Под светом ламп

- Эй, рожу утри. Пол не пачкай, ублюдок. Бежать, как никогда еще не бегал, едва ли не высекая искры полустертыми каблуками туфель и крепко-крепко сжимая в мозолистой широкой ладони чужие холодные пальцы От первой, давнишней встречи, во время которой миф всея Готэма размазал тебя по стенке одним лишь взглядом, остался лишь привычный, уже почти сошедший на нет, легкий трепет. От первой, давнишней (а правда ли?) ночи в твоей голове остались только затасканные и поблекшие воспоминания. От первого, страшного и ужасного заключения у тебя остался абсолютно никакой Брюс, живой телом, но расколотый внутри словно бы множество веков назад. Стук сердца слышен, кажется, в ушах, а легкие как будто сгорают, но живот уже сводит радостной судорогой ощущения скорой свободы. Оборачиваться ты и не смеешь, только искренне, как могут только Зеленые Фонари, всей душой веришь в свою крохотную – в сравнении с былыми заслугами – но такую важную победу. Родной голос, молчание, тихий, щемящий душу стон и, неразрывно, дикий вопль, что закладывает уши. Ты рычишь, зверем бросаешься на закрытую дверь, словно теряя рассудок, а из-под щели внизу подтекает кровь. Вперед, вперед, быстрее! Лишь бы добраться до спасительной батареи и кольца, лишь бы успеть, лишь бы сделать разрыв с теми, кто уже вышел на охоту, максимальным. Приказ об аресте не был обоснован абсолютно ничем, и готовым к нему не оказался никто. Супермена и Чудо-Женщину повязали самыми первыми только потому, что сдались они сами, надеясь на быстрое разрешение недоразумения. Пропав на три долгих месяца, они тем самым позволили Бэтмену взять руководство над Лигой, а уж он, быстро сориентировавшись, смог удержать свои бастионы нетронутыми, развернув практически полномасштабную войну лишь одной обороной. Крепости начали сдавать лишь когда вынесли трупы всесильных, лишь когда большинство повелось на обещания и дались в чужие руки без боя. Белая, холодная камера, давящая на разум. Глаз не находит ни единой привычной тени, уютно скрывающей в безопасности, а мозг периодически отключается, изнуренный пятью сутками чуткого бдения. Ничего темного, ничего, что не резало бы белизной сетчатку, ничего хорошего. Совершенно неожиданно кровь, капающая на пол, оказалась собственной, но тоже предательски светлой. Ты уже начинаешь задыхаться, но на шее удавкой свисает шнурок с заветным ключом-картой. Тебе хочется уже скорей на свободу, к корпусу, где помогут уж точно, но ты терпеливо шепчешь на ухо Уэйну заботливое "Давай, потерпи немного", упорно утаскивая его за собой. Крепости, воздвигнутые вами, утыкались в сами небеса, но спокойно не было никому. Безустанно ты тренировался, по велению Бэтмена укрепляя тело, дабы не оказаться безоружным даже если отнимут кольцо. Огнестрельное оружие осваивалось тобой легко, в отличии от холодного, но Брюс помогал, когда не проверял огромнейшую сеть камер наблюдения в вашем "оплоте отступников и опасных террористов", как говорили в новостях. Флэш, которого ты в самом начале смог уговорить пойти с вами, попался вчера. Сегодня вы с Уэйном в его наглухо закрытом кабинете пораженно смотрели всемирную трансляцию, где с еще живого парня стягивали красный костюм. Взгляд абсолютно разрознен, нецелостен – как будто бы прозрачную гладь стали раскололи, а потом попытались засыпать осколки обратно – белки покрыты красными пятнами от лопнувших сосудов. Твое сердце бьется где-то под языком, и ты шепчешь что-то нелепое, успокаивающее, что только способен выдумать твой такой же изувеченный разум, опускаешься на колени, чтобы обнять. Коридор пуст – решетчатым узором на противоположную стену падает свет из окон. Мышцы болят от резко ставших такими непривычными нагрузок, однако тебе нельзя бросать все на половине пути, потому что больше шанса может не предоставиться. Брюс хотя бы не сопротивляется, не мешает – тогда у вас точно не было бы ни единого шанса. Ты сам не понял, как ваша главная база все-таки оказалась захваченной – запах пороха в самом начале и жжение пули в запястье оглушили тебя, и остальное доносилось как через огромную призму. Единственное, что отпечаталось на изнанке твоих век несмываемым клеймом на память – попытки отстоять последний оплот, ту самую Бэтпещеру, даже сейчас остающейся кольцом, за которым было относительно безопасно. Сигналы были отсечены мощной заглушкой – Марсианский Охотник до последнего пытался вычислить ее местоположение – так что ты мог думать только о том, как бы заблокировать единственный вход, пока Орлица, пытаясь стряхнуть с разлета сильных крыл сети, орудовала булавой. Ты сглатываешь кровавую слюну, скопившуюся во рту, прижимаешься небритой щекой к чужому виску, пытаешься вспомнить, как успокаивают детей, а потом неожиданно вспыхиваешь раздражением, потому что покой – совершенно не то, что тебе нужно, злишься и даешь грубую пощечину, требуя очнуться наконец. Очнуться и вспомнить, сказать что-нибудь такое же обидное в ответ, ударить, встряхнуть – отреагировать. Ты успел хорошо подготовиться, так что хранилище оказывается предсказуемо пустым. Камеры не волнуют тебя – кольцо здесь, набери нужный код, подними стеклянную крышку и забери – но Уэйн, усаженный тобою в кресло, издает вздох или нечто похожее, и ты дергаешься, разрываясь между желанием первым забрать то, что принадлежит тебе по праву, и проверить, как там Бэтмен. Успев вовремя укрыться – спасибо все тому же марсианину – ты, впрочем, на свободе отлетал все так же мало. Полноценная осада заблокированного со всех подступов особняка Уэйнов выглядела со стороны отвратительно – сейчас, когда тайна личности была раскрыта, это выглядело сущей насмешкой – но ты держался вплоть до тех пор, пока однажды не узнал о том, что Бэтмена все-таки умудрились схватить. План был подготовлен быстро, но даже изучив все детали и источая нетерпение, просто так ты все равно сдаться не смог, за что и был помещен в отделение для особенно буйных, лишенный кольца, избитый и до отвращения жалкий в своей бессильной злости. Так легко разучиться спать больше часа, когда негде спрятаться, а по нервным окончаниям бьет выбеливающий все вокруг свет. Стул выволочен в самый центр, и нельзя даже отползти, уткнувшись в угол, дать самому себе передышку. Во рту сухо – освещение выжигает глазные яблоки и испаряет воду – а желудок скручивает от неожиданной паники, потому что впервые в жизни разум не может найти выхода. Свечение охватывает тебя лаской, и ты готов счастливо смеяться, пока прозрачно-зеленая сфера направляется вверх, пробивая собою стены и потолок. Брюс твоего энтузиазма не разделяет, сидит молча, даже не смотрит, но теперь ты знаешь, что в твоих силах абсолютно все, что только ты можешь придумать, а, значит, это не доставит проблем. Кольцо, вера, сила – после произошедшего ты никогда не расстанешься ни с чем из этого. – Брюс, – ты шепчешь, но шепот кажется тебе оглушающим здесь и сейчас. – Посмотри. Все скоро придет в норму. Уэйн предсказуемо не отвечает, все так же бессмысленно разглядывая пустоту, однако тебе не требуются его ответы. – Я знаю, ты скучал. По мне, своему любимому ночному небу. Так же, да, Брюс? Ну так вот, смотри, – продолжая неспешно направлять сферу, ты опускаешься, чтобы заглянуть в застывшее лицо, и дергаешь уголками разбитых губ. – Можешь не сдерживаться. Ты тоже рад. Я не сомневаюсь в этом. Реакции нет, но тебе это и не нужно – ты сам протягиваешь руку, чтобы коснуться чужого подбородка и потянуть, заставив Брюса несколько раз едва заметно кивнуть. Часть твоего сознания прекрасно понимает, что это сущее безумие, но тебе необходимо это. – Хорошо. Теперь все будет хорошо, – ты тянешься вперед за объятием, и, хотя кожа Уэйна кажется едва ли не льдисто-бледной, она оказывается на удивление теплой, прямо как раньше. Если закрыть глаза, то можно даже представить, что ничего не изменилось.