Dark Soul

Яков шёл первым. Ров, в который они с другом залезли, оказался намного шире, чем им казалось сверху. Мальчик крался очень осторожно, высматривая, не блестят ли где обещанные Варрой брошенные мечи. Сам Варра предусмотрительно стоял наверху, раздавая указания:  — Смотри в оба. Только полные неудачники уходят из таких мест с пустыми руками. Мы должны доказать Артуру, что были здесь. Но больше всего Якова тревожила мысль о том, что если мать узнает об их вылазке, то ему явно несдобровать. Только вчера она выстругала огромную палку на случай, если сын вздумает ослушаться, и Якову не хотелось так скоро обновлять приобретение матери. Но если он не сосредоточится и не найдёт чего прямо здесь, то влетит ему уже от Варры, который очень переживал насчёт мнения Артура и его компании. Яков переживал за всё и сразу, и очень старался что-то углядеть, а от того не видел ровным счетом ничего. Он заглядывал под каждый куст папоротника, переворачивал камни и вглядывался в жуков, которые недовольно перебирали лапками, возмущённые внезапным солнечным светом. Мальчик старался держаться как можно дальше от краёв, несколько раз его нога опасно соскальзывала и он едва успевал задержаться за какую-то торчащую ветку. Варра сверху по-прежнему причитал, докладывая другу о состоянии солнца. «Уж скоро к закату дело близится». Яков отвлекся всего на секунду. Ему показалось, что под кустом что-то блеснуло, он кинулся прожогом в сторону, поскользнулся, и не глядя вцепился в то, что оказалось перед ним. Из-под насыпи земли к нему была протянута рука. Мертвецки холодная, с язвами и запекшейся кровью. Варра не закричал только потому, что был до смерти напуган. Первым желанием было отпрянуть, но тогда он бы упал, а потому пришлось вцепиться что было мочи в руку и молиться, чтобы этот труп не ожил и не утащил его в глубины. Это было куда хуже маминого наказания или смешков Артура. Варра наверху засуетился, но никак не мог найти палку нужной длины. Он бегал и кричал, призывая на помощь. Яков чувствовал, как руки немеют. Хватка ослабевала. Он все ниже сползал к опасному обрыву, упади в который — и живым ему уже не выбраться. Наконец-то он услышал голоса. Взрослые. Грубые. Варра сумел найти помощь. // Мальчиков отправили домой, перед тем пригрозив заявиться домой и рассказать обо всём их родителям, если они вздумают трепаться о своей находке. Солдаты, которые чудом проезжали подле рва, сами не догадывались, как сильно им повезло. Труп решили раскопать только потому, что у него на пальце красовалось кольцо с родовой печаткой Лорда Каннингена, одного из представителей десяти родов, подданных короля. — А ведь мы его искали по пивнухам, да по публичным домам с девками, кто же знал, что он здесь прохлаждается, — один из солдат, вытирая пот с лица, и размазывая тем самым грязь, устало улыбнулся. — Вот так не повезло господину. На кой-чёрт его убивать понадобилось? — Не стоит и думать об этом, — ответил второй приятель. — Наше дело обнаружить и доложить. А где господа предпочитают догнивать, и кто это за них решает, явно не нашего ума дела. Нам лучше в это вообще не вмешиваться. — Стоит поторопиться. Солнце садится, а нам еще через болота везти энтого Лорда. Гляди ещё оживёт, почай не успеем до города добраться. // Лучше быть мёртвым. Это первая мысль, которая посетила голову чародея после пробуждения. Только сейчас, шагая по залитому лунным светом коридору, прислушиваясь к шороху одежды и горению факела, он проснулся. Страж, который вёл чародея, не проронил ни слова, и это беспокоило Исина больше всего. Его впустили в тронную залу без стука. Король Чунмён сидел на троне, прикрыв глаза. Вокруг него восседали рыцари со спокойными, изнеможёнными лицами старых вояк, которых не способно пробить никакое горе, его они повидали достаточно в бесконечных сражениях. Исин не сразу заметил среди них коронера и удивился еще больше, но виду не подал. Они только приподняли головы, когда Исин подошёл и поклонился им, но король всё также сидел безмолвно. — Ваше Величество. Чунмён открыл глаза и указал на единственное свободное место за столом. — Присаживайся. Ночь будет длинной. Исин снова окинул взглядом всех присутствующих, но они не выражали никаких эмоций, только безграничную монотонную усталость людей, которых ничем не удивить, людей, которых гложет скука. Сам же он был весьма удивлен столь срочным приказом явиться в тронный зал. Исин даже примерно не мог предположить, о чём пойдёт речь. Сильнее всего он боялся известия о войне, которая, по слухам, вполне могла разразиться. Но настроение на предполагаемых участках военных действий в последние месяцы было спокойным. — Я хочу, чтобы вы все выслушали доклад коронера, с которым он явился ко мне всего пару часов назад. Каждый из вас должен выслушать его внимательно и поделиться предположениями. Возможно, нам удастся прийти к единогласному заключению, на основе которого я буду действовать. Коронер представлял из себя молодого человека, который изо всех сил старался доказать, что получил должность не зря. Он был чрезвычайно педантичен во всём, что касалось его округа, и по слухам обладал весьма жёстким нравом, особенно со своими подчинёнными. Ещё Исин знал, что коронер, в отличие от всех присутствующих, никогда не переступал порог публичного дома, рьяно защищая свою честь и чистоту плоти. Он слыл честолюбивым и набожным до той крайности, когда эти качества превращаются в нетерпимость к слабостям других. Голос его звучал как и у молодых прислужников в храме, которые, облачившись в рясу, угрюмо и нараспев вещают длинные молитвы на давно умершем языке, молитвы, понятные только им. Из доклада было понятно, что сегодня был обнаружен труп Лорда Каннингена, пропавшего неделю тому назад. Из трупарни пришёл отчёт о том, что сердце его было изъято, что и послужило причиной смерти. Труп обнаружили мальчишки, которые по случайности забрели к пропасти в поисках каких-то безделушек павших рыцарей. Дальше можно было не слушать. Исин ещё раз оглядел тронную залу и понял, что его так беспокоило: ни за столом, ни на своём привычном месте в дальнем углу, не было Патриарха Чондэриона. О том, что он не пожелал явиться на встречу, речи быть и не могло. В столь критической ситуации, он бы ни за что не упустил шанса напомнить о том, что его Экзорцисты в полной боевой готовности и только ждут приказа, чтобы «очистить это государство от скверны». Если же не приглашать Чондэриона было решением Короля, тогда он очень рискует. Но зато вместо него здесь присутствовал Кай. Юноша с весьма размытыми функциями при троне. Одни поговаривали, что он новый магик для короля, другие делали более смелые предположения и называли его фаворитом Чунмёна. Для себя Исин ещё не успел сделать никаких выводов, когда представлялась возможность, он внимательно наблюдал за Каем и всё больше замечал, что тот для короля куда больше, чем это могло показаться на первый взгляд. — Господин Чародей! — Исин вздрогнул и посмотрел на Верлена, одного из рыцарей короля, который, по всей видимости, окликнул его не в первый раз. — А что вы думаете по этому поводу? Могло это быть дело рук магиков? Исин посмотрел на всех присутствующих, затем увидел как король пристально смотрит на него, ожидая ответа. — Пока я не увидел труп, ничего не могу сказать наверняка. — Наши головорезы не вырезают сердца, если уж на то пошло. Никому в здравом уме не придет в голову сделать такое. Верлен настойчиво держал свою линию. Исина это не удивило. — Вы всегда и во всём вините в первую очередь Чародеев. Но я не знаю ни одного в этом государстве, который бы решился на столь смелое убийство. — Всем давно известно, что вы и ваша братия пытаетесь обойти закон и все приличия, только бы умостить свои задницы в Ложе. Голос Верлена прозвучал сильнее, чем это следовало. Резкие звуки ударились о стены и отзвуком покатились по тронной зале. Король Чунмён словно выплыл из забытья. — Довольно! Я позвал вас сюда не разводить сплетни и не сводить счеты. Каждый из вас должен руководствоваться холодным умом и анализировать факты. Так будьте добры использовать головы по назначению. Чунмён был в ярости. Его слова залезли под кожу холодными иголками и ужалили нервные окончания. Он терпеть не мог распрей, ещё сильнее не мог терпеть нарушение субординации в его присутствии. — Лорда Каннингена убили чудовищным образом и не постеснялись оставить родовую печать, они даже особо не скрывали труп. Рано или поздно мы бы его нашли. Я хочу, Верлен, чтобы уже завтра мне были выдвинуты предположения как это могло произойти. И боги мне свидетели, если вы будете препятствовать следствию и оперировать не фактами, а своими догадками, за Лордом Каннингемом последуете вы. Надеюсь, это понятно? Верлен вытянулся и кивнул. Напряжение возросло. Каждый из присутствующих сидел как на иголках. — Исин, ты должен отправиться к Коронеру и посмотреть на труп. Мне нужно знать, была задействована магия или магики здесь ни при чем. Также должна быть установлена слежка за Епископом. Узнайте были ли его люди как-то связаны с родом Каннингенов. — Но, Ваша Светлость, дела храма не должны преследоваться. На это есть закон. — Я есть закон, Верлен! И если в моём государстве, прямо у меня под носом убивают моих подданных, я буду искать везде, в вашем доме, в доме магиков или в доме Епископа. Вам понятно? И в ваших интересах сделать это так, чтобы об операции знали только вы и ваши люди. — Да, Ваша Светлость. Исин увидел, как сильно вспотел рыцарь и как тяжело вздымалась его грудь. Он пытался успокоить ярость, которая его обуревала.  — Спать сегодня уже никому не придется. Отправляйтесь, к вечеру я жду сведений и доклада о проделанной работе, — все встали и поклонились. — Исин, задержись ещё на минуту. Чародей подождал, пока тронная зала опустела и только тогда сел ближе к королю. — Ваше Величество. — Ты должен быть внимателен. Я понимаю, чего тебе стоило убедить меня и других людей в том, что вы не опасны, в том, чтобы дать вам шанс снова жить в обществе, прекратить гонения и истребление. Прошлый Король не был к вам так снисходителен, и я об этом помню, хочу чтобы помнил и ты. — Я помню, Ваше Величество. — Меня беспокоит Верлен. У него с Епископом явно какие-то свои дела. — У каждого из знати какие-то с ним дела. Если вы позволите, то вы очень рискуете, напрямую показывая Епископу своё недоверие и неуважение. — Я не могу уважать того, кто создал собственную армию и теперь убивает направо и налево, руководствуясь святым письмом сомнительного происхождения. — Экзорцисты пользуются популярностью. Народу не нужен добрый и ласковый правитель. Они хотят жить в страхе. Только тогда им кажется, что они в безопасности, как бы это не было странно. Каждый из них раб, у них рабское мышление и попытки это изменить не только ни к чему не приведут, а и наоборот — обратят народ против вас. Им нужны показательные казни, потому что это то, к чему они привыкли. Им нужен Епископ и возможность купить у него индульгенцию, потому что только такую форму прощения они знают. Они не приемлют свободы, потому что не знают, как с ней обращаться. Вы ставите их в тупик. — Ну, а как же насчёт вас? — Чародеи никогда не считали себя рабами, мы никогда не любили жить в страхе. Быть этим страхом — пожалуйста. Теперь нас заменили на Епископа и экзорцистов, и это то, что я хочу поменять. Наша Ложа будет вам служить верой и правдой, в то время как новая церковь желает укрепить власть и низвергнуть вас. Им нужна корона — нам нет. — Я это слышал уже много раз. И в чём-то я с тобой согласен. Найди убийцу Каннингена, не давай Верлену и Епископу строить интриги за моей спиной. Будь моими глазами, и тогда я дам тебе то, что ты захочешь. // У Коронера Исин не обнаружил ничего нового. Доклад был сделан на совесть, и всё в нём соответствовало действительности. Запёкшаяся кровь на грудной клетке обрамляла глубокую впадину, в которой раньше находилось сердце. Кости не были переломаны, края раны говорили о том, что сердце доставали очень аккуратно и чем-то острым настолько, что в плоть оно входило, как нож в масло. Несмотря на то, что труп пролежал в земле достаточно для того, чтобы начать разлагаться, следов гниения не было замечено. Лорда словно забальзамировали, и это тоже казалось странным. — Что-то здесь не так, — Коронер осматривал тело вместе с чародеем и силился увидеть что-то еще. — Что вы имеете в виду? — Если бы оно было выжжено, можно было бы предположить, что это дело рук Экзорцистов. Они орудуют огнём, который по их мнению очищает тело и душу. Но здесь нет явных следов огня. Рана аккуратная. — Кому и для чего нужны сердца? В этом весь вопрос. — Разве у магиков… — тут Коронер осекся. — Для наших практик сердца людей мы не используем, если вы об этом. Коронер виновато кивнул. Исин прошёлся по тёмным коридорам подвала, втягивая в себя запах трупов, ядрёной мази, которая не могла перебить все эти запахи смерти, плесени, распространившейся по сырым стенам, и думал о том, что это только начало. И это пугало. Если это убийство превратится в серию, его замыслам придёт конец. Ему будет стоить огромного труда сберечь жизни таких же Магиков как он, которых после правления предыдущего короля осталось совсем немного. Мечтать о Ложе даже не придётся. Если Чондэрион станет ближе к Королю хотя бы еще на шаг, спастись от инквизиции будет невозможно, а народный гнев и вовсе не оставит им шансов. Нужно было как можно скорее во всём разобраться. // Первый день не принёс никаких результатов. Зато Королю доложили о том, что пропал второй Лорд. Эттинген. Труп его нашли в лесах, недалеко от лесорубки. Сердце его было на месте, а вот глаза исчезли, и извлекли их тем же способом, что и сердце Каннингена. Чунмён пребывал в ярости. Никаких зацепок или свидетелей, ничего, что могло бы хоть как-то указать на мотив или преступника. — Убийства не могут быть совершены в случайном порядке. Ясно пока только одно: охотятся за семействами, преданными Вашему Величеству. — Что нам это даёт, Коронер? — Мы можем укрепить защиту, поставить стражей и следить, чтобы третьей жертвы не было. — Это нужно было сделать сразу же, как вы пришли к такому заключению. — Но они противятся. Рыцари считают недостойным, чтобы их охраняли. Они говорят, что сами о себе позаботятся. — Двое уже позаботились. Это приказ, вы должны обеспечить им охрану. И пока вы будете охранять живых, я хочу знать, что произошло с мёртвыми. Исин, что ты узнал? — Это не магики. — Я бы не был так уверен, — сильный голос Чондэриона заставит всех присутствующих вздрогнуть. — Прошу прощения, Ваше Величество. В прошлый раз по жестокой случайности, мне не успели доложить о том, что вы собираете совет. Дело было ночью, видимо, не все ваши служащие в состоянии проснуться для выполнения своих обязанностей. Второй раз я не мог пропустить. Он прошел к стулу, обитому красным бархатом, сел подле короля и обратился к Исину: — Лорды зачастую пользуются вашими услугами и требуют конфиденциальности. — Ровно так же, как и вашими, Епископ. — Возможно, но можете ли вы быть в ответе за действия всей вашей своры? Можете ли вы предоставить доказательства непричастности каждого из них? Точный, поминутный отчёт о том, где были ваши чародеи не только в день убийств, но до и после них? — Мы не на суде, Епископ. — Это дело времени. Я всегда говорил, что магия — дело скверное, неправильное и не богоугодное. Магия разъедает изнутри, искушает и может дать силу такую, что поневоле захочется больше власти. А Чародеи у власти — это всегда ужасно, я бы сказал, что грозит новой войной. — Вы уходите от сути, Епископ, — на этот раз в разговор встрял Чунмён. Исин удивился тому, как мягко прозвучал его голос, словно он обдумывал слова Епископа и пытался взвесить насколько они могут оказаться правдой. — Я могу заверить, что ни один из нас не станет использовать человеческую плоть. Это запрещено конвенцией и вы, Епископ, это прекрасно знаете. Слова Исина были обращены скорее к королю, нежели к Чондэриону. — После запретов всегда появляется желание их нарушить. — Значит, у вас есть прямые доказательства того, что это дело рук Чародеев, я так понимаю? — Нет, но если это так, я буду первым, кто не только об этом скажет, но и попытается вас уничтожить, потому что давно пора было это сделать. — Довольно! — Чунмён прервал перепалку. — Скажите мне лучше, Епископ, не могли ли это сделать ваши люди? — Мои? — Возможно, вы практикуете теперь не только сжигание на кострах, клеймирование и прочие удовольствия, которые вы устраиваете себе при кострах. — Что вы, огонь весьма практичное оружие, особенно если мы говорим о том, чтобы очистить нашу смертную оболочку хотя бы частично от той грязи и гноя, которые скрываются в лабиринтах наших порочных душ. Мы не коллекционируем, мы лечим. А ваш кандидат на убийцу, я бы сказал, как раз тем и занимается, что коллекционирует. — У лорда Каннингена и лорда Эттингена не было каких-либо врагов? — король обратился к Коронеру, который до этого момента только сидел и слушал. — У всех них есть какие-то враги, Ваше Величество. За всё время им пришлось поучаствовать не в одном бою, и нажить себе ни одного желающего расправиться с ними. Но чтобы таким способом? Нет. Убийства не несут цели оскорбить или отомстить, убийца преследует цель, которая пока что нам не понятна. И я боюсь, что узнаем мы о ней только тогда, когда кто-то из них станет третьим. // Солнце стояло высоко в зените. Оно нещадно сжигало всё, что попадало под его щедрый жар. Трава, которая уже давно превратилась в солому, казалось, вот-вот вспыхнет пламенем. Лошадь Исина брела медленно, взбрыкивая каждый раз, когда к ней подлетали мухи. Существом она оказалась нервным и весьма впечатлительным, и чародей уже несколько раз пожалел, что отправился не пешком. Трактирщик, у которого Исин нанял лошадь, утверждал, что животина послушная и смелая, но сама лошадь это опровергла, как только они приблизились к кладбищу. Она ни в какую не соглашалась идти дальше, и Исину пришлось привязать ее к дереву, а самому отправиться дальше. Чародей не спешил. Он считал, что на кладбище непозволительно быстро ходить, ведь каждому обитающему здесь нужно отдать своё почтение. Вылепленные из глины ангелки, полубожки и кресты уже давно покрылись мхом, и порой очень трудно было различить, что же скрывается за слоем растительности. Некоторые могилы на удивление были ухоженными и аккуратными, они казались более важными, более значимыми. Путь Исина лежал к самым задворкам, там, где находились семейные склепы уже давно позабытых семейств. Именно там он решил поискать ответы на все свои вопросы. Он нашёл надгробный камень, на котором надпись была исполнена на диалекте старшей речи. «Когда в обитель мою заглянете, будь вы другом или врагом, постучите, и истина вам откроется». Исин так и сделал. Он прошёл к склепу и аккуратно постучал три раза. Железная оградка немного качнулась, но больше никакого звука не донеслось. Исин постучал ещё раз, теперь уже сильнее. Ничего. Он выждал добрую минуту и ударил как можно сильнее. Стук отозвался глухим звуком и наконец-то из склепа послышался крик: «Убирайтесь прочь, а не то я сожру вас и всю вашу семью!» Голос звучал с акцентом. Так говорили сотни, а может и тысячи лет тому назад. Хозяин склепа, по всей видимости, был весьма раздосадован внезапным визитом. — Эскель, это я. Торопливые шаги и дверь склепа со скрипом отворилась. — Входи. Темнота ослепила чародея. После яркого солнца он ничего не видел и от того прикоснулся рукой к шероховатой стене, чтобы пройти вовнутрь, ни за что не зацепиться и не упасть. — Думал, опять эти треклятые дети пришли испытывать судьбу, — хозяин улыбнулся. Исин не мог этого увидеть, но он так подумал. — В последнее время вампиров не так боятся, как раньше, не так ли? — Они удумали убивать меня, заманив на солнечный свет. Первое, что им пришло в голову, подумать только! Единственное, из-за чего я не люблю солнечный свет, так это потому что он нагоняет на меня тоску и сон. Я ночное существо, и думается и живется мне хорошо только ночью. А эти же что себе удумали? Какие-то колья осиновые, какие-то чесноки. Кто вообще придумывает всю эту чушь! Чего их только в школах учат. Исин уселся в предложенное ему кресло и наконец-то начал различать очертания помещения. В склепе где-нигде горели свечи, распространяя очень тусклый свет, так что можно было разглядеть только силуэт Эскеля. На стенах висели рисунки удивительной точности, на которых изображались человеческие органы во всех возможных разрезах, со множеством пометок. С полок на Исина глазели существа, заспиртованные в банках, приговоренные своим уродством вызывать отвращение и извращенный интерес. Один глаз смотрел на чародея столь пытливо, что ему стало не по себе и он отвернулся. — Ты настойки из мандрагоры не хочешь? Только вчера закончила настаиваться. — Нет, благодарю, — ответил Исин, всё ещё разглядывая рисунки на стенах. Его внимание привлёк разрез сердца. — В последний раз, мне помнится, после неё мы ходили по кладбищу и пугали всех сюда забредших детей, да так, что пришлось от солдат потом неделями прятаться. — Хорошо повеселились тогда. Зато после того случая много девиц ко мне начало заглядывать. Говорили о каком-то поцелуе истинной любви, который должен из кровопийцы превратить меня в гуманное существо. — Надеюсь, ты не превратил их в вино? — Нет, я по-прежнему пью кровь всех этих душегубов, насильников и дегенератов общества. Теперь уже без официального разрешения короля. Знаешь, предшественник Чунмёна знал толк в настоящих наказаниях и ценил плоды науки. Новый король слишком много думает о гуманности. Это его и погубит, запомни мои слова. Сколько я ни наблюдал за людьми этого государства, а всё одно и то же — им подавай тирана, только тогда они думают, что защищены. Свобода их очень угнетает. И напротив, свобода для всех этих убийц очень пагубная вещь. Они словно протухшее мясо на солнце — начинают очень быстро гнить и разлагаться, отравляя всё и всех вокруг себя. — Значит, ты по-прежнему борешься с чистотой улиц осквернённого города? — Не совсем так. Люди дают мне пищу для раздумий. Мне интересно разделывать их, интересно смотреть, как вспоротый живот, словно цветок, раскрывает прелести внутреннего мира. Интересно понять, чем же мозг адекватного человека отличается от душегуба. Убивая всех этих дегенератов, я удовлетворяю свою жажду крови и жажду знаний, а вы избавляетесь от зла. Разве это не прекрасно? — Тогда почему ты не на стороне Епископа? Вы ведь по сути преследуете те же цели. — Те, да не те. Епископ против науки и против вампиров. Он за чистоту человеческой расы. А наука… наука — это дело только для самых просвещенных, по его мнению. Простому люду она не должна быть доступна. А я даже не простой люд — я чудовище, которое следует уничтожить. Слышал, что его экзорцисты работают над формулой, которая могла бы меня убить, стереть таких как я с лица земли. И знаешь, мне безумно интересно было бы поучаствовать в этих разработках. — Вампир, влюблённый в науку и помогающий человечеству справиться с монстрами. Расскажи кому и не поверят. — Но да ладно, сомневаюсь что тебя привело сюда простое желание послушать мои размышления. Мандрагору ты пить тоже отказываешься, в чём же тогда дело? — Не буду долго тянуть. Кто-то убивает лордов. Весьма интересным путём. — Так-так. Мне уже интересно. — У одного из них извлекли сердце, у второго — глаза. Может, за годы своей практики ты встречал что-то подобное, хотя бы кого-то, кто совершал подобные преступления? — Весьма интересно, — Эскель побрёл к свёрткам пергамента, которые аккуратно лежали на полке. — Знаешь, что-то я припоминаю подобное, но это было явно очень давно. И дело сердцем и глазами не ограничилось. А ещё там была какая-то непонятка с убийцей. — Что ты имеешь в виду? — Его приговорили и казнь исполнял я. Но не он был тем, кто всё это начал. Он всего лишь выполнял чей-то приказ, — Эскель сдавил пальцы на переносице, пытаясь вспомнить подробности. — Нет, не могу вспомнить. Ты можешь зайти завтра? Я обязательно найду всё, что было связано с этим делом. — Буду тебе очень признателен. // Он сидел в тронной зале совершенно один. Огромная каменная комната отдаленно напоминала ему склеп, а бархатные алые занавески — кровь. Бархат нежно стелился по полу, гладил холодные плиты. Скоро на этих же плитах он будет лежать сам, истекая кровью. Как и его предшественник. Дворцовые перевороты дело не новое. Никто его не осуждал. Король был тираном, ужасным человеком, который не только не останавливался ни перед чем, а который любил насилие, упивался им как только можно. Он держал в страхе подданных и всё государство. Он держал в страхе даже самого Чунмёна. Король приходился ему дядей, и Чунмён мечтал о том дне, когда он сможет стать сильнее правящего короля, когда он сможет навести свои порядки, когда сможет разрушить стену жестокости и непонимания. Но с каждым днём он всё больше утопал в непонимании. Сперва народу пришлась по вкусу новость о смене старой власти, они видели в Чунмёне человека решительного и отважного. Того, кто не побоялся свергнуть короля, ничем не остановишь. Но затем они пришли в какое-то отупение, когда вместо привычных воскресных публичных кар, они получили жалкие ярмарки. Даже репертуары в театре изменились до неузнаваемости — теперь там царила напыщенная и неправдоподобная чистота. Простой люд, привыкший прогибаться под ударами плети, опешил, когда этих ударов больше не разносилось в воздухе. Они воспринимали затишье Чунмёна как нечто ужасное. А потом, понемногу стали задумываться об ужасном: по трактирам, рынкам и публичным домам, сплошь и рядом говорили только о том, что новый король «добрый». И это пугало и оскорбляло больше, чем что-либо ни было. Люди не понимали, что от них хотят, они не понимали, как теперь им жить без запретов, они не верили в то, что доброта может привести к чему-то хорошему. Все как один они кричали: «Мы все пропали. Он нас погубит». И тогда, на фоне их отчаяния, к ним пришло спасение в виде Епископа, он дал им то, чего они не получали от короля. Вернулись публичные кары, которые стали наиболее жестокими, за всю историю существования Великого Веллена. Вернулся страх и вернулась плеть, свист которой не утихал теперь даже ночью. Чунмён понимал, что он упустил тот момент, когда на него смотрели с замиранием и принимали каждое его действие. Он рассчитывал на то, что когда у людей появится с чем сравнивать, они больше никогда не захотят возвращаться к тому, что уже испытали. Но он ошибся. И потому Епископ представлял огромную опасность для его власти над этим государством. Раздумия прервал слуга. — Ваше Величество, к вам посетители. — Мне не до аудиенций, я сказал, что никого не хочу видеть. — Епископ настаивает. Чунмён сменил гнев на милость. — Суккуб бы его побрал. Пригласи его. Епископ зашёл важным размеренным шагом. Он не стал дожидаться, пока король пригласит его присесть. Он спокойно и уверенно сел на свое место и легким движением указал на место рядом с собой. — Наш разговор будет нести приватный характер. Чунмён сел молча. — В последнее время я заметил, что вы слишком благоволите вашему чародею и это меня беспокоит. Чунмён по-прежнему молчал. — Я понимаю, в нем вы стараетесь обрести друга и даже возможно союзника, но это станет для вас роковой ошибкой, Ваше Величество. Ваша власть и так уже пошатывается. Союз с чародеями и вовсе подкосит опору. — С чего же такая уверенность? И не вы ли собираетесь косить? — Нет, я бы на такую дерзость ни за что не отважился. А вот ваш Исин вполне. До меня дошли слухи, что всё, что происходит с лордами — это их рук дело. Я пока не могу этого доказать, но обязательно докопаюсь до сути. — И чего вы хотите от меня? — Не допустить создания Ложи. Не дать чародеям вновь обрести власть и силу. Не дать им вами манипулировать. Когда-то они уже показали, на что способны, и если вы не помните, то я вам напомню — это привело к кровопролитной войне. И если бы не ваш предшественник, кто знает где бы мы сейчас были. — Это не то, чего вы хотите, Епископ. Мне кажется такая неприязнь у вас развилась на почве того, что в свое время люди доверяли чародеям, порой они искали спасения не в храмах и богах, они искали его в чарах. Именно потому чародеев преследовали, именно потому их уничтожали. У них стало больше власти, нежели у вас. Ваш предшественник, насколько я помню, так же создавал союз, который и развязал войну, о которой вы мне напомнили. — Магия никогда ни к чему хорошему не приводила. — Не стоит мне читать лекции о спасении души. — Я и не собираюсь. Сегодня я не духовное лицо, я деловой человек, который хочет заключить с вами договор. — И в чем же он заключается? — Я доведу причастность чародеев к убийствам лордов. Я назову причину, из-за которой они начали это всё, и если факты вас убедят, я буду вправе преследовать каждого, кто занимается чародейством. И если вы нарушите свое обещание, я сделаю так, что народ, о котором вы так печетесь, узнает о вашем покровительстве, которое не сыграет вам на руку. — Вы так яростно обвиняете магиков, что у меня складывается впечатление того, что вы сами и заварили всю эту кашу, только чтобы найти повод уничтожить угрожающую вашей вере опасность. Вам же что, магичка отказала в любовных утехах? Или, простите, магик? Ведь у вас там чаще по парням, не так ли? Епископ сжал челюсти и кулаки. Его взгляд ожесточился, и он едва сдерживал себя, чтобы не нанести удар королю. — Мы здесь не о личной жизни разговариваем. И вам ли меня упрекать, когда у самого у всех на виду Кай, мальчик, который приходится вам фаворитом. — Я должен грехи создавать — вы их замаливать. Это, кажется, так работает. Епископа раздражал высокомерный тон короля, раздражало его нежелание признать новую веру и её эффективность. — Один из ваших возможных грехов — связь с чародеями. Вы согласны на то, чтобы я с этим разобрался? — Если факты будут правдивы и убедительны, я соглашусь на ваши условия. — Вот и отлично. Да хранят вас боги огня, Ваше Величество. Приятно иметь дело с деловым человеком. Епископ уже почти вышел и на пороге развернулся и проронил: — Не забывайте о чистоте бессмертной души, боги все видят. Как только огромная дверь за ним закрылась, король снова сел в свой трон и, закрыв глаза, широко улыбнулся. // Работа в склепе кипела. Эскель нашёл все возможные записи и зарисовки по делам, которые хотя бы как-то отдаленно напоминали убийства, которые сейчас происходили. Отсортировав несколько уж совсем мало похожих, он оставил в своём распоряжении шесть задокументированных случаев, два из которых произошли приблизительно сотню лет назад. Убийцы относились к племени каннибалов и убивали своих же соплеменников, приговорённых к жестокой расправе. Это не совсем то, что искал Исин. Четыре дела были поинтереснее. В них обвиняемые попросту работали головорезами и приносили нужные органы заказчику. Эскель вспомнил, что тогда ему пришлось казнить их, эти головорезы как-то были связаны с ведьмами, но те в свою очередь были под протекцией короля, а потому вести следствие никто не стал. Эскель внимательно вчитывался в протоколы, которые вёл, и наткнулся на интересное показание одного из убийц. Он говорил о ритуале, который ведьмы тогда подготавливали, и что это напрямую было связано с королем. Сейчас вампир припомнил, что так и не понял, имел ли к этому ритуалу непосредственное отношение король, или же этот ритуал угрожал сохранности его величества. Эскель невольно вздрогнул, когда в дверь склепа постучали. Он тут же отбросил пергамент и поспешил открыть, рассчитывая на то, что это Исин. Но это не был Исин. Яркий свет ослепил вампира, затем он почувствовал сильный удар, который пришелся ему по носу. Кожу от чего-то сильно начало жечь. Ничего не видя, ослепленный от боли, он попятился назад, сильные руки с легкостью подхватили его и со всей силы ударили о стену. — У нас к тебе дело. Ты должен сказать, чего хотел от тебя чародей и что ты успел для него найти. Эскель пытался выкарабкаться из стальной хватки, он чувствовал как с каждым вздохом ему становится тяжелее дышать. — Я не буду повторять несколько раз. Каждый вопрос без ответа будет стоить тебе конечности. Эскель молчал. Когда ему оторвали палец, он пожалел только об одном — что не догадался спрятать пергаменты, которые теперь валялись везде и щедро поливались его кровью. Боль вызвала мутацию, и вампир перешёл в стадию ярости, которая считалась самой сильной из всех. Он расцепил пальцы на своей шее, и попытался нанести ответный удар, а затем накинуться на нападавшего. Но это его не спасло. Что-то опять попало на лицо. Вампир почувствовал, как образуются язвы. Стальная хватка снова сжала горло. Перед собой Эскель видел лицо существа, на котором отчетливо можно было разглядеть крест и множество татуировок со словами из древних писаний. — Так значит, вот как выглядит новое оружие против нас, — это единственное, что он произнес за все время пыток. Последнее, что видел Эскель, хрипя в собственной луже крови на полу, это как огонь пожирает все его труды. Ему было жаль, что все его существование не оставит о себе и следа. // Исин подоспел к склепу, когда всё уже закончилось. Он больше не горел, а всего лишь дымился. Сторож и рабочие в панике бегали туда-сюда, не в состоянии понять, что произошло. Чародей незаметно проскользнул внутрь и увидел на полу обугленный труп Эскеля. Он встал перед ним на колени и протянул руку: — Прости меня, Эскель. Я обязательно отыщу того, кто это сделал. Затем, оглянулся вокруг, но не нашёл ни единого уцелевшего документа или рисунка. Зато на столе в полной невредимости лежала записка, которая гласила: «Разгадка находится у ведьм». Исин не мог понять, какое к произошедшему имеют отношение ведьмы, но больше ему ничего не оставалось. Это была единственная зацепка, которой он должен был следовать, даже если это грозило ему западней. // Древние сосны, которые, кажется, уже давно уснули, тянулись кверху и тихо покачивались из стороны в сторону. Они напоминали утомившихся стражников, которым уже давно не было дела до того, кто в лес входит и что там ищет. Это место пользовалось плохой репутацией. Никто не рисковал доходить до болот, искать встречи с ведьмами — тем более. Попервах, когда в селе или городе пропадали дети, отчаянные родители или слишком совестливые солдаты, пытались найти ответ именно здесь, но мало кто возвращался оттуда живым, тем, кому удалось, больше никогда ничего не рассказывал, а на лицах их вечной маской застывал ужас. Ведьмы сами искали того, кто жаждал с ними встречи, если предложение казалось им интересным. Что до охочих нажить себе славу в боях с нечистью, то они редко когда могли найти нужную им хижину и возвращались ни с чем. Ступая по ковру из листьев, Исин искренне надеялся на то, что сможет отыскать ответы на вопросы. Он прислушивался и не слышал ничего. Все замерло в ожидании, только вдалеке было слышно, как булькают воды болота. Чем дальше вела тропа в лес, тем гуще становился туман, который стелился у самой земли. Ловушки, если они там и были, увидеть было невозможно, потому Исин подобрал первую попавшеюся ему палку и начал с помощью неё прощупывать путь. Темно становилось слишком быстро. Он поднял голову, но солнца не видел, огромные кроны перекрывали доступ к небу. Ещё в школе магов он читал об этом месте. И знал, что нельзя верить тому, что видишь, потому что время в этом лесу текло совершенно не так, как в обычном мире. Деревья становились все реже, совсем скоро показалась полянка, пересекая которую ты отдавал себе отчет в том, что возвращаться нельзя. Из манускриптов можно было узнать, что это место служило когда-то полем битвы. Здесь развернулись кровавые события. Убийство королевских поданных и убийство магов. Именно здесь состоялась битва, которая решила ход истории. Не насчёт магиков. Тогда король заключил ковенант с Ведьмами, и те с помощью тёмной магии открыли врата, которые открывать не следовало. Все погибшие были прокляты, их поглотило болото и больше не отпускало. Это место было насыщенно проклятием, ненавистью, болью. Эти души были обречены. Король же своей победой радовался недолго. Очень скоро он превратился в свирепого тирана, которого не радовали даже убийства и война. Никакая власть в мире не могла умерить его желаний. Его съедала пустота, и он не раз пытался найти обходные пути, чтобы разорвать ковенант, но у него ничего не получилось. Он дожил до назначенного срока, и его тело и душу ведьмы забрали себе в вечное служение. Исин брел, осторожно проверяя тропу перед собой. Его одолевала сонливость, туман просачивался сквозь одежду, доходил до костей, он слышал отдаленный шепот, и всё тяжелее ему было делать каждый шаг. Он видел сотни рук, которые тянулись к нему, которые цеплялись за его одежду. Сколько можно пройти, не зная точной дороги? Сколько можно пройти, когда за спиною стоит страх, когда он забирает твоё дыхание и ноги наливает чем-то тяжелым. Лес был неспокойный, он гудел тысячами теней мрачных, злых. Они подлетали так близко, что можно было почувствовать их дыхание, они невидимыми щупальцами пробирались под рёбра и тоже ласкали, только болью, показывали, как она могла быть прекрасна. Вселяли страх животный, настоящий, они уговаривали остаться с ними, стать одной из них. Сквозняк потревоженной души. Ветра не было, но сквозило так, что тело сводило судорогой. Было холодно и одиноко. В такую ночь самые ненужные мысли находят свою дорогу. С рассветом он должен умереть. Эта мысль пришла просто, совершенно из ниоткуда. Чьё-то существование оборвется утром, как только диск солнца затронет ночное небо. Какое ему дело до ещё одной смерти, если здесь их и так уже много и все они страдают, воют, плачутся. Зовут к себе. // На стене почти разбитые часы, на которых замирало время, грозя остановиться вовсе. С чёрных роз уже опадали сухие листки. Кай всегда любил всё красивое, в предсмертный час некоторые вещи обретают поистине величественную красоту. Он стоял над камином и отпускал с губ своих имя, повторяя завороженно, не отвлекаясь от огня. Камин пылал и жаром наполнял помещение, то затухал, то танцевал красным пламенем. Искры отлетали на пол и там сгорали, как звёзды, упавшие с тёмных небес. Постепенно огонь рос и окрашивался уже в чёрный цвет, выпуская тягучие струи дыма. Кай отошёл подальше и начал опять что-то шептать на языках давно уже забытых и мёртвых. Ещё мгновение, и из образовавшегося облака вылетел чёрный ворон. Он взлетел высоко, сделав круг по огромному подвалу, расправив свои чёрные как смоль крылья и сел на плечо своего хозяина, готовый служить ему. Кай погладил своего нового питомца по красивым шелковым перьям, собирая оставшуюся сажу на кончики пальцев. Изящное тёмное существо, Кай не завидовал, только смотрел и думал, знает ли ворон насколько он совершенен сейчас? В нём не болела темнота, он был рожден с нею, а ещё мог летать и всё вокруг осыпать золой. Он был настолько красивый, что замирал дух. Кай вышел во двор и дал птице сделать пару кругов под самим небом — расправить крылья, почувствовать что такое полёт и как это прекрасно. Когти у него были острые, как ножи, если в плоть вцепятся уже, ничто не спасёт. Он расцарапает, доберётся до самого мяса, вцепится стальной хваткой и задушит зарождающуюся надежду. Это его предназначение. Ярость Кая не знала границ, и он не понимал, откуда в нём столько злости, почему за всё время его существования чернота заполнила его до краев и теперь только жажда крови и смерти может его утешить. Он посмотрел на ворона и приказал: — Приведи его. // Слезы Исина были такими холодными, что обжигали кожу и горло. Он устало брёл, сбившись с ориентира. Тени с болот насторожились, тоже не знали куда им идти, и от того готовы были накинуться на каждого, кто сюда забредет. Исин закутался в длинные одежды, и устало прилёг под огромное дерево, земля под ним была холодная и сырая. Сначала была темнота, затем пришло ощущение реальности, лес говорил, лес двигался. Исину чудилось, что огромные острые ветки тянулись к его лицу, хотели расцарапать кожу, выколоть глаза, чтобы он вечно блуждал и не мог найти дорогу. Чудилось, что в лицо что-то дышало, рычало, брызгало слюной, скалило острые зубы, что хотело впиться в его мягкое тело, хотело раздробить кости. Всё вокруг выло, протяжно стонало. Вот уже кто-то протянул совсем близко руки, наверное, хотел задушить. Он открыл глаза и увидел перед собой существо бледное и спокойное, которое сидело перед костром и грелось. — Снова ты? — Исину показалось, что он видел его уже не раз среди этих заблудших теней, ему не верилось, что он нашёл хоть что-то живое. Бледная фигура всматривалась в незнакомца и очень тихо произнесла: — Разве мы уже встречались? — Все мы когда-то встречались. Здесь много душ, я их слышу и вижу, один из них — ты. — Меня зовут Минсок, и я не один из них. Садись рядом, ты, наверное, очень устал, — он откинул часть своего шелкового наряда так, что стало достаточно места для двоих. — Так кто же ты такой? — Исин не может успокоится. Минсок думает. — Раньше я был тем, кто мог провести любого туда, куда хотела его душа. Я был проводником и хранителем леса. — Что же сейчас? — Лес изменился. А мне пришлось меняться вместе с ним. Теперь я ворон, которой живет в клетке у Ведьмака. Отдыхай, тебе предстоит тяжелая работа. Пока ты будешь спать, я укрою тебя от холодных туманов, огражу от ветвей и распутаю любые переплетенья, что захотят тебя удушить. Исин закрыл глаза и почувствовал, как сладкая дрема обнимает его. Минсок тихо напевал свою песню: «Спи, и я буду с тобой надолго, Сновидения льются шёлком, И ничто не тревожит тебя. Пусть туманы тебя укроют, Пауки пусть сплетут сеть, И ты станешь моим навеки, Наш огонь будет вечно гореть. Я укрою тебя от ненастья, Стану жить под твоим крылом. И твои затяну я раны, Окутаю бархатом и серебром». Минсок посмотрел наверх и увидел, как над Исином Арахна плела паутину — ловец снов. Перебирала серебряные нитки, вплетая туда узелки. Исину будут сниться чудные сны. Маленькая заблудшая душа, ещё одна на этом болоте. // Дом был тайной внутри, загадкой внутри головоломки, потому что он вмещал в себя много разновидностей тишины, все — совершенно разные. В нём таилось множество комнат, бережно заколоченных или открытых настежь. В гостиной каждый из тринадцати стульев имел счастливый номер тринадцать, чтобы никто не считал себя обделённым. С потолка свисала люстра с подвесками из страдальческих слёз. Всё здесь было обвито тонкими шелками паутины и припорошено серебряной пылью столетий. Сквозняк играл по половицам старого деревянного пола, прикасался холодом к стенам, усыпанным росписями давно ушедших. Никто и никогда не смог бы посчитать, сколько здесь посетителей, а сколько хозяев. Каждый из них тенью просачивался внутрь и неизменно оставлял после себя след. Почти что дышащая тишина иногда отзывалась аккордом. Днём, когда солнце ярко светило, дом спал. Его не тревожило ни сладкое пение птиц, ни весёлый хохот детей. И только ночью, как только всходила луна, дом оживал. Тени выползали из своих углов и обвивали длинными пальцами озябшую тишину. Теперь каждый говорил громко, а кто-то очень громко слушал. Даже старая лестница и та вторила чужим шагам. И каждая комната — эта своя история, своя жизнь, трепетно связанная со всем домом, который своими окнами смотрел на этот огромный мир и наполнял свои стены печалью. Каждая тень — это отголосок странников, утонувших в глубинах пяти морей, и стоны их были пленительнее любой земной песни. Странствуя между сном и реальностью, они усыпляли волны бушующего моря. И не было ничего прекрасней и страшней этих теней — стражников тьмы. Высокие окна не пропускали ни единого луча света — все они были занавешены тяжёлой парчой из тёмного бархата с кроваво-красной отделкой по краям, а камин из бесценного мрамора разжигался и вовсе только лишь в ночь полнолуния. В доме больше не было зеркал: все они были повернуты к стене или разбиты на миллион сверкающих осколков, укрывающих прогнивший пол подобно роскошному ковру из лунных нитей с оттенком стали и серебра. Былой уют этого дома канул в чёрные воды Леты, теперь здесь царили тишина и отчаяние. На стенах остались только царапины слов, фраз и целых историй, которые когда-то кто-то чертил уверенной рукой. Однако здесь всё ещё витал дух тех, кто когда-то наполнял каждую комнату. «Расскажи, как тебе одиноко». Исин слышал это откуда-то издалека, словно со дна колодца. Он пытался открыть слипшиеся глаза, но не мог. В воздухе можно было ощутить кровь, не те гнилые запахи, которые источали пленники болота, нет, земля скоро насытится новой кровью, свежей, совсем горячей, и вся ярость, которая хранится в её недрах, снова оживало, шевелилось. Исин чувствовал это нутром. Кай обретал силу. Все вокруг увядало и слабело, а он ловил в воздухе страх и втирал в кожу, упивался им, как самым сладким напитком. Тело дрожало, руки дрожали, совсем скоро всё сдадутся, совсем скоро он добьётся всего. От леса веяло древностью, от леса веяло силой, неподвластной Каю, и нужно это изменить. Он доставал огромную книгу с запылёнными страницами с заклятиями, написанными настолько давно чьей-то рукой, что чернила почти выцвели. Древние знаки разливались на страницах, ждали, когда смогут ожить звуками на губах тёмного повелителя. Среди духоты подвала замерла тишина, Кай осторожно касался страниц. Простуженный ветер лежал в лесу, простуженному ветру должно было быть одиноко в своём бреду. Время почти болезненно стекало по стенам, его можно было ощутить, в нём можно было утонуть. Кай читал заклинания громко, так, что содрогались стены, потом переходил на шёпот и отчего-то напоминал странницу, уходившую в монастырь. Он странно печалился по прошлому, злился и яростью поливал слова, выплёвывал их так, словно хотел, чтобы каждое долетело до обитателей государства, чтобы каждое саднило до невозможного. Подвал медленно превращался в усыпальницу фараона, заклинаньем обречённую, чтобы никто больше сюда не зашёл и не спасся от проклятия. И пусть кричат, пусть каждый кричит, а он будет слушать. И он отдал бы всё, чтобы посмотреть в глаза каждому, заглянуть и увидеть страх. Лес постепенно превращался в сплошные стены с тупиками, по подобию лабиринта выстраивались старые деревья, плющом обвивалась земля, скрюченные острые ветви тянулись к глазам. Туман оседал в каждом проходе. Это было новое и последнее творение Кая и выбраться из него можно было лишь с огромным трудом. Исин чувствовал, как его ноги ходили по каменному полу, чувствовал что-то горячее на своих руках, слышал крики и стоны. Когда голос Кая затих, перед глазами появилась яркая вспышка, а затем картина, в которую он просто не мог поверить. На алтаре лежал его король. Король, которому он был верен, за которого был готов отдать свою собственную жизнь. Чунмён лежал в луже крови, бледный и неестественно умиротворенный. Исин смотрел на свои руки и понимал, что всё происходящее — его вина. Он увидел, как Кай скрылся в огне прежде, чем в подвал вломились стражники. Он не сопротивлялся, когда те хватали его и скручивали, он не издал и звука, когда к нему подошёл Епископ и наотмашь ударил, обвиняя в смерти Чунмёна. Исин не понимал, что происходит, он не слышал и не видел ничего, кроме своего короля, которого убил собственными руками. И впервые в жизни он не мог дать объяснения происходящему. // Крыса скребла каменный пол в самом углу, она уже успела десять раз обрыскать солому на полу, неохотно понюхала то, что было в миске для еды, и недовольно шмыгнула прочь. Исин провёл в темнице по меньшей мере несколько дней. Он не мог сказать точно, потому что его били, обливали водой, засаживали в подвал без окон и глушили звуками. На руках по-прежнему были наручники из двимерита, который делал невозможным осуществления заклинаний. Все тело истошно вопило о боли, неприятно хрустело при малейшей попытке повернуться, а кожа тянулась в местах, где была запекшаяся кровь и раны. На допросах из него ничего вразумительного так и не вытащили. А потому было решено провести публичную казнь. Ему сказали, что она состоится на рассвете, но Исин не знал, сколько до рассвета времени. Он был потерян и нем ко всему, что могло бы пробудить инстинкты самосохранения. Он находился в оцепенении и перед глазами всплывали только картины с ночи убийства. Он был убийцей. Об этом говорила кровь на его руках, которую он ощущал. Но неужели Лорды — это тоже он? Как они связаны со всем происходящим, и почему Епископ с такой легкостью нашёл его, почему не предотвратил страшную трагедию? В скважине повернулся ключ. Тяжелые двери камеры со скрипом и огромным трудом отворились. Исин сидел, не поднимая головы, и вздрогнул всем телом, когда услышал знакомый голос: — Скоро казнь. Исину показалось, что он бредит. Он был готов поверить в то, что фантом короля пришёл к нему мстить за содеянное, но чтобы к нему пришёл Кай — в это поверить было почти невозможно. — Ты? — Собственной персоной. По правилам тебя должен исповедать Епископ, но он отказался. Тебя заберут через десять минут. В голове Исина творилась полная неразбериха. Всё это время Кай и Епископ были заодно. Всё это время они планировали убийство короля только для того, чтобы сделать виноватым его, тем самым обезопасить себя от возникновения ложи чародеев, Епископ станет новым правителем, а Кай рядом с ним — тёмной управляемой силой. И Исин ничего не сможет с этим поделать. Он со всей силы начал выкручивать руки в попытке освободиться от оков, но ничего не получилось. В приступе ярости его застали стражники, которые нанесли сильный удар по голове, чтобы чародей успокоился. Он кричал проклятия им в лицо, обещал, что они как соучастники страшного преступления будут страдать в вечных муках, на что те только улыбнулись и сказали, что Епископ обещал им полнейшее замаливание грехов. Неизбежное близилось, и Исин это чувствовал. Когда его вывели в зал и силой поставили на колени перед Епископом, он едва удержался, чтобы не плюнуть тому в лицо. — Вот всё и закончилось, — улыбнулся Чондэрион. — Запомни, силы храмов и вера всегда побеждают. — Ты пошёл на гнусное преступление! — Порой вера требует крови. Стоило пожертвовать тобой и королём, чтобы позволить этому государству прочувствовать благословение богов. Только я и могу донести вечные истины. — Я презираю тебя! — Это не имеет никакого значения. Я произнесу речь перед твоей казнью, попытайся выглядеть достойно, это твой последний выход в свет. Епископ подал знак стражникам, и те одним рывком подняли чародея на ноги. Огромные врата отворились, и Исин увидел, как яркое солнце заливает балкон, солнце, которое не подозревало о преступлении, которое здесь происходило. Снаружи гудел народ, они собрались здесь перед ещё перед рассветом, взбудораженые новостью о казни чародея. И теперь они зашумели, как только увидели Епископа, а за ним — Исина. Чондарий поднял руку и обвёл ею толпу. Гомон утих. Все внимательно прислушивались. Те, кто стоял в первых рядах, силились увидеть короля, который обычно проводил подобные мероприятия. — Сегодня от имени богов я вышел поприветствовать вас и сообщить две новости. Первая весьма прискорбная и неутешительная. Этой ночью не стало нашего короля. Глубокий вздох толпы и тишина. Ожидание. — Причиной его смерти явился вот этот чародей предатель. Мы схватили его с поличным, когда предпринять что-либо было невозможно. Оглушающий свист. Проклятия. Чьи-то слезы. Сомнения. — Именно потому было принято решение, что место короля временно займу я — Епископ Велленский. Именно сейчас наше государство нуждается в сплочённости и помощи богов. Огонь, который мы несём, осветит все тёмные углы и выжжет всех проклятых существ. И сегодня мы начнем уничтожение с презренного предателя и убийцы. Отрубить ему голову и сжечь! Исину на голову накинули верёвку и резко дернули. Он чувствовал себя словно собака на поводке, которую волокут по каменным плитам, пытаясь причинить как можно больше увечий. Он сопротивлялся. Просто потому что страх наконец-то оживил его, он пытался выглядеть достойно, но инстинкты брали верх. Он почувствовал, как идеально подошла его голова к впадине, почувствовал, как узел на шее затянулся, и что сильные руки держали верёвку так, чтобы он не смог даже пошевелиться. Он видел только ноги палача и край секиры, которой ему должны были отрубить голову. Люди взбудоражено вопили, их возгласы казались глухим фоном. Он чувствовал, как сильно билось его сердце и как сильно хотелось жить. Взмах секиры. Доли секунды. Чёрное крыло ворона. Глухой удар. Он жив. Что-то пошло не так. Очередной рывок, только в этот раз уже от места казни. Он чувствовал как сильно и быстро его уволакивали за сцену главных событий. Растерянные стражники, которым было приказано стоять на месте. Исин увидел короля, который вонзил длинный меч по самую рукоять в сердце Епископа. Он услышал глухой удар тела и реакцию ошеломлённых людей, которые не понимали, что происходит. Он и сам ничего не понимал. Слова короля долетают глухо: «Я ваш король, ваша единственная вера и самая страшная кара». Чародея буквально силой затолкали в лодку, кинули весла и приказали: «Плыви!». Исин понял, что перед ним стоит Минсок. Он задал единственный вопрос, который пришёл к нему в голову: — Куда? — В сторону островов Скеллеге. Там ты сможешь затеряться. Вспышка, дымка и уже на месте Минсока — чёрный ворон, который поспешно летел в свою клетку. // Чунмён сидел на своем троне. Он только что отпустил рыцарей, которые ещё раз присягли ему на вечную верность. Каннинген и Эттинген были награждены орденами за верность и преданность короне посмертно. Было сказано, что в их смерти повинен чародей и что их честь отомщена. Кай сел у трона, как только зал опустел. — Ты проследил, чтобы он уплыл? — Да, Ваше Величество. — Как обстоит дело с бунтами? — Те немногие из экзорцистов, которые осмелились восстать — были быстро уничтожены. Они больше не представляют опасности. Их лидер выдвинул предложение заключить с ними ковенант. — И? — Завтра мы их всех перебьём. — Что с чародеями? — После того, что случилось на площади, многие из них пытались сбежать из города. Мы схватили парочку для протокола. Пока что они в наших подземельях. С утра признаются во всём, в чём вы захотите. — Это меня радует. — А что насчёт рыцарей, они не о чём не догадываются? — Каннинген и Эттинген были зверски убиты для того, чтобы ослабить ряды верных мне поданных и привлечь внимание общественности. Всё это дело рук Исина. Так им было сказано. Сомневаться они не посмеют. Но меня не они интересуют. В конце концов неугодных всегда можно убрать, — Чунмён отмахнулся от этой темы, как от чего-то совершенно неважного. — Как всё прошло той ночью? — Вы же чувствуете силу, которая прибыла? — Да. — Значит, все прошло удачно. Лорды действительно были вам преданы, лучше их органов ничего быть и не могло. Ваша кровь насытила изнывающую землю и покорила дух болот. Как в тебе это всё приживается? — Минсок выходит наружу очень редко, третий дух пока что только осваивается в новом теле, но я сильнее и мудрее его, я могу отнимать у него силу, которой хватит вам и мне сполна. — Если он когда-нибудь сумеет вырваться? — Будем надеяться, что этого никогда не произойдёт. Кай не спешил уходить, оставался ещё один нерешённый вопрос. — Скажите, Ваше Величество, почему вы отпустили Исина? Он ведь вернётся, возможно на это понадобятся годы, а возможно всего пару месяцев. Как только он поймёт, что произошло, он начнёт искать силы для сопротивления. Король ничего не ответил. Он вертел в руках свою корону, в которой видел своё до изумления искривленное отражение. Этим людям нужна была плеть и он им ее дал. Он понимал, что понемногу превращается в монстра, и хотел быть уверенным, что когда наступит время, будет кому с ним сразиться. И будет тот, кто сможет его побороть.