просыпается достаточно долгое время, но он так странно дергается во сне, будто ему снится что-то очень и очень страшное. Мелкий желает успокоить его, прижать к себе и сказать, что все хорошо. Но Юнги всего лишь спит, а Чонгук всего лишь ребенок. Врачи странно перешептываются и странно смотрят иногда на Чонгука, будто хотят что-то сказать, но совершенно не решаются. А он никак не может понять, почему. Он злится из-за этого и один раз чуть ли не спрашивает напрямую, но именно в этот момент Юнги хрипит что-то и медленно раскрывает глаза, пытаясь двинуть пальцами. Но они плотно перемотаны, ему бы вообще не стоило двигать рукой. Потому что травмы были серьезные и врачи говорили о том, что восстановление займет долгое время. Чонгук остается один на один с Юнги и хочет поговорить. *** Юнги жмурится и пытается выгнать из своей головы все мысли. Он молчит, когда его трясут за плечи и просят хоть как-то отреагировать. Смотреть совсем не хочется, да и в эти глаза особенно. Чонгук волнуется, это видно. Сказал же сам, что Юнги ему как брат. Снова есть сильное желание рассмеяться ему прямо в лицо и сообщить, что это, увы, его самая маленькая проблема в жизни. Человек может жить без пальцев, но не без сердца и легких. — Хен, ты, почему ты молчишь? Твои пальцы.. Ты же теперь не сможешь играть! По крайней мере, пока они полностью не восстановятся, но ты же так любил свое дело. Ты просто чудно играл на пианино, черт. Чонгук отходит на пару шагов и хватается за волосы, разворачиваясь. Юнги все еще молчит и все еще так же сморит в окно. Ситуация одна из самых неприятных, которые только могли произойти. Юнги приоткрывает рот, чтобы попросить Чонгука свалить нахуй из его палаты и жизни и просто забыть путь обратно. Но слова застревают, потому что новый чертов приступ. Его трясет всего, от рта до ладоней тянется тонкая красная полоска, а в этих самых ладонях лепесткилепесткилепестки. Юнги ненавидит их, даже больше, чем себя. Но сделать ничего не возможно, остается только лишь молчать. Чонгук смотрит испуганно и отходит на шаг, когда тоже замечает. Юнги улыбается и все же дает себе волю и смеется. Он в последнее время позволяет себе это слишком часто, явно нервное. Но смех совсем не веселый, а хриплый и надорванный, прерываемый время от времени тихим сопением, потому что воздуха уже слишком не хватает. Время летит быстро, а болезнь все больше прогрессирует. Юнги знает, что осталось не так уж и много. Но верить почему-то совсем не хочется. Он впервые за все свое существование хочет жить. — Хен, — Чонгук протягивает руку к Юнги, то ли собираясь обнять, то ли похлопать его по плечу, но парень дергается и не позволяет, впервые за день смотря прямо в глаза растерянному младшему. Он напуган, Юнги это понимает, но знать этого абсолютно не хочет. — Проваливай, — злобно шипит он, проводя перебинтованной рукой по волосам. В этот раз он не чувствует ничего, потому что даже эта функция начинает барахлить. Юнги — старая, никому не нужная машина, которая в скором времени отправится на свалку и загниет, покрывшись противной ржавчиной.***
Намджун входит в квартиру Юнги, снимая кеды, хоть тот и просил этого не делать, потому что уборку не проводил лет сто. Сил не было, примерные прогнозы его собственные и врачей (они все же проводили обследование и не могли не заметить сада в груди) ошибались, он уже давно должен был умереть. И несмотря на это, жил, дышал, хоть и через раз. Юнги ушел из группы, а Намджун все никак не может бросить своего старого друга. Потому что слишком он ему дорог. — Выглядишь ты очень паршиво, — Намджун садится на стул, ставя на стол две бутылки пива, потому что напиваться он не собирался, но расслабится ему требовалось. Было больно видеть Юнги таким, разбитым и больным, с большими синяками под глазами и явно проступившими на руках синими венами. — Я знаю, — Юнги садится совсем рядом, потому что немного скучал. Он хоть и не говорил об этом прямо, но ему было чертовски одиноко. А Намджун, приходящий иногда, был приятным дополнением к его отвратительным дням. Он открывает бутылку, отпивая пару глотков и выдыхая, пока была возможность. Он уже принял средства от кашля, так что мог не думать о нем хотя бы на пару часов. Помогало с переменным успехом, каким бы сильным средство не было. Организм ко всему привыкал слишком быстро. Привык и к бесконечной боли. — Чонгук волнуется, да вообще все ребята, — Намджун начинает тихо, крепко сжимая в руках бутылку, а Юнги пропускает один вздох и пьет больше, — У нас все вроде хорошо, хоть и новенький, Джин, совсем зеленый и приходится его многому учить. Он неплохо поладил с нашими. Чимин.. Намджун продолжал говорить, рассказывая последние новости, пока не дошел до того, что Чонгук официально объявил всем о его отношениях. Намджун, конечно, не знал причины этой болезни, поэтому и говорил так повседневно просто, не понимая, каким острым ножом сейчас разрезает изнутри черепную коробку Юнги. Тому хочется закрыться снова одному, но он молчит, пока голос не смолкает и не наступает полная тишина. Давящая, словно огромная стопка книг на меленького таракана. — Намджун, — подает голос Юнги спустя минуту, окончательно выпивая содержимое, ставит с громким звуком на стол бутылку, — Намджун, давай переспим. Тот смотрит ну совсем непонимающе, потому что верить не хочет услышанному. А Юнги уже на его коленях, холодными пальцами касается шеи и наклоняется губами к чужим, целуя отчаянно и словно в последний раз. Юнги глупый, никогда не знает, что делает, пытается просто забыться хоть в чем то, пытается вылечить себя. А Намджун еще больше пустоголовый, отпускает все мысли и несет совсем исхудавшего ударника в его кровать. Потому что хоть немного в этом доме должно быть нежности, хоть и совсем извращенной и измотанной.***
Чонгук хочется выпасть из реальности на пару дней, чтобы отдаться собственным мыслям и понять наконец, что происходит с Юнги. Точнее, он прекрасно понимает, что. Все понимают и все молчат. Потому что ведь о мертвых плохо не говорят. И Чонгук просто не может причислить Юнги к умирающим, он верит, что эта девушка или этот парень обязательно ответят хену взаимностью. Потому что он такой хороший, такой умный и красивый. Юнги совершенно идеален, парень именно так и считает. А еще он считает своим долгом отправится к Юнги домой. Потому что тот не берет трубку и теперь они не могут столкнуться случайно. Чонгука это ломает больше всего. А Чимин видит это и максимально пытается поддерживать своего возлюбленного. Чонгук ему за это благодарен, хоть и не позволяет ему совесть устраивать пиры во время чумы. В голове пусто. Дверь такая же, как и несколько лет назад, ничего не меняется. Чонгук делает короткий звонок, думая, что он скажет первым делом. Перебирает какие-то типичные приветствия в голове, но все кажутся страшно тупыми. Чонгук готов биться головой об стену, но все же делает еще одно нажатие на небольшую кнопку. И он крайне удивляется, когда его встречает Намджун. Удивляется конечно только первую секунду, но потом то он вспоминает, что они с Юнги совсем лучшие друзья. Настолько лучшие, что Чонгуку от этого становится тошно. Намджун коротко кивает и уходит, потому что он явно собирался это сделать изначально. Чонгук нерешительно заходит в квартиру, зовя тихо Юнги по имени. Дверь закрывается практически бесшумно, как и появляется хен в дверях. На голове гнездо, а тело едва прикрывает длинная майка. Тот или спал или... Чонгук примечает красные следы на шее и предпочитает не спрашивать. И все равно задает этот чертов вопрос. — Хен, это.. Намджун-хен? — Чонгук произносит это совсем тихо. А Юнги смотрит на него сначала совсем нечитаемым взглядом, а потом ухмыляется и разворачивается, молча возвращаясь в комнату. У него совсем нет желания говорить с Чонгуком, который так смотрит, что прямо тут убить его хочется. Ведь от этих глаз внутри все снова сжимается с бешеной силой. Юнги не просил, чтобы Чонгук приходил и рушил его более или менее нормально сложившуюся ситуацию, в которой умирать было не так больно. Чонгук не унимается и пытается выяснить, у него пробки сносит за все дни молчания. Он говорит о том, что волнуется, о всех тех мыслях, что Юнги идеален и все еще можно исправить. Поток льется из него, словно пробило трубу и никак ее не заткнуть. Чонгук говорит, как скучал, у него хриплый голос и окончательно спутавшиеся мысли. А Юнги, наконец, резко прерывает этот поток и, закинув голову, смотрит на потолок и отвечает резко и четко, выгоняя Чонгука из квартиры и из жизни. — Это ты, Чонгук, ты. Тот застывает на полуслове и смотрит так, словно узнал самую удивительную вещь в своей жизни. А Юнги снова смеется и выталкивает его из своего жилища, закрывая дверь наверное уже навсегда.***
Юнги лежит на полу и уже чувствует. Конец совсем близок, может, час остался или 10 минут. Оплетают корни его сердце и легкие, совсем не осталось там живого места, и осталось этим коварным растениям сделать лишь одно движение и все. Наконец все мучения закончатся. Юнги впервые думает о своей смерти так легко и непринужденно. Потому что уже окончательно смирился со своей судьбой. Он смотрит долго на потолок, а потом поворачивается набок. Изо рта уже и без кашля вылетают лепестки, при каждом выдохе они ложатся ровно и аккуратно на пол, может, делая какие то причудливые узоры. Юнги их не видит, потому что нет сил подняться. И он все равно до самого конца будет ненавидеть эти чертовы розы, что разрушили его жизнь. Он задыхается, шипы почти не ощущаются. Юнги слышит свое прерывистое дыхание и как открывается входная дверь.