Высотка

      Харли Квинн умирала. Она знала: ей все по плечу, даже упасть с небоскреба. Такое вот заявление об уходе. Харли сдалась и закрыла глаза. Они с Джокером были под кайфом и поспорили с Пугалом, а затем Харли кто-то столкнул с края самого высокого здания. По крайней мере, Харли так казалось. Снова распахнув глаза, она позвала Джокера, своего Джея, но спустя мгновение, к ней вернулось хладнокровие. Джокер бы не хотел, чтобы она цеплялась за него, умирая.       Перед глазами Харли проносились видения, разум подкидывал все новые и новые образы.       А затем какая-то белая вспышка заставила её приглядеться. Картинки из прошлого, когда Харли еще была вменяемой. Она снова увидела, как мать разочарованно смотрит на неё.       «Как ты могла сдаться, Харли?»       Харли увидела Джокера, смеющегося ей в лицо, насмехающегося над ее слабостью, из-за которой она и упала с крыши Так вот как это бывает, думала Харли. Перед глазами проходит вся жизнь.       Больше всего она думала о Джокере. Ей хотелось научить его быть менее равнодушным. В те редкие мгновения, когда разум брал верх, Харли замечала: Джокеру требуется медицинское наблюдение. Как и ей самой, она ведь так и не вылечилась. Хотя иногда Харли нравилось думать, что это не так. Она знала Джокера, читала, как книгу, лучше всех могла предсказать его реакции. Харли скорбела, но не по себе, она печалилась, что не спасла своего шизика.       Харли падала и громко хохотала. Она ударилась о стальной прут, торчащий из стены здания, и услышала треск ломающихся костей, ощутила, как позвоночник дробится на миллион осколков. А потом она очутилась на земле. Харли Квинн, доктор Харлин Квинзелль: бездыханное тело, расплескавшееся по асфальту.       Джокер видел, как летит Харли, но не осознал произошедшее в полной мере. Он не понимал, что Харли может умереть. Джокер думал, она, как всегда, приземлится на ноги и продолжит бой. Но нет. Не в этот раз. Взгляд Джокера метался по летящей к земле миниатюрной фигурке.       «Почему? Почему она не подстраховалась? В чем подвох? Почему она ничего не сделала?»       Долю секунды Джокер смотрел на неё, с уст Харли стоном слетело его имя. Глаза Джокера расширились, их заволокла кровавая пелена. Взревев, как раненое животное, он развернулся и нажал на спусковой крючок. Пугало секунду еще стоял, а потом как подкошенный рухнул на бетонную крышу. На Джокера снизошло умиротворение. Он услышал тошнотворный хруст и рискнул заглянуть за ограждение крыши высотки. Харли лежала в неестественной позе, с такой высоты он ничего толком не увидел. Она упала на тротуар, и кровь брызнула во все стороны. Больше он ничего не заметил. Алая кровь. Алая, как злоба в его глазах. Алая, как ненависть.       Сожаление. Вот что должен испытывать человек. Сожаление о том, что он никогда ничего не делал для Харли. Сожаление о том, что не смог спасти её. Его мозг лихорадочно заработал. Что, если Харли не разбилась насмерть? Что бы произошло, не стой она в тот момент на краю? Что, если бы он знал? Попытался ли бы он спасти Харли? Блядь, да. Джокер присел и поджал губы, соображая, что делать дальше. Наверное, он должен омыть тело. Он не хотел, чтобы Бэтмэн или городские власти осквернили его Харли. Что бы о нем ни думали, каким бы чудовищем ни считали, приближаться к изувеченному телу он не желал. Он хотел запомнить Харли с румянцем на щеках, с развевающимися светлыми волосами. Но стоило ему закрыть глаза – и он не смог вспомнить ее лицо. Не видел, какими были ее волосы. Сколько вообще времени прошло с тех пор, как он видел именно Харли, а не ее образ? Дни? Недели? Меньше месяца. Так ведь?       Джокера затрясло. Не от злости, но от страха. Что если она все еще жива? Боль до сих пор мучает терзаемое предсмертной агонией тело. Он не сможет этого вынести. Этого чувства, одной мысли о Харли как о… Он не знал, что без неё делать. И не хотел знать. Он ведь даже не любил ее. Он не способен на любовь. Когда он впервые трахнул Харли, то подумал, что вместе им будет хорошо. Они могли сбежать и спрятаться от всех навсегда. А теперь… он никогда больше не трахнет Харли снова. Окончательно потерявший разум Джокер расхохотался. Поначалу это было нечто похожее на хихиканье. Затем - на смех маньяка, а потом – на хохот безумца, одержимого единственной мыслью.       «Вот оно. Прощальная гастроль. И карта бита».       Все еще смеясь, Джокер приставил пистолет к подбородку. Запрокинув голову, он хохотал все громче и громче. А потом спустил курок. Он услышал выстрел, а затем… ничего.       «И карта бита».