somewhere to hide

Питер физически чувствует, как спертый раскаленный воздух мегаполиса затекает сплавом золота и титана в истерзанные сотнями сигарет легкие Тони, как варево температурой в тысячи солнц поглощает его наставника, убивает его, устраивая адское пламя внутри. Чувствует, как медленно жарится проеденная алкоголем печень, пригорает желудок, обугливается селезенка, запекается сердце, да все никак не прекращает биться, все старается, качает усталую кровь по венам, не давая счастливого забвения золотисто-красному Центуриону. Питер мал и, может, глуп, но понимает, что Старк работает на износ. «Собери вещи на неделю, мы выезжаем завтра в шесть», — впервые не лебезит, а говорит чуть ли не приказным тоном Паркер, сверкает глазами и чуть ли не искрится, восхищаясь своей наглости. Тони в шоке, но настолько устал, что сначала бездумно накидывает все, что водится в его шкафу и не стесняется бросаться в руки, в большую спортивную сумку из тех времен, когда он ходил в общественный фитнес-центр, а не имел собственный тренажерный зал. И лишь потом понимает, что послушался шестнадцатилетнего пацана и даже не узнал, куда они едут. Паркер и не говорит. Заботливо перебирает вещи наставника, вынимает смятые дорогие костюмы и заменяет их на фланелевые рубашки, футболки, легкие джинсы и прочую старую дрянь, в которой Старк ходит по мастерской, в которой он творит, фантазирует, пачкается машинным маслом и собственным потом — в которой он не Железный человек, не картинка с постера, а настоящий Тони. К вещам Старка добавляются их зубные щетки, кусок лавандового мыла, ужасная детская зубная паста Питера, книга Дугласа Адамса, древний-древний (выброси это барахло с помойки, на телефоне и то лучше) фотик, сразу печатающий фотографии, и кучу всего такого далекого от повседневного быта Тони, что он даже не узнает эти вещи. Они выезжают на рассвете, и Старк на автомате ведет машину, повинуясь указаниям Питера, смотрящего в карту. Мог бы взять навигатор. Мог бы, но они ведь сбегают от реального мира, не так ли? Они сбегают, потому что Питер физически чувствует, насколько это необходимо Тони. По дороге Паркер тормозит их у небольшого супермаркета, где они закупаются мукой, макаронами, сладостями, спичками, свечами, сигаретами, сахаром и кофе. Питер запрещает брать все остальное, и Тони еще меньше понимает происходящее. Вся его старковская рациональность испаряется рядом с членистоногим малышом — он готов не задавать вопросы, не искать здравых смыслов и не вдумываться, если это является частью игры Паркера. Они едут уже без малого шесть часов, когда Питер объявляет, что следующий поворот станет последним. Приехали. Куда, спрашивается, приехали? — Это мое наследство, — поясняет Питер, указывая рукой на ладный кирпичный одноэтажный домик на холме. Участочек вокруг него дикий, полный выродившихся одичалых яблонь. А вокруг — бесконечное поле, миллиарды подсолнухов, перемежающихся полосками низкорослой травы с вкраплениями красных головок клевера и белых юбочек ромашек. Тони дышит глубоко и дуреет от обилия кислорода. Его не прельщает сельская жизнь, но горящие ярче полуденного солнца глаза Питера заставляют его радоваться. — Здесь хоть есть электричество? — для проформы спрашивает Старк. — Вроде бы, нет. Да и откуда? Пока они раскладывают вещи по кухонным и одежным шкафам, Паркер рассказывает, что это домик его бабушки, переданный сначала его матери, а потом и ему. — Еле уговорил Мэй дать ключи. Она не понимала, как я смогу прожить без гаджетов и что я буду здесь делать. — Тоже не совсем понимаю, — отозвался Тони, пытающийся починить древний водопроводный кран. — Ты поймешь, — расцвел в улыбке Питер. Так они в первый раз и поцеловались: на малюсенькой кухне, присев на корточки у раковины, в крохотном мире, где ближайшая разумная жизнь находилась на расстоянии линии горизонта. Они смотрят друг другу в глаза, соприкоснувшись губами и взволнованно дыша друг другу в лица. Оба глупо улыбаются. Подростки, ей богу. Тони ворошит волосы Питера, они вмиг завиваются мелкими кудряшками под его мозолистыми пальцами. — Пойдем, еще много дел, — зовет Паркер и увлекает мужчину за собой, крепко держит его за руку и ведет по проселочной дороге в сторону соседних домиков, маленьких и далеких. Они бредут через подсолнухи, щурятся на солнце и улыбаются. Питер сам похож на солнце, домашнее, ручное и такое ласковое. Старк не жалеет, что поехал. Они покупают у местных творог, молоко, яйца и домашнее вино, которое пьют прямо из горла на обратном пути. Питер слишком юн, и это его первый раз, когда он пьет что-то крепче энергетика. Для Тони это первый раз, когда он чувствует себя таким счастливым. Паркер рвет для него букет подсолнухов, и внутри Старка все согревается. Он сжимает руку Питера в своей ладони. Подсолнухи устраиваются на подоконнике в старинной вазе с маленькой трещиной. Питер слегка пьян и ластится к Тони, ложится головой к нему на колени и пристально смотрит снизу вверх. Изучает и всматривается в смуглое красивое лицо, награжденное жизнью синяками и морщинами. — Давай сейчас поспим, а ночью будем жечь костер и жарить зефирки, — предлагает мальчик. Старк молчит, лишь встает с кровати и задвигает шторы, чтобы в спаленке было темно. Так они целуются во второй раз: по очереди невесомо касаются лбов друг друга губами, переплетают пальцы и засыпают прямо в одежде. Просыпаются под звуки внезапно ожившего радио. Боуи. Закат пробивается сквозь толстую ткань штор. Питер — ребенок, но слишком чудесный, чтобы не любить его. Они допивают вино. Уютно молчат, глядя на ускользающее марево прошедшего дня и на то, как смущенно розовеют в его свете подсолнухи. Питер тоже румянится от поднявшихся процентов в крови и от руки Тони на его пояснице. Мурашки покрывают его спину и покалывают кожу изнутри, словно пущенная по венам газировка. Паркер влюблен. Старк, должно быть, тоже — грех не влюбиться в щенячьи глаза, тонкий голос и безграничность идей. Грех не влюбиться в заботу, в бесконечную болтовню, в умилительные вихры и неровные брови. В длинные цепкие пальцы, чрезмерно сильные руки, неумелые поцелуи и мальчишечью задорную улыбку. — Расскажи мне сказку, Питер, — просит Тони, когда солнце скрывается за горизонтом. Паркер зажигает свечи и шепчет что-то про то, что умеет устраивать театр теней. Старку думается, что тени — это они сами, раз им понадобилось проделать такой путь, чтобы все осознать. Он хочет позвонить Пеппер и сказать, когда он вернется, но связи в этой глуши нет. Ну и ладно. Тони отбрасывает телефон в сторону и погружается в рассказ Питера.