Падаль

      Было безветренно, но прохладно. Даже тусклые угольки, на которых еще недавно щелкал былой костер, не испускали терпкого, но теплого дыма. Почва охладела; трава закрепилась росой от недавнего дождя, от чего тряпки, подложенные под тела, быстро пропитывались слякотью и грязной водой. Меховые накидки, служившие одеялами, совсем не спасали, лишь организуя давку.       Бедные, бедные всадники не успели долететь до Олуха, как началась настоящая буря, мрачной стеной застывшей на горизонте. Ничего не было видно, гул ветра давил на череп, над головами мелькали и трещали вспышки молний. Пришлось наспех искать место, где было возможно перекочевать, иначе разбушевавшаяся природа замела бы их в глубокие воды или утащила в поднебесье.       Как по закону, стоило только ступить на безопасную поверхность земли – все прекратилось. Разом. В ушах даже забарабанил шум от такого резкого перехода к мертвецки-гнетущей тишине. И все, как думал Иккинг, отлично, можно снова лететь, но на него тут же повалился поток нытья от друзей: мы мокрые, мы простудимся, уже темно, а вдруг опять начнется и прочее-прочее. Иккинг тогда согласился, хотя сам внутренне заныл похлеще самих ребят: ну осталось же всего ничего, почему бы просто не долететь? Они знают курс, света можно добиться от залпов драконов или просто лететь на далекие огоньки острова. Но нет, конечно же нет! Его доводы все равно были бы проигнорированы, а оставлять их одних подобно смерти. Даже Астрид, которую он обычно оставлял за главную в моменты, когда нужно было немного потеряться, редко спасала ситуацию и не могла скучковать ребят вместе. Сколько бы они не пережили, их команда все равно оставалась рыхлой и шаткой. Иккинг бы рад как-то сплотить их, но все попытки шли под откос: близнецы творили, что хотели, Сморкала без конца и края издевался над Рыбьеногом, сам Рыбьеног стал чаще действовать без Иккинга, а Астрид просто не хотела принимать других в расчет (кроме разве что его самого). Юноша с сожалением думал, что с возрастом их команда развалится.       Между ними нет определенного уровня доверия. Нет привязанности. В редких случаях могло дойти до того, что других товарищей оставляют в беде (да, редкие, но они есть!). Оскорбления, переходящие грань шуточных, издевательства на уровне недозволенного. Даже события, которые они пережили, не смогли оказать должного воздействия: они как будто чужие. А может, Иккинг просто чего-то не понимал? Когда он видел слаженную и хорошую работу команды, в нем поселялся воинственных дух надежды, но все шло прахом, как только эти боевые воспоминания словно отрезало: ничего в их отношениях не менялось. Цепь событий повторялась.       Иккинг, честно сказать, немного устал.       Лежа на земле, он хмуро поглядывал на черный небесный покров, иной раз вздыхая про себя: утро даже и не близилось. Где-то вдалеке, точно брызгами краски, были рассеяны звезды, в которые Иккинг пытался всматриваться. По правую от него сторону сопел Беззубик, по левую – ребята. Ночной храп заставлял его ворочаться туда и сюда без какой-то особой причины. Хотя скорее всего его терзала мысль, что перед сном они даже не поговорили о чем-то отрешенном. Даже не пожелали друг другу спокойной ночи. Иккинг, импровизируя спальное место, слышал лишь переругивания и шуршание накидок, и это его раздражало.       Это даже хуже тишины – слышать, как всадники снова ругаются. Юноша иной раз усомнился в крепкой связи, скрепившей и сплотившей их. Из-за какой-то ерунды уже успели обругать друг друга и чуть ли не удушить. Сон как рукой сняло.       Иккинг вслушивался в их мерное дыхание, невольно сравнивая его со своим тревожным. А что если и впрямь вся их дружба очень туманна? То есть… Иккинг никогда бы не предал их, нет, но что-то твердило ему, что они могли бы сделать это.       Нет, нет, это уже слишком.       Но с другой стороны они его уже разочаровывали: близнецы своей ленью, Астрид своей гордыней, Рыбьеног своей неуверенностью, а Сморкала своей безалаберностью. Ох, как все плохо.       Иккинг зажмурился и потряс головой. Все же правду говорят, что ночью наружу выходят падальщики, жрущие гнилые мысли людей. Вот и юноша позволил собственной гнили показаться наружу, а теперь ему и вовсе тяжело думать об этом. Но… но ведь он и сам наверняка был плох. Верно? Поэтому к нему так и относятся и не хотят доверять. Да, у них всех есть свои огрехи… и от этого так обидно.       Иккинг повернул голову в сторону глубокой тьмы, которая окутала его команду. Ха, после таких мыслей может ли он называть их друзьями? О, да бросьте, как будто они не думают так же! Наверняка, у них всех проскальзывали подлые мысли, от которых временами становилось тошно. А Иккинг просто этого не замечал, ведь он всегда занят организациями, планами и прочей головной болью. Он просто об этом не знал. И не удосужился спросить.       Н-да, хороший он друг.       — П-привет? – Иккинг задумчиво замер у дверей, даже не решаясь открыть их на полную, чтобы не пустить больше холода в дом. На него уставилось сразу несколько пар глаз и все взволнованные и заинтересованные, что Иккинг даже смутился, кутаясь в свой меховой жилет чуть ли не с головой.       — Тебя не было на тренировках на Арене уже с неделю, ты что это, забил на нас? – возмущенно пробухтел где-то позади толпы Задирака и хлюпнул носом.       Иккинг протянул мычание в горле, почесывая рукой затылок, точно и не рассчитывая, что от него ждут внятного ответа. Его голову немного припекало; холод струился в дом, обвиваясь вокруг здоровой ноги, из-за чего по спине пробегали мурашки. Мальчик прикусил губу, заподозрив, что внимательный взгляд ребят точно требует его слов. Но Иккинг не мог говорить: у него горло болело. Поэтому он, ради собственного здоровья, распахнул дверь и кивнул в глубь дома, чтобы друзья могли спокойно пройти. Как только последний человек втиснулся в прихожую, Иккинг захлопнул дверь с тяжелым дыханием и болезненным ахом. Все же ему было тяжело передвигаться, да и культя в последнее время побаливала, а тут еще внезапное потрясение в виде друзей.       У него заболела голова, и он вяло приложил ладонь к горячему лбу. Его друзья продолжали глазеть на него, все в теплых мехах и огромных шапках. «Раздевайтесь», – прогундосил он тогда и двинулся в сторону кухни. Они же голодны, верно? Тут же он остановился: да нет, наверняка поели.       На его плечо кто-то надавил.       — Иккинг, когда ты успел так сильно заболеть? – заботливо спросил Рыбьеног, с настоящим сочувствием в тоне.       Ха, если бы он мог знать!       — Теплее одеваться надо, – не давая ему ответить, с умным видом сказала Забияка, кивая лохматой головой, уже успев стянуть шапку. – И не летать на драконах в такую погоду.       Иккинг мрачно кивнул, не в силах спорить с кем-либо. Ему хотелось в кровать, в свою теплую кровать. Это очень приятно, что они решили проведать его, но, о Один, пусть они уйдут…       Пусть они уйдут.       Иккинг, лежа на спине, снова устремил взгляд ввысь. А они о нем заботились, лишь хотели проведать и узнать, как он. Юноша тихо улыбнулся: как давно это было. Еще совсем ничего прошло после его сражения с Алой Смертью. И тогда все казалось прекрасным, и было так тепло на душе, ведь у него появилось столько друзей. А сейчас он все больше нагружал себя дурными мыслями вызывавшими свирепые сомнения. До чего он успел докатиться: думает невесть о чем, пока его друзья спокойно и мирно…       — Пс, кто-нить спит?       Иккинг даже вздрогнул от такого резкого голоса и ошалело уставился во тьму: ни проблеска видимости. На секунду после красноречивого молчания ему даже показалось, что этот голос просто прозвучал в его голове, но следом пошел унылый ответ:       — Не могу уснуть.       Спросил Задирака – ответила Астрид. Иккинг бесшумно замер, молча вглядываясь в очень темные очертания на очень черном фоне леса.       — Мы тоже, – вздохнул Задирака. Под «мы», очевидно, подразумевались он и Забияка.       — Готов поспорить, вы и не пытались, – заметил Сморкала.       Иккинг улыбнулся вновь: давай, Рыбьеног, скажи хоть слово, чего ты молчишь?       А, вот и оно!       — Похоже, ты и сам не старался.       Хм, оказывается, они тоже не спали. Иккинг поблагодарил богов за то, что была ночь, иначе его друзья могли бы увидеть, как его лицо налилось краской. Ему вдруг стало не по себе, точно все его мысли он озвучивал вслух. Но никто его не слышал. Ведь не слышал, верно?       — Иккинг?       Юношу бросило в жар. Что, его голос все же был слышен? Они знают, о чем он сейчас думал? Теперь они наверняка не захотят с ним даже разговаривать, а ведь ему всего лишь хотелось понять: кто они друг другу. И как долго продлится их, так называемая, дружба.       — Ау, Иккинг?       О Тор, ему стоило ответить, но его горло сдавили невидимые силы, точно сама Хель велела ему заткнуться. И он лежал молча, пристыженный собственными мыслями.       — ИКК…       —Тише ты, пусть спит! – горячо прошептала Астрид, прерывая зов Задираки.       О, спасибо, Астрид!       — Конечно пусть спит, он же у нас устал, – с иронией в голосе пробурчал Сморкала, пользуясь тем, что в темноте его никто не найдет и не треснет. Иккингу же оставалось лишь бесшумно выдохнуть и замереть: любой шорох сейчас выдаст его. А ему так не хотелось раскрываться. Нужно подождать до утра, пока эта тяжелая ночь не рассеется, цепляя за собой его дурные мысли.       Он взглянул на небо: было так же черно.       — Устал? – удивленно пролепетала Забияка. – А что он делал?       И кажется, ночь будет длиннее, чем он думал.       — Как что? Командовал и презрительно фыркал, – несколько монотонно произнес тот, точно уже находился в полусне. Забияка в ответ прыснула в чуть веселой форме.       — Между прочим, – ввязалась Астрид, – он один искал землю и всю ее проверил, пока мы просто в воздухе висели.       — О мой Тор, как же ему тяжко.       Сморкала определенно отвечал будучи спящим.       — Тяжко. Твои визги-то выслушивать.       — Я… не визжал.       Рыбьеног хмыкнул и предательски протянул:       — Визжа-ал.       Иккинг задумчиво прикусил губу, прислушиваясь к чужим голосам. Нехорошо было подслушивать, и поэтому он закрыл глаза, отметив про себя, что обстановка не сильно изменилась, и попытался уснуть с диким рвением.       — Ой, да ну вас. Заткнитесь и спите уже.       Юноша согласно закивал. Лучше бы они спали, а Иккинг, все сильнее погружаясь в собственные думы, позже смог бы заснуть и сам. Но он слышал вздохи, его слух уловил скользящее шептание, должно быть, близнецов. Тишину коротко разрезали покашливания Астрид. А Рыбьеног ворочался уж больно шумно, что-то бубня Сардельке. Столько шумов, казалось, коконом окутали его, и Иккинг замер, непонятно из-за чего вспотев и разволновавшись. Было что-то гнетущее в этой тиши и в этих резких звуках. И они снова даже не поговорили о чем-то, лишь обливая друг друга клеветой и ругаясь.       Юноша устало открыл глаза вновь, мерно вдыхая и выдыхая.       — Холодно тут, – вдруг сказал Сморкала и публично хлюпнул носом. Иккинг был готов поклясться, что он поежился, закутываясь в одеяло. Ответом на короткое время ему послужила тишина, и Иккинг даже задумался: он что, попытался как-то завязать разговор? Или это просто брошенная во сне фраза? Хотя его голос уже не казался сонным.       — Да, – выдохнул Рыбьеног. – Оно понятно, ведь дождь был. И гром с молнией.       — Это, друзья мои, Олуховское лето, – знающе произнес Задирака. Кто-то вздохнул с явным смешком: а ведь он прав. Сейчас же разгар той самой погоды, когда черепицу крыш пробивал град, вода шумела от дождя, волны моря плескались, пытаясь коснуться высоких обрывов и заглушая прибрежные камни. Их некогда любимое время – лето.       — Да, а мы как-то и не заметили, – сказала Астрид. – А раньше помню, что при первом признаке дождя, мы бежали на улицу, чтобы попрыгать в лужах. Хм, даже не помню, когда мы перестали это делать.       — Я варила супы из воды, которую набирала в лужах, – с явными кивками прохрипела Забияка.       Иккинг даже сквозь тьму видел вытаращенные глаза Задираки.       — Что?       — Астрид, мы просто повзрослели, – ответил Рыбьеног, заглушая своим голосом небольшую потасовку между Торстонами. – Нам больше незачем делать это. Теперь при дожде мы только закрываем тряпками засовы, чтобы дома не затопило.       Та несколько печально выдохнула.       — Да, верно.       Иккинг задумался: а что он делал при дожде? Вообще любил ли он его? Обычно его прошлая одежда сильно впитывала дождевую воду и ему было тяжело ходить. А потом его меховой жилет не высыхал даже за ночь. Да и волосы постоянно в глаза лезли. А чтобы как-то веселиться… нет, он этого совсем не помнил.       Драка близнецов поутихла.       — Ха, повзрослели, – вдруг запоздало усмехнулся Сморкала. – Нам всего лишь по пятнадцать, какое это…       — Сморкала, нам восемнадцать, – перебила его Астрид.       — Оу… Правда? Стоп, в смысле?       Шорох, скорее всего, означал, что Йоргенсон переворачивался на другой бок, лицом к ребятам.       — Как так? Мы же только-только пятнадцатилетие праздновали.       Задирака коротко рассмеялся с очередным умным видом.       — Я до сих пор чувствую, что у кое-кого разум застыл на девяти годах, – очередной смех. – Ну, если вы понимаете у кого. Вы же понимаете о ком я…       — Да поняли мы, – рыкнула Астрид и тут же успокоилась. – Но... и впрямь, время так быстро пролетело. Помню времена, когда мы устраивали гонки. Хвастались у кого дракон лучше. Удивлялись Шепоту Смерти…       — Время, когда мы только-только научились ладить с драконами, – поддержал Рыбьеног грустным голосом.       — Вы еще запойте, – устало выдохнул Сморкала.       — Ах! Мама пела мне на ночь, чтобы я заснул!       — Мама давала мне пинка под зад, чтобы я заснул.       Иккинг вновь улыбнулся и слабо пошевелил пальцами, точно цепляя ими темноту. Ему, наверное, стоило бы что-то сказать, и он хотел, но вовремя осекся. Сейчас было поздно вставлять свои слова, ведь все думают, что он спит. Пусть он лучше послушает их, потому что разговор начинал течь в приятное русло.       В груди вновь колыхнулась надежда.       — Да, раньше было весело, – кисло пробубнил Рыбьеног.       — Ничего веселого, я тогда свалилась с чердака, – обиженно сказала Забияка, и Иккинг даже подивился ее возмущенному тону, будто это событие могло решать все.       — Это не я тебя спихнул, – с головой выдал себя ее брат. – Вообще нечего там делать. Там коробки. А коробки скучны, когда меня нет рядом.       — Ты тогда ныл, что умираешь!       — Но у меня была сыпь!       Астрид вновь шикнула на них, видимо, чтобы не разбудить его. Но Иккинг не спал, вслушиваясь в мелодичные голоса, крушащие тишину ночного глухого леса.       На короткое время вновь повисло молчание.       — Вот так, не успеешь оглянуться, а у нас всех уже будут семьи и дети, – сказал Рыбьеног. – И у драконов наших тоже.       — Не думаю, что у Иккингова дракона будет семья, – заметил Сморкала, и юноша еле сдержался от словесного возмущения, даже Беззубик, казалось, шевельнулся во сне. Но с другой стороны, он ведь был прав. За все время Иккингу так и не удалось найти Ночную Фурию. Ни одной. И даже следа никакого не было.       — С твоим характером у тебя тоже никого не будет, – сказала Астрид с явной злостью. – Проживешь один, даже Кривоклык про тебя забудет.       Сморкала некоторое время молчал, а потом весьма забавно передразнил девушку, вставляя «бе-бе» почти после каждого слова. Та возмутилась.       Иккинг же выдохнул: о, только не снова.       — Но мы это… Семьями встречаться-то будем? – вставила свое слова Забияка, и сердце Иккинга рухнуло в пропасть.       Даже несколько странно, что именно она подняла этот вопрос. Иккинг не знал ответа на него. Он снова и снова думал об этом, он гадал, что же может случиться в их будущем. Он, сам того не понимая, боялся последующих лет, точно они могли стать роковыми.       Да, у них всех будут семьи, даже если они сами этого не захотят. Но будут ли они видеться? А вдруг кто-нибудь перекочует на другой остров? Вдруг у кого-нибудь из них семьи станут враждующими? Иккинг мог знать только то, что от Йоргенсонов он уж точно никуда не денется – все же родственники. А вот с остальными. Что, если это их последнее время вместе? Не ровен час, как Иккинг станет вождем, а значит до конца своей жизни окажется погребенным делами деревни, невнятными договорами и типичными угрозами. Ему придется принимать встречи, чаще летать или уплывать на другие острова, улаживать конфликты и медленно выкапывать себе могилу. Он не сможет видеться с ними, со своими друзьями. Он будет придавлен своим статусом.       Никаких шансов, что им это удастся. Чем чаще Иккинг думал об этом, тем хуже становилось. Быть может, сама судьба сейчас отделяет их друг от друга, чтобы в будущем от расставания не было больнее? Чтобы не было после никакой ругани, слез и попыток вновь провести время вместе... Полетать где-то в небе рядом с берегом, посидеть у костра, чуть поспорить. Вспомнить былое и попытаться найти что-то в глубинах неизвестных островов, вновь организуясь как команда. Пережить счастье и горе вместе.       Но нет, Иккинг знал, что их пути разойдутся. Да, они живут в одной деревне, но ведь даже крохотный мир иногда может быть слишком просторным для людей. Кто-то будет нянчиться с детьми, другие будут участвовать в военных действиях… Третьи могут просто вскоре погибнуть на кровавых боевых полях. Для них это время – лучшее, потому что они могут спокойно проводить его вместе. Но после, через два-три года, а может и раньше, колесо жизни даст резкий оборот.       Нет, их связь оказалась весьма шаткой. Все это разрушится, потому что события продолжают давить с необычайной силой.       — Будем, Забияка, – сказал Иккинг, и кто-то в темноте вздрогнул от его резкого голоса.       Конечно он соврал.