***
Уехав ранним утром на лейбл, Выграновский не оставил мне выбора, и мне пришлось звонить Криду и просить подкинуть до лингвистической школы, где меня сегодня ждут на собеседование. Нервничаю, хотя облажаться точно не могу: во-первых, отлично владею языком, а во-вторых — нельзя упустить такой шанс. Тем более, директор, Наталья Петровна, сказала, что, если я сегодня хорошо себя покажу, то смогу провести пробный урок. Пока жду друга, воодушевленная и до конца отошедшая от вчерашней «стычки» с Марвиным, если это можно так назвать, готовлю сырники, а после складываю их в контейнер, чтобы угостить Булаткина и передать порцию брату. Привожу себя в порядок, делаю укладку и легкий макияж, ходя по квартире в тёплой пижамке под горло. А когда приезжает Егор, я, конечно же, всё ещё не собрана, поэтому наскоро скидываю всё в сумку, переодеваюсь в вязаное платье и выхожу из квартиры следом за другом. Он помогает мне сесть в свой Mercedes, подав руку и закрыв за мной дверь. Поглядывая то и дело в мою сторону, Булаткин хмурится, аккуртано виляя между другими авто. Не могу понять, почему он так на меня смотрит, будто хочет что-то сказать. — Что такое? — не выдержав, спрашиваю я друга, дёрнув его за рукав куртки, когда машина тормозит на светофоре. — Что? — переспрашивает, будто растерявшись, блондин, а я складываю руки на груди и кривлю губы. Светофор загорается зелёным, но продолжить разговор так и не удается, потому что Mersedes тормозит у школы. Поправляю волосы и платье прежде, чем войти, а Булаткин наблюдает за мной с какой-то печальной улыбкой. — Хорошо выглядишь, — говорит он задумчиво и добавляет: — училка. — Спасибо, Егор, — улыбаюсь, не в силах покинуть друга: что-то будто мешает уйти. Вспоминаю про сырники и ставлю бумажный пакет на заднее сидение к сумке Егора. Тот спрашивает, чем таким вкусным вдруг запахло, а я лишь отвечаю, что это сюрприз, и прошу передать второй контейнер Эду. Друг кивает. Дёргаю ручку, смотря на парня, а тот вдруг прижимает меня к себе и крепко обнимает, зарывшись пальцами в мои волосы. Облегченно выдыхаю, будто с плеч гора свалилась. — Ты поговорила с Эдом? — ни с того, ни с сего спрашивает Булаткин, на что я только отмахиваюсь и отрицательно мотаю головой. Тот поджимает губы. — Не дал объясниться? — Что ты имеешь ввиду? — не соображая, к чему клонит друг, спрашиваю я. Помедлив, Егор пальцем убирает волосы с моего плеча за ухо и оттягивает край воротника платья, кивая на шею. Достаю зеркало, всё ещё вопросительно глядя на блондина, а вскоре застываю с открытым ртом. Несколько синяков, по форме напоминающих пальцы, которыми меня вчера душил Миша, красуются и слева, и справа. Поджимаю губы, отведя взгляд вниз, потому что в глазах Крида не могу прочесть ничего доброго. — Это он? Выграновский? — грубо кидает Булаткин, дёрнув мой подбородок вверх и на себя, чтобы я не отводила глаза. Молчу, потому что не знаю, как рассказать про Марвина, и друга это бесит. Он хмурится, а у меня кровь в жилах стынет от его ледяного взгляда. — Егор, мне нужно идти, — практически пищу я, не в силах больше терпеть эту атмосферу, дёргаюсь, но Крид крепко держит меня за руку. — Блять, да я серьёзно, пусти! Всё равно не скажу! — Опять секреты, м? — Егор резко оказывается так близко, что я ощущаю его дыхание на своих губах. — Заебала! Я ведь помочь хочу! — Да нахуй мне твоя помощь? — выплёвываю я. — Сама справлюсь! Пусти! Крид отпускает меня, открывая дверь машины и выталкивая меня из неё. Я хлопаю дверью настолько сильно, что в ушах стоит звон. Однако моментально начинаю жалеть, не понимая, что на меня нашло. Провожаю взглядом отъезжающее авто Егора и опускаю глаза, чувствуя вину перед другом. Касаюсь пальцами синяков на шее, хмурюсь и кусаю губу. Хочется позвонить Булаткину и извиниться, но он теперь точно не возьмёт трубку, зато меня сильнее будет грызть совесть. Решив пока это отпустить, поправляю волосы, прячу синяки под воротником и вхожу в школу. Я должна показать, на что способна, даже несмотря на то, что меня уже, в принципе, взяли.***
За полчаса до начала урока у меня начинается слабая дрожь в коленях. Одёргиваю себя, потому что даже при разговоре с директрисой школы меня так не трясло. Может, так выглядит скорое осуществление давней мечты? Ещё раз перечитываю накиданный на скорую руку план вводного урока. Мне дали вести новую программу, предназначенную для детей от восьми до десяти лет: углубленное изучение британского английского с уклоном на современную разговорную речь. И, несмотря на то, что в Великобритании я была больше года назад, я не перестаю переписываться с носителями языка, поэтому даже сейчас в курсе последних перемен в сленге. Не могу успокоиться, переживая, что что-то вдруг может пойти не так, например, дети перестанут слушаться, и пытаюсь переключиться на другие моменты. Сразу в голове всплывают слова Егора: ведь он и правда хотел помочь, а я вспылила, растерявшись и не зная, что ответить по поводу этих чёртовых синяков. Но неужели Булаткин позволил себе думать, что мой брат, который всегда для меня был защитой, поднимет на меня руку? Ни за что на свете! Достаю из сумки зеркало и в последний раз перед приходом детей оглядываю себя, поправляю волосы. Как же непривычно без пирсинга в носу: пришлось ведь снять по просьбе нового начальства. В любом случае, так я выгляжу намного презентабельней. Когда приезжают первые ученики, встречаю их с доброй улыбкой в кабинете, здороваюсь с родителями. Сразу знакомлюсь, стараясь запомнить как можно больше имён. Я ещё не знаю, сколько придёт на урок, и это, честно говоря, совершенно не успокаивает. Когда до начала урока остается минут семь, выхожу из класса, но стою возле открытой двери, наблюдая за детьми. Они болтают в коридоре как старые друзья, хотя впервые увидели друг друга чуть больше пятнадцати минут назад. По-доброму завидую непринужденности их разговора и легкости контакта, потому что чем взрослее ты становишься, тем сложнее тебе заводить новые знакомства. Оглянувшись в класс, пересчитываю детей. Последней, как раз той, кого не хватает, оказывается светловолосая девочка с двумя длинными косами, одетая в яркий лыжный костюм. Она с порога здоровается со мной и начинает разуваться, и я, облокотившись на стену и сложив руки на груди, наблюдаю за её действиями. Девочка не перестает улыбаться, то и дело поднимая на меня свои тёмные глаза. — Меня Гелей зовут, — кивает она, усевшись на стул у полки с обувью и достав из рюкзака сменку. Говорю ей, что приятно с ней познакомиться, и, посмотрев на часы, немного подгоняю её. Ангелина кивает. Следом за девочкой заходит высокий мужчина, в котором я сразу узнаю хозяина отпечатков на моей шее. Не подавая виду, здороваюсь с ним, на что получаю кривую улыбку. Марвин отдает Геле забытый в машине пакет, желает хорошего урока и обещает заехать по его окончании. Девчонка, обняв мужчину, убегает в класс, а Миша зовет меня на пару слов. — Не верю я в такие случайности, — тихим тоном произносит мужчина, наклонившись ко мне. — И да, что ты тут вообще делаешь? Выгнали с прошлого места работы? — скалится, а я чуть было не коснулась отпечатков его пальцев, которые вдруг будто стали гореть. — Когда это мы успели перейти на «ты»? — так же тихо отвечаю я, всеми силами изображая безразличие, а у самой поджилки трясутся. Конечно, при детях Марвин вряд ли снова кинется на меня, но очень не хотелось бы свалиться от нехватки воздуха снова. — Мне нужно идти, урок скоро начнется, — тараторю я, взглянув на часы. — Удачи вам… — уверенно начинает мужчина, но запинается. — Евгения Сергеевна*, — говорю я официально, по привычке расправив плечи. Отвожу взгляд. — Посмотрим, сколько вы здесь продержитесь, Евгения Сергеевна, — кидает напоследок Марвин и быстро уходит, помахав Ангелине. Возвращаюсь в класс. Прошу детей присесть и начинаю знакомиться, разговаривая с каждым на английском и переводя свои слова. Улыбаюсь каждому ребёнку, даже самому хмурому мальчику, которого будто насильно привели сюда, и со временем он тает и отвечает мне тем же. Веду урок, то и дело поглядывая на Ангелину и пытаясь найти в ней сходство с мужчиной. Большие карие глаза девочки и тёмный цвет волос будто наталкивают меня на тот самый вопрос. Кем она приходится Марвину? И если это его дочь, то почему в СМИ об этом никто ещё не написал? В обед, в то время, как мы с братом подъезжаем к кафе, я получаю сообщение о том, что меня приняли на работу. Закрыв глаза, выдыхаю и спешу сообщить новость Эду, сопровождая это визгом, но тот прикладывает палец к губам и что-то отвечает в трубку. Перекинувшись ещё парой фраз с собеседником, Выграновский сбрасывает и поворачивается ко мне: — Ну что там у тебя, малая? — С этого дня твоя сестра не такая безнадежная, — довольно улыбаясь, говорю я, — и на шаг ближе к мечте. — Это надо отметить, — брат отстегивает ремень безопасности и тянется ко мне, чтобы обнять. — Куплю тебе мороженого. Пойдём. Очутившись на улице, пихаю брата в плечо, а он меня приобнимает и смеётся. Кажется, я счастлива. Настолько, что всё прошлое вылетело у меня из головы моментально, все невзгоды, до этого момента сидевшие в голове, улетучились. Выбираю себе аж пять шариков самого разного мороженого, и, пока ем своё овощное рагу, оно слегка подтаивает, но не перестаёт быть всё таким же вкусным. Сладким, как новая жизнь.***
После обеда брат подкидывает меня до небольшой парикмахерской, которую посоветовала Клава, а сам уезжает на лейбл. Неуверенно толкаю дверь, но в секунду меняю своё настроение и подхожу к стойке, улыбнувшись девушке. Говорю ей, что записана на окрашивание к мастеру Анастасии, и спрашиваю, где оставить верхнюю одежду. Оказавшись в кресле, в последний раз смотрю на себя прежнюю и прошу отвернуть кресло от зеркала, чтобы я не видела ничего. Девушка лишь кивает и берётся за работу. Закончив, почти сразу еду к брату. Эд всё ещё находится в офисе, разбираясь с договорами по поводу съёмок нового клипа. Когда звоню ему, он лишь отвечает, что я могу приехать и что не буду ему мешать. На входе здороваюсь с секретаршей и, спросив, где сейчас находится Выграновский, иду туда. По пути столкнувшись с Тимати, ещё около десяти минут обсуждаю с ним новый трек Мафии и какую игрушку купить для его дочери. Босс говорит, что Эда сейчас нет в студии для фотосъёмок и что он видел его около кабинета. Брата нахожу там. Только появляюсь на пороге, глаза Выграновского округляются, а после недоверчиво щурятся. Он просит меня повертеться и довольно улыбается. — Тебе идёт, малая, — говорит он, — такой цвет. Куда лучше того непонятного седого. И сразу помолодела заметно. — А до этого я была старая, что ли? — притворно обижаюсь. — Вот, посмотри, что ещё купила, — верчу перед носом брата пакетами с новой одеждой. — Сейчас покажу. Вернуть цвет волос было практически спонтанной идеей, но я цепляюсь за любую возможность что-то поменять в прежней себе, даже цвет волос. Получаю от этого даже некоторое моральное удовольствие, будто смываю с себя всю грязь, лохмотьями засохшую за этот разгульный год. Тем более, кому я вру? Я уже никогда не вернусь к той девчонке, которая запала на какого-то морального урода и побежала за ним, когда он лишь пальцем поманил. Остаётся только идти вперед и держаться намеченного пути, не кидаясь из крайности в крайность. Не стесняясь Эда, раздеваюсь перед ним до нижнего белья, а парень даже внимания не обращает. Копается в своих бумажках, пока я не зову его по имени. Наши отношения с братом давно перешли черту стеснения, ведь я не раз раздевала его, когда тот бухущий приходил домой, а тот однажды спалил меня в кровати с парнем. Только после того, как я зову снова, он поднимает глаза. Поначалу улыбается, наверное, довольный, что я наконец выползла из чёрного цвета и взяла это розовое платье. Я поднимаю волосы, чтобы он посмотрел узор на каёмке выреза, но брат вдруг встаёт с кресла и подходит ко мне вплотную. Касается пальцами ярких синяков на шее, и я вздрагиваю. Более, чем уверена, что его привлекло именно это. — Откуда это? — спрашивает Эд, хмурясь. Отвожу глаза, напрягшись, потому что брата точно не хочу посвящать в такое. — Это сделал Егорыч? — в голосе звучит грубость. — Скажи правду. Он сегодня разорялся, что ты опять вывела его. — Да причём тут Булаткин? — тараторю я, смяв рукав платья и выпустив из рук волосы, которые тут же скрывают все синяки. — Мы просто немного поспорили. — Ясно, — рычит брат и, схватив со стола свой смартфон, набирает Егора. — Кридовский, ты ещё не ушёл? — слишком спокойно для своего состояния произносит Эд. Он скалится, посмотрев на меня. В его глазах ничего хорошего, это пугает. — Да, дело есть. Зайдёшь? Переглядываюсь с парнем. Тот снова угрюм, хрустит костями, собрав руки в замок. Проведя рукой по лицу и голове, Эд взъерошивает волосы. И ничего не говорит. А я с ужасом жду, моля Егора не приходить или хотя бы задержаться. Но через пару минут приходит Булаткин. Он сразу спрашивает Эда, что случилось, покосившись на меня, и мой брат отвечает ему с кулака по лицу. Егор, опешив, хватается за щёку и пятится назад. Он совершенно ничего не понимает — мы встречаемся взглядами — а я просто охреневаю от того, что это сделал Выграновский. Потерев кулак, Эд снова кидается на Крида, но тот вовремя закрывает лицо руками и бьёт в ответ, попав по левому плечу. Ловко разбивает губу, когда Эд снова на него замахивается. — Какого чёрта ты делаешь? — прикрикнув, Булаткин хватает парня за руки, но тот дергается и вырывается. — Что я, блять, сделал?! Оба резко смотрят на меня. Две пары глаз, охреневающих от происходящего и решивших сломать всех на своем пути. Провожу рукой по лицу, качнув головой. — Да не он это сделал, — мой голос меняется до неузнаваемости, — я же тебе сказала. Господи, Эд. Я начинаю задыхаться. На меня давят собственные слова и поведение, приведшее к такому исходу. Эта недосказанность только что убила в Булаткине доверие ко мне, зато снова разожгла в нем ненависть, которая целый год пылала ярким синем пламенем. К горлу подступают слёзы, больно глотать. Они теперь оба ненавидят меня, ненавидят друг друга. А во всём виновата я! Если бы я сказала правду, этой стычки сейчас бы не было: но никто не даёт гарантий, что эти двое не накинулись бы на Марвина. Обвив руками шею, верчу головой в подтверждение слов в защиту Егора. — Подожди, ты тоже заметил? — прочистив горло, обращается к Эду блондин. Он кивает головой, коснувшись того места на своей шее, где у меня синяки. Рыком из него вылетает «да». Булаткин потирает ушибленную переносицу, размазав кровь, и шумно выдыхает. Выграновский слизывает алое пятно с губы. — Я бы никогда не сделал что-то подобное, — сжав вторую руку в кулак, шипит Егор. Падаю лицом в ладони. Да лучше бы я пару раз получила, чем так досталось бы Булаткину. Да ещё и брата в это впутала. У этих двоих со мной одни проблемы. Поглядываю то на одного, то на другого, а у самой слезы наворачиваются. Так стыдно и ненавистно все это одновременно. — Да ну нахуй, — вдруг взрывается Егор, встретившись со мной взглядом. — Ты пиздец, Женя. Не подходи ко мне больше! Даже слышать твоих оправданий не хочу, — выплёвывает в ответ, собрав губы в плоскую линию. Хлопнув дверью кабинета Эда, Булаткин быстрыми шагами уходит к себе. Тогда я и сдаюсь, зажав рот рукой, чтобы слышно не было ничего за стеной. Горячие слёзы бурными потоками скользят по щекам и превращаются в тёмные пятна на платье. А Эд, внезапно опустившись, садится рядом со мной и зажимает голову руками. Он постукивает пальцами по затылку и, сказав что-то невнятное, крепко обнимает меня. Говорит, что я веду себя как маленькая, и просит перестать рыдать. — Ну хватит, — импульсом вырывается из него, и я ойкаю. Рукавом платья вытираю слёзы и громко шмыгаю носом. — Есть салфетки, чтобы кровь вытереть? — его голос, хриплый, грубый, будто брат только что спустился со сцены, уже не так пугает меня. — Домой поедем? Только перестань реветь, прошу тебя.