перепадает

      Вообще-то у Онешко есть кого трахать. Если не говорить о девушке, с которой в последнее время происходит конкретный пиздец, то вторыми на очереди стоят фанатки. И, на удивление Юлика, их достаточно.       Уж если у Юры Хованского, алкоголика и толстого лентяя, находится около сотни тёлок, готовых отдаться ему, то у Юлика этот список даже побольше будет. Бонусом к популярности идут татуировки, стильная причёска и смазливое личико. Последнее, наверное, является самым большим бонусом.       И когда Лиза выносит мозг в очередной раз, Юлик просто забирает куртку, проверяет счёт на своей карточке и отправляется в пессимистично-холостятское приключение. Полное алкогольных морей — тех, что позволяет ему денежная сумма и выбор в баре, — и страстных сирен — тех, что затягивают за собой в кабинку туалета (часто) или к себе домой (что случается значительно реже). Юлику нравится такое, особенно, когда заебало, что кто-то трахает перегруженный мозг.       Но выше удовольствия от новой ссоры с девушкой и перепихона в заляпанном и мерзком туалете с незнакомой девочкой стоит секс с пьяной Лизкой. Почему пьяной? Потому что с другой не получалось. Трезвая Лизка относилась к сексу с друзьями точно так же, как и к курению, — «резко негативно». Пьяная же — как к алкоголю — «да, да и ещё раз да».       И с Лизкой не хотелось этого делать в туалете, когда штаны противно сползают до самых лодыжек, на лбу испарина, а девчонка ни-рыба-ни-мясо пытается что-то из себя строить. С Лизкой хочется на кровати, но не как с девушкой, когда уже иссякли идеи, чтобы хоть как-то добавить разнообразия в рутинный секс из обязательств, когда волосы запутались на кулаке, а простыни промокли от пота, противного и вовсе не связанного с сексом, — того, что будто от силовых с грузами (и грузы эти — отношения и обязательства).       Всё всегда начиналось с пьянки — той, что в сообщениях Лизе (той, что ещё вроде бы девушка) называлась «дружеской посиделкой на пару дней», а на деле была вечеринка, блэк-джек и шлюха. И шлюха всего лишь одна — сам Юлий Онешко, не знающий, кому сегодня он изменяет больше — Лизе-девушке, Лизе-подруге или самому себе.       Лиза обычно пила много, напивалась быстро и до усрачки, когда её девчачий смех звонко ударялся о стенки бокалов, а голова с мягкими русыми волосами приземлялась на плечо Онешко. В такие моменты они терялись оба, но знали, где встретятся после того, как все уйдут.       И когда в её квартире становилось пусто, Юлик наконец мог прикоснуться к ней — такой недосягаемой в обычные трезвые дни. Он уже привычно проводил рукой по её скулам, плавно добираясь до губ, что приводило к её облегчённому выдоху. И в те моменты, когда её глаза были закрыты, а она сама расслаблена, парень мог насладиться её красотой.       Это, кстати, было отдельной темой для обсуждения в кругу самых близких друзей за парой бокалов пива. Лизку все считали милой, этого никто не собирался оспаривать. Однако была тема, до которой они доходили нечасто, лишь когда Юлик особенно перебирал со спиртным и готов был звонить Лизе (какой именно — по обстоятельствам; когда в штанах неприятно зудело и появлялось желание кого-нибудь неожиданно выебать, он набирал номер своей девушки; а когда зудело в голове от ёбаных чувств к таким разным девчонкам, хотелось позвонить Лизке, чтобы раз и навсегда разобраться с этой хуйнёй).       В моменты особого непослушания своего языка Юлик с неким упоением сетовал о простой и домашней красоте Лизы — вовсе не пошлой, а милой. И как-то было стрёмно говорить о глубине глаз или в очередной раз обсуждать её брови. Поэтому её красота оценивалась вся и сразу — как-то глупо, ему казалось, рассматривать её части тела по отдельности, Лизка была прекрасна вся целиком. Эти разговоры держались втайне, а как успел выучить Онешко — «Тушенцов тоже бывает романтиком (у самого как-никак Настя под боком), а Гридин ещё тот шиппер (лет за сорок внешне, но душой — около десяти)». Поэтому никто никого не сдавал.       И когда она, эта простая красота, притягивала к себе, у Юлика все замирало внутри. Её дальнейшие прикосновения опьяняли сильнее выпитого алкоголя, да так, что сложно было не потеряться в её квартире. Шаги давались с трудом, они передвигались медленно, их ноги переплетались. Это было похоже на какой-то ёбнутый вальс, танец не в ритм музыки, а в ритм её учащённого дыхания и его бешеного сердцебиения. Пальцы рук были переплетены, а губы попадали куда-то мимо — Лиза натыкалась то на его щёки, то на ключицу.       В голове у Лизы всегда томилась лишь одна трезвая мысль — слава богу, что они одни и этого никто не видит. А Юлику было чертовски плевать.       Они проверяют по дороге не закрыта ли дверь на все возможные замки — нежданные гости им не нужны. Они искали её комнату, душную, с тусклым освещением, подходящим для их тайных встреч, с узкой кованной кроватью, которая так-то одноместная и не подходит для двух человек, но Юлик успел подметить, что куда приятнее прижиматься к друг другу после секса, нежели отодвигаться на свой край кровати, как он делал это с девушкой.       Чувствуя размеренное посапывание у себя на груди, Юлик задумывается о том, что он вообще делает в постели своей подруги (их, конечно, уже сложно назвать друзьями, хотя, кроме периодического перепихона, ничего в их жизни не поменялось). Онешко прекрасно знает позицию Лизы, и трезвой, и пьяной, — отношения нахуй никуда не встали. Однако она млеет от чужих прикосновений (в частности его самого), робких поцелуев и Юлика в своей кровати.       Какой бы пофигисткой она себя не выставляла и не презирала романтические сопли, Лиза оставалась девочкой, что требует к себе чужое внимание. И ей не нужны были букеты, но у Кузьмы завалялся на ноутбуке вырезанный момент из их очередной прогулки — всего лишь маленький одуванчик, сорванный Юликом с газона, был робко вручен Лизе, мило улыбнувшейся этому жесту. Она не обычная девочка, но в ней есть эти маленькие детали.

***

      Майский Питер промозглый и холодный. Юлик сновал по прокисшим от дождя лабиринтам улочек, подбираясь к дому Лизы. В его кармане были синий винстон, презерватив и антибиотики, голова нещадно гудела от прогрессирующей простуды, внутри всё предвкушало тепло тела Лизы и мягкость её сатиновой простыни.       Онешко смотрел на друзей со стороны — смеющихся и пьющих. Потягивая чай с мелиссой из керамической кружки, парень смотрел на Лизу, уже пьяную и раскрасневшуюся от хохота. К одиннадцати часам вечера её голова уже покоилась на его плече, и пока все в очередной раз отвлекались для важного дела — погорланить под гитару Ванчо и Никиты, дабы разозлить и без того расшатанных соседей, — Юлик и Лиза встретились глазами, что было будто договорённым сигналом, и оба поняли, где он сегодня ночует.       К двенадцати люди начинают расходиться, квартира девушки пустеет, однако наполняется её робким пением и звуками укулеле. Рядом остаются только самые близкие люди, которые подхватывают и начинают петь вместе с ней. Звук стаканов стихает, а позже и вовсе сходит на нет, голоса переходят на шёпот.       После последней закрытой на сегодня двери, Юлик выдыхает, подмечая, что наедине легче дышать. Лиза ещё что-то бренчит неразборчиво на укулеле, устремив свой полупечальный-полупустой взгляд в никуда. Онешко устало откидывается на спинку её дивана горчичного цвета и ощущает смесь запахов: терпкий запах пряностей, идущий с кухни, где ещё стояли недопитые бокалы и грязные кружки из-под чая; запах чужого ужина, тянущийся из подъезда: там смешались и мясное жаркое, и капустный пирог; и запах её шампуня со вкусом яблочного штруделя, такой сладкий, что вот-вот потекут слюнки; это заставляет прикрыть глаза и почувствовать себя как никогда хорошо.       Лиза доигрывает последний аккорд в безымянной песне, откладывает инструмент и долго смотрит на парня, лежащего рядом. Он не видит, как она тянется к нему и прижимается губами. Юлий отвечает ей, стискивая в объятьях, сминая хлопчатую ткань её футболки.       Лиза целуется с пьяной неуклюжестью, сталкиваясь носами и не контролируя свои пальцы, цепляющиеся за его футболку (так сильно оттягивая горловину, что ткань вот-вот затрещит по швам) и поглаживая подушечками пальцев его лицо. Её поцелуи были отдушиной; её поцелуи были тем, что позволяло почувствовать себя лучше — выпустить наружу таившееся отчаяние и скрытое влечение.       Юлик трезвый, но он так опьянён ею, что заплетаются ноги и путаются мысли. Лиза просто подталкивает его в нужном направлении, стараясь не отрываться от губ (сладковатых от выпитого чая, съеденного печенья и зажёванного в конце мятного стиморола). Дверь в её спальню закрыта, он осознаёт это, когда врезается в неё, больно ударяясь лопатками и тихо матерясь, Лиза пьяно смеётся, и мир будто замирает.       Матрас её кровати пружинит под тяжестью его тела, приятный запах, оставленный Лизой, становится куда ярче, он подмечает даже это. За окном шумит питерский ливень, капли громко ударяются о стекло, это почему-то отпечатывается в памяти. Юлий настолько трезв, что впитывает в себя буквально каждое воспоминание об этой ночи — то, как приятно прикасаться к чистому постельному белью; то, как в тусклом свете прикроватной лампы становятся видны скрытые одеждой участки её кожи; то, как прохладно в её комнате, от чего по телу пробегают мурашки.       На Лизе её кружевное тёмно-коричневое бра и бежевые трусики с уточками. Вообще-то Онешко ещё с первого раза не может отдуплить кое-что: его подруга со стороны кажется типичной пацанкой, однако, оставаясь с ней наедине, он мог разглядеть её повнимательнее. В ней было много девчачьего — красивое кружевное нижнее бельё, бесконечное множество баночек с шампунями в ванной комнате, любовь к ласкам. Это заставляло присматриваться к ней — искать новые детали. Её скрытая «девичья» сторона возбуждала больше, чем обнажёнка, выложенная Реш в инстаграм.       Онешко так-то любит, когда рядом с ним тусуются полураздетые девушки с глубоким декольте и короткими юбками, девушки, которые выкладывают в свой инстаграм фотографии в нижнем белье. Он как бы любит такое, но куда больше ему нравится домашняя Лиза.       Вернувшись из своих мыслей (Юлик впервые трезвый лежит в её постели, поэтому он не может остановить их поток), парень понимает, что Лиза такая же притягательная, какой была спустя несколько стаканов виски. Она вообще-то всегда притягательная, просто, просыпаясь в её постели, он не мог понять, почему он всё-таки позволяет себе переспать с ней. Юлий всерьез задумывался, что на него так действует алкогольная призма, сквозь которую он смотрит на Лизу. Но сейчас, когда он не выпил ни капли, он может сказать с полной уверенностью, что Лиза просто сносит ему голову. И пьяная, и трезвая. Любая.       Он тянется к застёжке её лифчика, когда они оба дёргаются от глухого звука удара. Лиза испуганно глядит на Юлика — сверху вниз, сидя прямо на нём, ещё одетом. Девушка хватает край его футболки, пытаясь судорожно сдёрнуть её с парня.       — Лиз, погоди-ка, там что-то есть, может стоит прове…       — Заткнись и дай мне свою футболку! Живо, блять!       Юлик как можно быстрее стягивает свою футболку с себя. Девушка тут же натягивает её на своё полуголое тело и на носочках подкрадывается к двери, заглядывая за неё в поисках того, что издало звук. Юлик наблюдает за ней — он видит то, как она напряжена (и ему очень хочется верить, что причиной тому их прерванный секс, хотя понимает, что, скорее всего, это из-за нежданного гостя). Лиза переминается с ноги на ногу — в Питере как всегда холодно, в её квартире тоже (за исключением её кровати, конечно же).       Она вздрагивает, когда раздаётся новый удар, и тут же исчезает за дверью. Юлика, лежащего в её изумрудных простынях, пахнущих её гелем для душа, терзает желание встать и самому узнать, что навело столько шуму, но он понимает, что сейчас он может лишь смотреть сквозь узкую щёлку двери. Что он и делает, с досадой отмечая, что в её комнате, словно в морозильной камере, безумно холодно, а то, что он стоит здесь без футболки, лишь ухудшает ситуацию и его зародившуюся простуду.       В коридоре Лизы не было, однако из-под двери, ведущей в ванную комнату, вырывался луч света. Висела гробовая тишина. Юлик простоял ещё некоторое время и уж был готов пойти на кухню, как раздался грохот и непонятное бурчание за дверью, из которого можно было разобрать лишь мат и чьё-то пьяное лепетание. Онешко тут же передумал высовываться.       Сначала показалась голова Лизы, она огляделась по сторонам, вероятно, удостоверившись, что её маленькой тайны нет в поле зрения, стала вытаскивать на себе пьяную тушу, которой оказался Никита Гридин. Его ноги почти что волочились по полу, он не мог удержать равновесия, поэтому не такая пьяная Лиза тащила его на своём плече, явно не справляясь с весом друга.       — Ли-и-за, можно я у тебя останусь? — протянул жалобно Кузьма, пытаясь не отключиться. — Я ведь не дойду, убьют меня, что же ты делать будешь?       — Устрою поминки и нажрусь, как всегда, — пыхтя проговорила девушка. — Не сегодня, друг мой, когда угодно, но не сегодня.       — Ну почему-у-у? Всегда же у себя оставляла — Юлик у тебя уже раз десять точно ночевал, — после этих слов Лиза остановилась и испуганно взглянула на друга, всеми силами пытаясь не показать своей паники.       — С хуя ли это ты решил?       Онешко заметил беглый взгляд девушки, скользнувший по нему, на некоторое время они установили зрительный контакт, который кричал, что им полный пиздец. Повисло какое-то неясное молчание — Кузьма не отвечал на вопрос, пытаясь завязать шнурки на своих ботинках.       — Ну-у, сколько раз мне Лиза звонила, спрашивала про то, не со мной ли Юлик. Ну, а раз она звонит мне — он не дома, а раз он не со мной — он у тебя.       — И что ты отвечал?       Кузьма, сидя на полу и прислонившись к двери, посмотрел на Лизу снизу-вверх, его взгляд вдруг стал оценивающим и будто бы выискивающим что-то. Таким он становился в те моменты, когда подозревал людей во лжи.       — Говорил, что он у тебя, в ебеня пьяный, да так, что сам до дома не дойдёт. А что, это очень важно?       Юлий пристально смотрел на Лизу, она была настолько пьяна, что он не мог и предположить, что ей взбредёт ещё в голову спросить. И это пугало, потому что Никите только дай повод для сомнения — он доберётся до правды, которую ты усердно пытаешься скрыть, зарыть, сжечь.       Лиза поменялась в лице, залилась вдруг звонким смехом и согнулась пополам. Сквозь хохот она начала говорить:       — Ебать, Никит, я уж думала, что ты ей ляпнешь, что мы спим вместе. Бля, вот умора-то?       Квартира Лизы заполнилась пьяным гоготом ребят, таким заразительным, что Юлик не заметил, как сам начал тихо посмеиваться — то ли нервно-истерично, то ли с облегчением. Кузьма успел натянуть свою куртку и приоткрыть дверь, когда заметил, что, кроме них самих, в квартире смеётся кто-то ещё. Девушка уже почти выпихнула его за пределы своей квартиры, когда он резко развернулся и, не справившись с равновесием, навалился на Лизу.       — Лиз, чё это такое?       Онешко испуганно отпрянул от двери, матеря себя в который раз. Сегодня как-то всё сложно — и простуда, и Кузьма, и питерская противная погода. По отдельности всё было бы заебись, но вкупе это просто кромешный пиздец, честно говоря.       — Любовник мой, давай, иди уже, трахаться мешаешь, — Никита улыбнулся, но по нему было видно, что он ждёт настоящего ответа. — Да что, блин? Акустика это, квартира-то у меня пустая, вот тебе и кажется, что кто-то ржёт. Акустика это, Кузьма, акустика и твоя ёбаная белочка.       Дверь закрылась, Лиза шумно выдохнула, повернула замки и направилась обратно в комнату. Юлия ожидал несильный удар в плечо и довольно ощутимый подзатыльник.       — Ну и какого хуя ты тут ржёшь стоишь? — Лиза толкает его вновь, однако становится заметной её слабая улыбка. — Я тут, видите ли, задницу твою спасаю, а ты…       — Почему это ты спасаешь только мою? Твоя тоже под угрозой, — Лиза целует его, прижимаясь всем телом, и Юлик чувствует, как она дрожит. — Кстати, какого хрена Кузьма забыл в твоей ванной?       Онешко вновь приземляется на кровать, но ударяется о прикроватную тумбочку и шипит от боли. Девушка падает рядом с ним, её волосы беспощадно лезут в лицо. Холод в комнате уходит на второй план, когда Лиза начинает его щекотать. Они смеются, лёжа на её узкой кровати, и чувство дрянного счастья не уходит.       — Когда все уже стали расходиться, Никита, уже надев куртку и собравшись уйти — ты запомни это! ты понимаешь, он уже собрался уходить! — решил, что ему надо отлить перед дорогой домой, он же у нас так далеко живёт, да? Он пошёл в ванную, где успешно сбрякал на пол из-за того, что накидался. И всё. Вырубился. А мы за это время выпроводили всех из нашей квартиры…       — Нашей? — удивленно спросил Юлик, до этого внимательно наблюдавший за увлечённой рассказом Лизой.        — В смысле, моей, — Лиза замялась, на её щеках выступил лёгкий румянец. — Ну, проехали. Так вот. Пока мы с тобой тут… — вновь увлечённо начала девушка, но была бесцеремонно перебита.       — Ты когда-нибудь думала об этом?       — О чём именно? — спросила Лиза, и по ней было видно, что она конкретно заебалась, что кто-то её перебивает.       — О том, чтобы эта квартира стала нашей.       Её взгляд становится разочарованным и уставшим. Лиза озлобленно отодвигается от парня, который вновь заводит разговор на такую подозрительную тему.       — Ебать, Юлик, я не собираюсь делиться этой ахуенной квартирой с тобой. И она маленькая для двоих.       — Да нет… Я не совсем в этом плане. Я в смысле, что ты никогда не задумывалась на счет того, чтобы жить вместе.       — Юлик, мы только разъехались.       — Да, блять, Лиза, что сложно-то так с тобой?       — Сколько ты сегодня выпил? — Лиза хохочет вновь, пьяная она всегда резко менялась в своём настрое — то удручающе-печальная, то гипер-весёлая.       — Пару кружек чая, я ведь на антибиотиках… Я хочу спросить, ты никогда не задумывалась о том, куда приведут наши с тобой встречи?       — Ты имеешь в виду пьянки или секс? — Лиза расхохоталась и утянула Юлика в новый поцелуй, и он понял, что она явно намерена стянуть с него джинсы. — Думаю, что пьянки приведут к циррозу печени, а вот секс… Он ни к чему не приведёт. Не волнуйся, у меня есть резинка, если ты забыл в этот раз.       — Я вновь не об этом, Лиз, — Онешко отодвинулся от подруги, пытаясь угомонить её. — Я, каждый раз как иду сюда, беру с собой презики. Потому что я рассчитываю на что-то. И ты это «что-то» всегда даёшь мне. Но каждая наша встреча ничем не заканчивается. И я устал от того, что не знаю, зачем всё-таки прихожу к тебе и зачем засыпаю в твоей кровати. Есть ли что-то, что стоит моего постоянного пиздежа Лизе?       Девушка отстранилась. И Юлик почувствовал между ними небывалую ранее пропасть. Такую, что отрезвляет — взгляд Лизы стал ясным, незамутненным. Она сдвинула брови, насупила нос, заставив весь мир в округе замолчать — что жужжащий светильник прикроватный, что шелест дождя за окном. А потом вдруг взглянула совершенно трезвыми глазами на Юлика и с неловкими запинками начала говорить:       — То, что ты приходишь ко мне… Я имею в виду… В общем… Блять… Ты сам это делаешь. Я не зову тебя. Ты сам приходишь. И я…я даже не знаю, чем это вообще может закончиться. Это настолько далеко зашло, что я запуталась. Я, блять, никогда не хотела оказаться в такой Санта-Барбаре. Ты сам знаешь, что отношения…       — …нахуй никуда не встали. — закончил за неё Онешко; слишком много за последний разговор он перебил её. — Я помню. Но это действительно зашло слишком далеко. Пора решать, что делать с этим. Я как бы в любом случае брошу Лизу. И наш с тобой периодический перепихон не будет тому причиной — я просто устал быть с ней. Я уже давно решил это. Но я не могу решить, что мне делать с «нами».       — Но «нас» нет.       — Поэтому я и спрашиваю. Мне выбросить всех Лиз из своей жизни, или стоит оставить одну? Мне, честно, надоедает, что я должен скрывать свою личную жизнь даже от лучших друзей — ясен хуй от подписчиков. Давай решим это прямо сейчас — ухожу ли я?       Лиза не плачет. Нет. По крайней мере она этого не замечает, но она чувствует то, как молодой человек проводит по её щеке, мокрый след размазывается по ней. Она всхлипывает, вкладывая в это всё своё отчаяние и страх, — ёбаная популярность заставляет их скрываться, устраивая редкие встречи в её спальне, будто это противозаконно — любить и быть любимым.       По ней всё ясно — Лиза не говорит: «Я не хочу, чтобы это всё прекращалось»; но Юлик понимает это. Он прижимает её к себе, ощущая сумасшедшее и нездоровое биение сердца сквозь собственную хлопчатую футболку. От каждого прикосновения кожи к коже по телу разливалось тепло и становилось хорошо.       Он не лезет в карман сегодня, он не тянется за пачкой презервативов и не выкуривает сигарету после секса. Этого не нужно, потому что сегодня какой-то особенный день — переломный момент во всех их встречах. Они лежат, прижавшись к друг другу на её узкой кровати, пальцами скользят по изгибам тел, но не заходят дальше. Лиза продолжает плакать, иногда бесшумно, иногда с надрывом, вкладывая в это всю себя. Онешко лишь слушает и корит себя за то, что не может этого прекратить.       За окном до сих пор льёт майский дождь, редкие зарницы озаряют пасмурное небо. На кухне у Лизы светло и уютно, тут пахнет пряностями и недавно зажжённой сигаретой, которая была зажата между зубов у Юлика, пытающегося судорожно набрать номер Лизы-девушки. Лиза-подруга лежала у себя в кровати, она спала неспокойно, всхлипывая и постанывая из раза в раз. Сидеть рядом с ней было физически больно.       Онешко вновь чиркает перед носом зажигалкой, совсем новой, никем не использованной. Его вдруг настигает мысль — свою он забыл дома. Эта же зажигалка всегда лежала на кухне, убранная вместе со столовыми приборами в отдельный ящик. Юлик смотрит на неё, озадаченно крутя в руке. Лиза не курит. Да и в своей квартире курить запрещает. Неужели эта самая зажигалка лежит для него, чтобы он приходил к ней и курил, сидя за столом, отпивая из кружки кофе? Сигарета дотлевает у него в руке, пеплом осыпаясь на кафельный пол.       Новую он уже не достаёт.       Юлик заходится в очередном приступе кашля, когда всё-таки решается позвонить. На том конце голос тихий и сонный — в пять утра не спит только долбоёб. Юлик выдавливает из себя неубедительные слова извинений, а потом говорит о расставании. О том, что заебался, что больше нет ни любви, ни страсти, вообще нихуя больше нет. Всё дело в нём, конечно же, не в ней. Всё по накатанной.       На другом конце плачут. Громко и с истерическими возгласами. Юлик во второй раз за день доводит до слез свою Лизу (свою ли?). Разговор о том, кто и когда будет собирать свои вещи и съёбывать из общей квартиры, переносится на неопределённый срок (Юлик надеется, что не скорый, потому что это определённо будет делать он, а новую жилплощадь ещё поискать надо). Юлик надеется, что Лиза предложит остаться у неё.       Парень запускает одну руку в карман джинсов, пытаясь найти пачку сигарет, — всё же надо закурить ещё, — а второй шарится в полусумраке квартиры в поисках той занимательной зажигалки. Пачка раздавлена, табак высыпался, надежды рухнули. Юлик обречённо выдыхает, ощущая неприятную пустоту в районе сердца, разъедающую собой всё пространство вокруг. Она причиняет какую-то слабую, тошнотворную боль, от которой всё съёживается. Курение, если и не прекратило это, то определённо сделало бы легче.       Онешко покидает кухню, по дороге в спальню натыкаясь на своё отражение в зеркале — его лицо мертвенно-серое в темноте коридора, осунувшееся, волосы спутались от долгого лежания в кровати, глаза впали от постоянного недосыпа и ёбаной усталости, преследующей последние несколько недель. В таком виде не стыдно и подохнуть.       Во сне Лиза путается в простынях и своих волосах, пальцами цепляясь за отдельные пряди. На ней до сих пор его футболка, потому-то он и продрог до самых костей. Юлик ложится с ней, прижимаясь к стене, так мало места, что он почти задыхается. Пальцы ложатся на её щёку, мягко поглаживая, ощущая то, какие они мокрые. Лиза льнёт к нему, зажимая его между стеной и собой. Онешко не хотел её будить, нарушать хрупкий покой, но Лиза просыпается.       — Ты до сих пор здесь?       — Я позвонил Лизе. Мы, вроде как, расстались…       Её лицо, припухшее от недавно пролитых слез — Онешко не может понять, почему она вообще плачет, — так близко, что он ощущает её пьяное дыхание, тяжёлое и горячее, обжигающее пространство между ними.       — Так что же мы решаем с этим? — Лизка заправляет мешающую прядь за ухо, делая вид, что их разговор ни капельки не значим, будто это решение не поменяет их жизни; Лизка смотрит так, что всё становится ясно.       — Я хотел бы просыпаться в твоей кровати, курить по утрам у тебя на кухне, и я хотел бы, чтобы ты носила мою футболку, — Лиза целует его вновь, Юлик почти ей не отвечает, продолжая твердить своё. — И я хотел бы пить с тобой кофе, я хотел бы целовать тебя, и я хотел бы быть счастливым. Я хотел бы. Но решать только тебе — уйти мне сегодня или остаться…       На сей раз целует Юлик, притягивая за талию Лизу, упираясь обнажёнными, как их души, лопатками в холодную стену. Она горячая, такая обжигающая, что даже больно. Сквозь редкие прерывания парень продолжает что-то несвязно талдычить:       — …и я забрал бы Ра, если бы ты позволила жить с тобой. Я бы привез твоё старое кресло, я бы остался. Разреши это сделать.       — Мне нравится, когда ты просыпаешься со мной.       Вместо ответа, которого им и не нужно, улыбка, мешающая продолжить затянувшийся поцелуй. Юлик чувствует себя найденным — будто потерянный дом вновь обретён. Лиза чувствует себя полноценной, а не разломанной на части.       И дело никогда не было в сексе; дело было в его синем винстоне, что поселяется у неё на кухне; дело в его грязной обуви, стоящей у неё в коридоре; дело в его теле, прижимающемся к холодной стене их полуторной кровати (всё же спать на одноместной крайне сложно и неудобно, а двухместная слишком большая, поэтому-то выбор и пал на полуторку, но как будто кому-то не похуй на это); дело в его фанатках в баре, что забываются и оказываются в прошлом; дело в его губах, прижимающихся к её шее.       Дело всегда было в ёбаном счастье, которое приходило только при их встречах.