Зависть

Когда Шервин перехватывает взгляд остервенелой Моники, он тут же опускает глаза и заливается румянцем, чувствуя, как едкий, вперемешку с ненавистным взгляд подружек впиваются в его спину, заставляя передернуть плечами, а заслышав цыканье, и вовсе втянуть голову в плечи. Но продолжить идти по коридору. Когда Саманта – старшеклассница и капитан школьной поддержки – провожая его взглядом, ломает карандаш пополам, ему хочется провалиться сквозь землю. Когда она оборачивается к своему парню – такому же высокому и накаченному (по габаритам один в один!) – и цедит что-то сквозь зубы, ему хочется закрыть уши руками и зажмуриться, но одна из его рук занята, а поэтому план проваливается. Но он все еще идет дальше. Шаг за шагом. Когда на него неодобрительно косится преподавательница, когда усмехаются мальчишки, в однозначном жесте потирая кулаки, он стыдливо краснеет, чувствуя, как сердце готово вот-вот вырваться из груди от страха и смыться в унитаз. Однако, когда он находит взглядом глаза Тобиаса – главаря местной разбойной банды – его растянутые в оскале губы и вздувшиеся на шее вены, он понимает, что там окажется сегодня даже не по собственной воле. Шервин на мгновение останавливается, но за руку тянут, и ему приходится повиноваться – еще одна цепочка из вялых шажков на пути к цели. Когда учительница литературы – между прочим, его любимого предмета! – восклицает о том, как это постыдно, Шервину хочется заплакать, дернуться и убежать, но его пальцы крепко перехватывают чужие, пресекая все попытки на корню. Он ощущает медленные и нежные поглаживания по тыльной стороне ладони, успокаивается. И поворачивает вслед за ним. Аккуратные руки кладутся к нему на плечи, и вместо всех этих неодобрительных, косых взглядов он натыкается на один-единственный – на теплый и нежный, заставляющий сердце трепетать, а колени – дрожать. Шервин наливается краской смущения, а Джонатан бережно поправляет непослушную прядь рыжих волос, точно зная, какие мысли одолевают неуверенную, преисполненную стыда за самое себя, голову. - Я понимаю, что тебе страшно, - его голос бархатный, убаюкивающий. – Что это все в новинку и для тебя, и для меня, однако это не повод отступать от того, что происходит… между нами, - на мгновение он запинается, опуская взгляд, и в памяти Шервина навечно печатается воспоминание о его смущении. – Они просто столкнулись с чем-то другим – с чем-то особенным, и пытаются это компенсировать незнанием, узким кругозором – своей зоной комфорта, из которой никак не хотят выходить. Он слушает, затаив дыхание. - Да, они будут говорить, что ты – отличный от них, другой, изгой, но ты должен навсегда запомнить, что это неправда. Ты – особенный, это правда, но особенный по-своему – положительно, уникально, потрясающе, - он запинается, краснея еще гуще, и в секунду два лица становятся словно помидорки. А сердце все набирает обороты ритма. – Ты – потрясающий, Шервин, и я благодарен тебе за то, что ты появился в моей жизни, что скрасил ее. Спасибо. Джонатан выдыхает в мягкой улыбке, оглаживая большим пальцем россыпь веснушек на покрасневших скулах, дожидается немного неуверенного, но положительного кивка со стороны Шервина, и отходит на несколько шагов назад. - Что ж, этот коридор мы прошли. Будет следующая перемена – будет следующий коридор, - он пятится назад, улыбаясь. – Помни: они просто завидуют тому, что имеешь ты и чего не имеют они. За углом все еще стоит гам, хоть звонок на урок давно прозвенел, однако даже чрезмерно порядочного Шервина это не волнует. Его волнуют только слова Джонатана о зависти – волнуют настолько, чтобы осмелеть и посмотреть за угол на все эти лица, «косые взгляды», обращенные на других, но не видящие этих самых других. Сфокусированных лишь на себе. Что Моника с ее извечным эгоизмом и разговорами о перманентно сломанных ногтях. Что Саманта, контролирующая все и вся – жизнь, подчиненных, одноклассников – но не друзей, без которых осталась совсем одна. Что учительница, воспитанная по старым нравам и традициям. Что местные хулиганы, не знавшие толком материнской ласки и заботы. Что миссис Дэвис – учительница литературы… И пусть слова Джонатана были не совсем о том, Шервин постепенно начинает понимать, что они завидуют ему. Он скатывается вниз по стенке, прислоняясь кудрявым рыжим затылком к шершавой поверхности и поднимает глаза к потолку, глупо расплываясь в улыбке в осознании. Ведь именно он получил самое ценное и самое прекрасное, что могла дать эта жизнь простому смертному. Он получил Джонатана.