***
«Все события идут от слов и действий, и каждое действие несет последствия, как и сделанный выбор, но у каждого события есть как начало, так и конец.» Нино зажмурился, прикрыл глаза, и встав с кровати, потянулся, разминая кости и мышцы, которые протяжным треском отозвались. Желания работать не было, впрочем, желание жить, как таковое, тоже отсутствовало. Писать письма – не его работа и не увлечение. Письма, скорее, увлечение почившего отца, который с неудержимым энтузиазмом расписывал все произошедшее с толикой авторской выдумки и желанием заполнить сухие факты событиями и красками. Садясь за стол, привычным движением наполняя кружку бодрящим кофе, молодой мужчина начинал писать. Рука привычно вычеркивала на бумаге слова, и пусть почерк был не столь каллиграфическим, к нему не придирались. События лились по бумаге, слова высказывали все, что было, в голове въедливые воспоминания подсказывали мелочи, бумага заполнялась словами. Раскрашенная чужими воспоминаниями, она приобретала вид и, казалось, даже жила моментом, секундой, словом. Пока Отус не узнал правду. Будни стали другими, почти.***
Нино нравился Джин. Он был его другом, и нравился он в определённом смысле и до определённого момента. Всегда знать человека не получится. Но Нино знал Отуса, как никто другой, с самого рождения и до взросления. Знал его всегда. Рассказ о прошлом не поверг в шок, он, заядлый курильщик, заместитель главы инспекции АККА, не отвернулся от друга, не попытался ударить, принял правду такую, какая она есть, и не постарался сделать хорошую мину при плохой игре. Наверно, именно тогда, можно сказать, он окончательно и бесповоротно принял чувства, что таились в душе. Рука дрогнула, пепел посыпался в цветастую пепельницу некрасивым куском выгоревшего табака и бумаги. Джин неопределённо посмотрел на лицо Нино, который отпивал кофе и жевал печенье. Они сидели в небольшом кафе, которое располагалось в паре кварталов от дома Отуса, из окна были видны широкие улицы и небольшой сквер, что был наполовину скрыт бочиной домостроя. Разговор не то чтобы не клеился, он отсутствовал как таковой, в зародыше задушенные слова не были высказаны. Джин не торопился нарушать устоявшееся правило, Нино тоже. — Счет? — поинтересовался полноватый мужчина с пышной шевелюрой, стоящий за барной стойкой, слабо улыбнувшись. Нино отрицательно мотнул головой и даже произнес слова в слух. Мужчина неопределённо хмыкнул и отвлекся на новых посетителей, не выказав желания прогнать клиентов. Они платили, и этого было, пока, достаточно. — Так, ты хотел поговорить? — слова в утвердительно-вопросительной форме дались Джину не без труда. Отус снова затянулся сигаретой, привкус горечи на губах не давал окончательно уплыть в свои мысли, которые нестройным роем шуршали на перебой непонятными фразами. Сигарета была почти докурена и обжигала пальцы. — Хотел, — Нино дернул плечами. И посмотрел на него глазами существа без времени. Они выражали глубокую задумчивость, понимание и нежелание признаваться во всем, что было. Трусость не была его прерогативой, но он был уязвлен и немного напуган, как маленький ребенок. Джин снова сделал затяжку, выдыхая собственные чувства с дымом, и затушил докуренную почти до фильтра отраву о дно пепельницы. — Так говори, — Отус не хотел показаться слишком напористым или выказать нетерпение. Это было бы неправдой. Слова показались именно таковыми, но Нино знал его настолько же хорошо, насколько и понимал, так что его губы изогнулись в неком подобии улыбки. — Тогда все было правдой, — Джин вздрогнул, от шеи вниз, по позвоночнику, молнией пробила дрожь. Слова оказались не теми, что он ожидал услышать. Нино продолжал. — Каждое чертово слово, что я тогда сказал тебе, были чертовой правдой. Ты мне дорог, как ни одно другое существо в этом треклятом мире. Ты был смыслом все те годы, что я следил за тобой, и твоя защита была не просто приказом, а желанием защищать тебя. Но то громкое слово… я не смогу отрицать, что есть начало, но во что превратится вся эта чушь, не могу тебе сказать. Потому как нет опоры, и, если же ответ не последует, думаю, погаснет, и это будет неплохой выбор. Из двух зол… как говорится. — Зачем тогда говорить о том, что причиняет тебе неприятные ощущения? Ты мог и не говорить, со временем перегорел бы, — слова были фальшивкой, не хотелось, чтобы он перегорел, чтобы забыл, оттолкнул, отвернулся и бросил. — Потому что ты не хуже меня понимаешь, притяжение тяжело разрушить, — усмешка на лице показалась тяжелым оскалом. — Понимаю, — Джин нервно облизал собственные губы, которые уже чувствовали его, слегка потрескавшиеся, горячие и мягкие, которые снятся ему уже которую ночь. Притяжение, кому бы еще о нем говорить? Разговор оборвался, как натянутая нить, треснул. Джин попросил вина, Нино поддержал его затею. На хмельную голову разговор продолжится легче. Наверняка, легче.***
Выпили мужчины относительно немного, если учесть, что Джин, пусть и захмелел, но держался молодцом, хотя это довольно относительный прогноз, а у Нино только шально блестели глаза, выдавая его. Разговор все же не клеился, они перебрасывались ничего не значащими фразами, но те не перерастали в разговор. Джин снова закуривает, в портсигаре почти не остается сигарет, только одна сиротливо прижимается к одной из металлических стенок. На улице темнеет, но город, такой как Бадон, имеет слишком много фонарей, так что на улицах светло, но они не блещут обилием прохожих. Джин хмурится. Странные мысли об улице? — Пойдем, — Джин не уточняет куда, просто встает со своего места, прихватив за горлышко недопитую бутылку красного полусладкого. Нино не противится, подзывает официанта, заказывает еще пару бутылок с собой и расплачивается. Отус все это время стоит, не пытается сесть, его штормит, а в голове слегка гудит, все расплывается и немного тормозит. Он думает о том, что всё-таки пьян, а вино оказывается не настолько легкое, как ему разрекламировали в начале вечера. Взгляд сам останавливается на Нино, который проверяет время на телефоне, а после поднимает взгляд на него. Джин снова думает о том, что все уж слишком глупо, а после улыбается редкой и такой настоящей улыбкой.***
До апартаментов семьи Отус они добираются довольно скоро. Или это просто так показалось от количества выпитого алкоголя, но сидя на вместительном диване в зоне гостиной, Нино думал именно об этом. Хотя, признаваясь себе, его мысли посещали долгие утомительные поцелуи, которые у него случались, но хотелось ему только губ Джина, отчего его собственные губы покалывало. Отус сидел почти рядом, их разделяла лишь ладонь Джина, которой тот упирался в мягкое сиденье, чтобы не навалиться на гостя. В апартаментах было тихо, Лота была в Дова, навещала дедушку и всех остальных родственников. Нино был рад тому, что никого не было, только они вдвоем. — Хочу тебя поцеловать, — невпопад, в молчании прозвучали слова. Джин даже не шелохнулся, только поднял слегка опущенную светловолосую голову и посмотрел на него блестящими от выпитого алкоголя глазами. В руках колыхнулась тёмно-зелёная, в темноте черная, бутылка вина, которую они тянули уже почти полчаса с прихода. — Что тебе мешает? — ответ был неожиданным и, даже, настораживающим. Нино приподнял бровь, и взяв напиток из рук, сделал глоток прямо из бутылки и поцеловал несопротивляющегося мужчину. Приятно удивленный Нино углубил ласку, отставляя вино подальше. Прикусил чужую губу и проник в его рот языком, превращая простое прикосновение в более… изощренную и, даже, неприличную ласку. Чужие руки легли на его плечи, привкус вина и сигарет пьянили не хуже, чем самые крепкие напитки в тринадцати округах. Джин улыбался в поцелуй, но его глаз Нино не видел, Отус прикрыл веки, и в отмщение мужчина положил свои ладони на его спину и притянул совсем нелегкое тело ближе к себе. Это было необдуманное решение, такая близость желаемого, и не только тела, но и человека, вызвала просто большую бурю эмоций, несравнимую с поцелуем. Ворон, как его называли в АККА, показал свою истинную натуру ㅡ птица, у которой нет приличия! — Еще немного, и ты будешь лежать на этом самом диване с раздвинутыми ногами и моим членом в твоей аппетитной заднице, — отрываясь от припухших губ блондина, прошипел мужчина, заглядывая в чужие глаза, похожие на потемневшие алмазы. Джин простонал и притянул его голову, но не для того чтобы подарить новый поцелуй, а чтобы прошептать: — Кровать будет предпочтительнее, у меня от дивана болит спина, — и лишь после прильнул к его губам. Нино удивленно-восхищенно повалил его на спину, припечатал своим телом и запечатал его губы новым поцелуем, потому что разговаривать больше не нужно. Потому что разговаривать они больше не будут. Все, что можно было сказать, сказано, и отказаться от своих слов не получится, и Нино несомненно проследит за выполнением их.***
Средних размеров комната была поглощена тьмой, Нино не обращал на это никакого внимания, ему было безразлично все вплоть до разбросанных вещей по пути, опрокинутого журнального столика и разлитого вина на ковер в гостиной. Джин сейчас был приоритетом, Джин занимал все его мысли, которые показывали столь развратные картинки в уме, что, казалось, что он сошел с ума. Собственно, тело тоже от мыслей припекало жаром, и в определённых местах ему хотелось ласки. Отус не пытался вырваться, скорее, наоборот, льнул ближе, и это льстило и придавало уверенности. Они упали на кровать, и Нино с нескрываемым удовольствием услышал резкий вздох, больше похожий на тихий стон. — Мой сладкий мальчик, — хотя мальчиком Джин не был, но на эти слова отреагировал лишь небольшим тычком под ребра, рассмешив Нино. Конечно, ситуация не располагала к смеху, и Нино прекрасно это понимал. Отус вздрогнул. Ощутимо, неожиданно, ласково и не отвратимо одежда испарялась с тела. Джин пытался сказать что-то, но не получилось, Нино, впрочем, и не слушал, инстинктивно раздевая партнера, не забывая стягивать и собственную одежду. Думать сил попросту не было, хотелось быстрее прижаться к голому телу и показать, что его слова правда. Мешающее тряпье летело за кровать, на пол, ложась на него тихим стуком и шуршанием. В комнате отчетливее были слышны звуки поцелуев, мокрые, безнравственные прикосновения, которые подбивали на грехопадение. — Поцелуй меня, — Джин никогда почти не просил, Нино и не упомнит таких моментов, ибо их было настолько мало, что, кажется, не было вовсе. Но отказать не может, прижимается к его губам, влажным, раздразнённым и припухшим от предыдущих поцелуев. На них все еще ощущается горьковатый привкус сигарет и вина. Нино ведет ладонями по телу, опирается на одну из рук, лежа рядом, на кровати, поперек ее, и не может сосредоточиться на своих действиях, поцелуй вырывает всякие мысли из головы, а после их не остается вовсе. Нежное касание к шее побуждает действовать неторопливо, но и неотвратимо, Отус сам подталкивает его к черте, от которой повернуть все вспять попросту не получится. Голос Джин сдерживает, редко с его губ срываются вздохи и тихие, больше похожие на шелест, стоны, и это заводит еще больше. Легкое касание к чужой плоти через нижнее белье вызывает приступ эйфории, ибо доказательство: он тоже хочет. В голове коротит и искрится проводка. Его рука сама ложится на пах, сжимает горячую, даже через тонкую ткань, плоть, большой палец касается мокрой от выступившей смазки головки и после исчезает на секунду, чтобы стянуть ненужную вещицу с тела и вернуться на место. По телу Джина гуляет развратная дрожь, он кусает дрожащие губы и пытается не стонать, руками гладит чужую спину и раздвигает ноги шире, чтобы было удобнее. Нино нравится покорность, а еще ему нравится Джин с лихорадочно горящими глазами и щеками, покрытыми румянцем, от этого крышу рвет сильнее. Стон срывается с его губ неожиданно, хрипло, привлекает больше внимания, доказывая, что действия партнера правильные. Нино облизывает свои губы и ведет языком по шее, широкими мазками вылизывает тонкую кожу, под которой бьется пульс, руками гладит чужое тело, получая неуверенные, но нежные прикосновения в ответ. Снова и снова касается, раздразнивая, показывая. Все заходит дальше, неизбежно. Он касается его, кожа под пальцами горит, в груди вспыхивает фейерверк. Нино ведет пальцами вниз, резко по позвонкам, пересчитывая, до конца, и кружит рядом с напряженной мышцей. От копчика, ниже, прямо к мошонке, не касаясь, дразня, вырисовывает узор сухими пальцами. Они касаются губ, с которых все чаще слетают стоны. Отус не противится, оборачивает язык вокруг пальцев и вздрагивает, ощущая притирку чужого члена о собственную пятую точку. Горячая, влажная головка пачкает кожу. Нино тыкается куда попало, проходится кривым движением по копчику и ниже, соскальзывает вбок, но это неважно. Облизанные пальцы проминают вход, нежно соскальзывают внутрь, в горячую тугую глубину его тела. Нино готовит его наспех, проталкивает оба пальца, касается полусухих стенок, слушая неровное дыхание и тихие скулящие звуки. Снова и снова, но уже сам облизывает свои пальцы, касается чужой шеи короткими поцелуями и проталкивает уже не два, а три пальца, заставляя нервно вздрагивать партнера. Внутри все мокро, он чувствует, как капли слюны стекают ниже, но в глубине жарко и невыносимо горячо. Отус правдами и неправдами пытается расслабиться, но расслабление не наступает, оно приходит и уходит, в груди комок распухает и пульсирует. Это нечто, похожее на страх. — Ничего, потерпи, — голос Нино в голове вызывает давящее ощущение нереальности и желание податься, поверить словам. Пальцы исчезают, горячее тело позади испаряется на пару мгновений, в комнате слышна неразборчивая матерщина и звук возни. После тело возвращается на место, а Нино победно смеется, приподнимает подбородок Джина, заглядывает из темноты ему в глаза и целует. В руках шелестит квадратик с фольгой. Презерватив, который валялся в кармане джинс уже не первую неделю. — Все будет хорошо, — снова на ухо шепчет Нино. Джин вздрагивает, стонет и кусает свои губы, сам переворачивается на живот, представляя невыносимо сексуальную картину перед Нино. Член давно стоит колом, он тянется и сам ласкает его, пока Ворон остается в прострации, утыкаясь в подушку и прикусывая пахнущую свежестью наволочку. Собственные пальцы не доставляют столько же наслаждения, сколько чужие, так что через мгновение он уже чувствует и их тоже. Нино перехватывает инициативу, присаживается сзади, шуршит и скрипит слегка продавленной кроватью. И через мгновение Джину хочется сдохнуть. Предполагал Отус и боль, и жжение, и вообще все сразу, но представить, что боль будет настолько сильной все же не мог. Казалось, что в него запихивают не член, а стальной и раскалённый прут. — Больно, — через силу, задыхаясь и хрипя, шипит Джин. В голове только звон сирен и желание сдохнуть. Хотя сдохнуть все же не получится. Нино за спиной шепчет, прижимает горячие, адски горячие, ладони к бокам и говорит, говорит и говорит. Джин не может слушать. Сдохнуть! — Мой хороший, — звучит издевательски, но Нино больше ничего придумать и не может, член входит тяжело. Джин сжимается, стонет и шипит, так что дело почти не идет. Мгновения не хватает чтобы войти полностью, и он останавливается, как забарахлившая развалюха на пол пути к дому. Отус сжимает пальцами простыни и кусает свои губы. Нино точно знает это и ничем не может помочь, хотя желание остановиться на неопределенный срок, все же коробит под коркой. — Расслабься, — почти умоляет Нино, становится больно, желание присутствует, но оно охлаждено, будто на него вылили ушат ледяной воды. Джин хмурится, приподнимает голову, которой упирался в матрас, и смотрит на него с пол оборота, в его глазах паника и желание сбежать. — Я не могу, — слова вырываются тихими скулящими звуками, и Нино отстраняется, переворачивает Отуса на спину и целует. Глубоко, страстно, сплетая языки, гладит тело под собой и не может отступиться. Совсем не может. — Можешь, — Нино, облизывает губы и как кот сползает ниже, под удивленный вздох сжимает член пальцами и облизывает блестящую головку, пробуя на вкус ее. Джин стонет и, даже, вскрикивает, когда зубы не очень компетентно проходятся по чувствительной части тела. Нино отвлекает, правильно, играючи делает все, что можно и что нельзя. И корит себя во второй раз, Джин может и не поддастся, и в голове образами мысли, желание сбегать в ближайшую аптеку, впрочем, они стираются, когда Джин громко и даже немного взвизгливо подает голос. Пальцы все еще растягивают тугой вход, ведь внутри довольно тесно, но он снова направляет их в том направлении, так что стон снова заглушает мысли. Нино улыбается и целует искривленные губы Отуса, впивается зубами в мягкую кожу с желанием прокусить ее, но не прокусывает, а даже зализывает, верный, верный пес. А Джин не может поверить. Ему хорошо, чертовски хорошо. Тело вовсе становится ватным, и неприятное жжение пропадает, медленно, но все же пропадает. Он чувствует, как пальцы глядят его изнутри, сгибаются, растягивая снова и снова. Мыслей в голове уже совсем не остается, только тело, что прижимает его к мягкой кровати, и жгучие поцелуи на собственных губах. Все это лишь важно. Нино как-то слишком резко подхватывает его под колени и очень быстро оказывается прижат членом к растянутому анусу, что так призывно блестит от слюны. Впрочем, это так и есть, Нино не может терпеть, потому что знает, Джин уже не воспротивится, ибо по его глазам видно. Ворон, птица внутри требует действовать, и он действует, быстро, безлико, уверенно, так, как должен. Отус вскрикивает и смотрит на него бессмысленным взглядом не человека, уж точно не человека, но потом, через пару мгновений радужку заполняют волной эмоции, почти цунами в голове. — Все хорошо? — Нино не хочется спрашивать, не хочется говорить, но не спросить не может, точно знает ㅡ это необходимо. Поза оказывается «фантазией порнографа», но ничего не имеет значения, кроме сжимающихся мышц вокруг собственного члена и лица с призывно блестящими губами и лихорадочным румянцем на щеках. — Хорошо, — голос звучит почти убито, язык не ворочается, и Джин хочет пить. В глотке сухо, и поза до одури неудобная, он согнут почти пополам, ноги, закинутые на плечи, почти касаются тела. Нино не насмехается, но улыбка появляется в глазах и на губах, он целует Джина и двигает бёдрами медленно, отвлекая внимание сначала на поцелуй, после на движения внутри. Горячие волны расползаются по телу, по костям и венам, с кровью, как наркотик. Отус вскрикивает, невыносимо, не неприятно, стрелка внутри колеблется и замирает ровно посередке. Член в заднице то еще приключение, впрочем, чем черт не шутит, и это, кажется, даже приятно. — Могу двигаться? — Нино и знать не хочет, в голове бардак, а тело уже не повинуется мозгу совсем, так что он медленно толкается, раздражая не только себя, но и партнера, Джина, который уже почти завывает и не отвечает, а сам каким-то магическим образом насаживается глубже. Член, кажется, больше твердеет, собственное тело и вовсе объято огнем. Сопротивляться не хочется. Нино жмурится, прикусывает язык и почти вдалбливает себя в распростертое тело, попутно не забывая ласкать его. Тело уже и вовсе плавится, Отус подмахивает, кусает собственные руки, чувствуя солоноватый привкус пота и чужие губы на своих. Нино не останавливается, в животе пламя разгорается ярче, он не может поймать пик, но упорно подводит к нему партнера, Джин уже и не сдерживает криков, да и стонов тоже. Пальцы, испачканные в смазке, продолжают сжимать горячую плоть в руке немного сильнее. Отус невидящим взором утыкается в потолок и беззвучно раскрывает рот, не имея возможности вздохнуть, оргазм оглушает, Нино присвистывает, и чувствуя, как стенки ануса сжимаются вокруг собственной плоти, тоже кончает, не желая сопротивляться оргазму. Джин немного дрожит и загнано дышит сквозь сжатые зубы. Мыслить не получается совсем. И Нино кое-как выходит из тела, снимает ненужную резинку, завязывая ее, и бросает на пол, а после подбирает, кряхтя, что-то из одежды на полу. Идти в душ не хочется, хотя следовало бы, и стирает все признаки преступления, кроме выражения на лице Отуса, и усмехается. И Нино даже не смел думать о таком развитии отношений, но это определённо приятно. В голове немного шумит, но стоит к себе поближе и все краски меркнут, и он проваливается в сон.***
Утро оказывается на редкость приятным. Жмуриться не получается, потому что глаза не открываются, но все же Отусу жарко. В голове полно мыслей от неприятных до вполне себе ничего. Джин не хочет вставать, Нино за спиной дышит ровно, а его стояк расположен прямо между бедер. И это почти важно, потому что повторения ночи хочется, но, кажется, не можется. Ибо тело болит как после адского комплекса в спортзале. — Доброе утро.