***
— Доброе утро, Франсуа, — проворковала девушка, проходя в гостиной мимо большого плаката с автографом, выторгованного на Ebay у расторопной жительницы Канады практически за бесценок. И ведь не ценят же люди прекрасное! Первый выходной Бьянки Риччи за две недели начался с огромной чашки кофе и проливного дождя. Она, стоя у окна, поморщила нос, но тут же отвернулась и размашистом шагом приблизилась к дивану, усаживаясь на мягкие подушки. Если честно, испортившаяся погода ее нисколько не расстраивала: Бьянка и без того весь день планировала провести в стенах своей квартиры, наслаждаясь заслуженным одиночеством и, что немаловажно, тишиной. Девушка широко зевнула, прикрыв рот рукавом свитера с крупной вязкой, убрала с лица недлинные пряди темных волос и вновь сделала большой глоток кофе, блаженно улыбнувшись. Шум бьющих по стеклу крупных капель умиротворял, и Бьянка подумала, что день непременно будет по-настоящему прекрасен. Ко всему прочему, именно сегодня она планировала досмотреть последний сезон сериала, чего сделать не могла уже довольно долгое время из-за плотного графика. Она, признаться, не так уж и любила работать аниматором, развлекая детей /чаще непослушных и визгливых/, но убеждала себя, что это все — эффект временный, и она обязательно вернется в университет, чтобы получить заветное высшее образование. Пока, правда, ей мало что хотелось изменить в своей жизни, ведь в стабильности тоже были свои плюсы. Бьянка мечтательно прикрыла глаза. Громкая трель, оповестившая о входящем вызове, жестоко вырвала девушку из полудрема, в который та успела погрузиться. Бьянка едва ли не соскользнула с дивана и, негромко выругавшись, посмотрела слипающимися глазами на дисплей телефона. С фотографии яркой улыбкой светила Нора. Само собой, кто же еще мог побеспокоить Риччи в ее заслуженный выходной. Что-то недовольно бурча под нос, Бьянка приняла вызов и прижала смартфон к щеке. — Что произошло? — ни «привет», ни «как дела?» для Норини не было озвучено. — И тебе доброго утра. Я сегодня заеду. Через... полчаса, думаю. — Вот это новости, — Риччи улыбнулась, наматывая прядь волос на палец. — Ты помнишь, что у меня выходной? — Конечно. Я с пиццей и бутылкой вина, — невзначай добавила Нора, рассмеявшись. Бьянка усмехнулась в ответ и вбила в строке поиска название сериала. Третий сезон «Борджиа», судя по первым двум сериям, обещал быть интересным. — Мне нужно обсудить с тобой кое-что очень важное. И не смей досматривать без меня! Я не прощу. — Я только на третьей серии, — оповестила Бьянка подругу, слушая привычную музыку из заставки. На другом конце раздалось нервное хихиканье, и Риччи закатила глаза. — Только без спойлеров, ладно? — Что ты, я вовсе не собиралась говорить о том, что... — Молчи! — прервала подругу Бьянка. Он хотела еще что-то сказать, — непременно важное, как она сама считала — но девушку отвлек грохот, раздавшийся в соседней комнате ровно в тот момент, когда Святой Папа Римский с экрана воскликнул: «Чего ты от меня хочешь?». Словно кто-то, весящий не меньше сотни килограмм, упал на пол. Едва не уронив с коленей ноутбук, Бьянка захлопнула его и спрыгнула с удобного дивана, распахнув глаза. В квартире Риччи была точно одна, но закрыла ли она окно в своей спальне? Девушка на цыпочках подкралась к коридору и выглянула в него. Грохота не повторилось, но, возможно, вор — а кто же еще мог вломиться в чужой дом ранним утром? — был уже более осмотрителен. Нервный оклик Норы заставил девушку тихо шикнуть в трубку. — Я перезвоню. На цыпочках, стараясь не шуметь, Бьянка пробралась к двери в комнату и остановилась, прислушиваясь. Было тихо. Настолько, что даже, казалось, муха не пролетит незамеченной. Риччи свела брови и ухватилась за тяжелую вазу, стоявшую рядом. Нервно оглядевшись по сторонам и приготовившись нападать, Бьянка чуть нагнулась вперед и положила ладонь на дверную ручку. Именно в тот момент кто-то изнутри ее осторожно повернул. Яркий свет, льющийся в полумрак коридора из приоткрывшейся двери, на секунду обескуражил девушку, но она инстинктивно сжала вазу еще крепче. Потому что впереди нее явно кто-то стоял. — Сейчас, я поищу... — низкий мужской голос, принадлежавший, судя по всему, очертаниям человеческой фигуры впереди, совершенно не дал времени на раздумья: девушка пронзительно завизжала и огрела «преступника» по голове. Вслед за ударом последовали отборные ругательства, но это Бьянку уже не волновало. Она влетела в комнату, собираясь нанести очередной удар по голове взломщика, но, заметив троих людей разного роста, пораженно вгляделась в лицо одного из них, застыла и выронила вазу из рук. В спальне Бьянки Риччи раздался звон бьющегося стекла.Пролог, в котором начинается самый странный выходной для Бьянки Риччи
2 августа 2017 г. в 19:55
Старуха иссохшими грубыми пальцами водила по нежной коже ладони Лукреции Борджиа, нашептывая себе под нос бескровными губами нечто нечленораздельное. Язык, на котором женщина бормотала, не был знаком герцогине, и она для себя решила, что сухие, острые на слух слова — абсурдное заклинание, помогающее ведьме лучше рассмотреть судьбу Лукреции. Надежда на то, что травница владела магией, была чрезмерно мала, и сначала она хотела убедиться в том, что старуха не лгала. Молодая женщина нахмурила идеальные брови и нетерпеливо, раздраженно вздохнула. Старая ведьма сверкнула темными глазами, и Лукреция вздрогнула, от чего хватка длинных и кривых пальцев только усилилась. Несколько долгих мгновений ничего не происходило, но вдруг обломанные ногти старухи впились в тыльную сторону ладони герцогини, и та вздрогнула от неожиданной боли.
— Вы любите другого. Не своего мужа, — голос ведьмы проскрипел в ночной тишине, и Лукреция сжала губы в тонкую линию. Неужели ее чувства к Чезаре были видны настолько, что даже по ладони можно прочесть о глубокой любви к брату? — Он близок вам. Слишком близок.
Лукреция прикрыла глаза и задержала дыхание в попытке выровнять гулкое сердцебиение. Конечно, ничего не получилось, и девушка раздосадованно хмыкнула. Словно наваждение, образ брата заполнил все ее сознание, все существо, и от фантомного ощущения присутствия Чезаре рядом похолодели изящные пальцы. Старуха изогнула тонкие нити губ в кривой, но беззлобной ухмылке.
А затем вложила в ладонь вытянутый пузырек со снотворным, преподнося его в качестве извинения за пленение. Лукреция послушно приняла порошок и благодарно кивнула. Ведьма она или нет, однако в травах разбиралась, и если уж пообещала заметное и длительное действие снотворного, то так оно и будет. Девушка поднялась со своего места, кивнула старухе и развернулась, к дверям, намереваясь покинуть душную комнату.
— Постойте, Ваше Сиятельство, — черствый голос женщины разлетелся по всей комнате, и Лукреция поспешно замерла. Обернувшись через плечо, она увидела, как травница вылила в бокал с недопитым вином Лукреции прозрачную жидкость из маленького пузырька. И протянула питье герцогине. Девушка с опаской покосилась на бордовую жидкость, плещущуюся практически на самом дне, и подняла глаза.
— Что это? Вы вздумали травить меня?
— Стала бы я убивать Вас без видимой на то причины? Оставьте дурные мысли, миледи, — она хрипло рассмеялась, наблюдая за испуганным лицом девицы. — В моих руках всего лишь гарантия Вашей безопасности. Пейте.
— Что Вы... — вновь встретившись с пугающим взглядом туманных глаз, Лукреция несмело поднесла к губам бокал и осушила его. Вопреки ожиданиям, ничего не произошло, и девушка, моментально отбросив пустой бокал в сторону, спешно покинула покои.
Ведьма не обманула: снотворное работало безотказно, и весь Неаполитанский замок спал беспробудно уже после двух бокалов отравленного вина. Времени, отведенного на побег, хватило, чтобы уехать далеко всем троим: Лукреции, Альфонсо и малышу Джованни. Несмотря на то, что ехать было невыносимо холодно, и руки мелко дрожали от волнения, Лукреция была почти счастлива. Ведь все близкие люди были рядом. Девушка глубоко вздохнула, понимая, что обманывала сама себя. Не все, одного человека — самого важного, стоило уже признаться хоть самой себе — не хватало до острой боли в груди и слез в уголках глаз. Однако вновь образ брата предстал перед глазами, наполняя все ее существо щемящей тоской. Лукреция будто бы увидела мелькнувшие темные кудри и знакомый профиль, на миг появившиеся перед застланными пеленой слез глазами. Она поначалу подумала, что Чезаре ей и вовсе почудился: в конце концов, давно стоило признать, что она сходит с ума каждый раз, думая о нем, замечая его в каждом сюртуке, каждых шоколадных волнах волос, каждом тихом «люблю» от мужа. Но сейчас — именно в эту самую секунду — она могла поклясться в том, что именно он, Чезаре, стоял здесь, на пыльной ночной дороге. Приказав няне держать Джованни, испуганно хнычущего и тянущего по-детски пухлые ручки к матери, девушка едва ли не упала, вскочив на ноги и перегнувшись через оконный проем. Крик, наполненный отчаянием и беспомощностью, сорвался с рубиновых губ Лукреции, влажных от непрекращающегося потока горьких слез, и она, подобно лани, выпрыгнула из повозки, в которой вдруг стало невыносимо душно.
— Чезаре!
Она боялась, что брат не услышал; боялась, что не узнал, когда повернул голову, и она, ровно так же, как и ее маленький сын, тянула к нему руки в жалкой попытке коснуться его на несколько секунд быстрее; боялась, что спала и видела сон там же, в Неаполе, когда Чезаре прижимал ее к себе, целуя щеки, нос, лоб, открытую шею, избегая лишь губ. Однако Лукреции удалось повернуть голову так, что брат смог поцеловать ее в уголок рта, порождая в эту секунду самые гнусные слухи. Кажется, даже сейчас до нее доносились обрывки фраз стражников о «брате» и «сестре». Но важны были лишь сильные руки Чезаре, его опаляющее кожу дыхание и прерывистый шепот. Он была рад не меньше, чем сама Лукреция, и девушке казалось, будто бы мир перед глазами кружился. Или от счастья в глазах мутнело, или девушка и правда теряла связь с реальностью. Отчего-то ее начало мутить, и Лукреция оперлась на плечо брата. Однако и Чезаре вдруг пошатнулся, прикрыв глаза. Он все так же не выпускал сестру из объятий, но хватка его ослабла настолько, что руки, казалось, вот-вот безвольно опадут вниз. Лукреция изящными пальцами с коротко стриженными ногтями вцепилась в черный, как ночь, плащ Чезаре и быстро зашептала ему что-то. Горячо и неразборчиво, сбивчиво, пытаясь сказать нечто важное, но слова — такие нужные теперь — умерли на ее губах. Лукреция глубоко вздохнула и начала оседать, все так же неистово цепляясь за Чезаре.