Nothing but emptiness inside

      Эмили в жизни никогда бы и не подумала, что ей не принесёт совсем никакого счастья быть участницей танцевального коллектива Winwood, в который она так мечтала попасть с тех пор, как смогла вообще сделать первые робкие и неловкие движения. Их танцевальные номера всегда вызывали в ней безмолвное восхищение, вынуждая часы напролёт проводить на дополнительных занятиях, вновь и вновь оттачивать движения до совершенства и закрывать глаза на осуждения отца, считающего всё это лишь детской забавой и несерьёзным занятием. Его девочка обязательно из этого вырастит — считал он.       Эмили Андерсон не должна была становиться танцором. Она не должна была так искренне любить танцы и наслаждаться каждым — даже самым малейшим — движением, порой приносящим острую боль в уставшем до предела теле. Число вывихов и растяжений даже не счесть. Ей с рождения было уготовано другое будущее, куда более серьёзное, по словам отца, отчаянно желающего передать ей свою отельную империю. Вот только это было совсем не для неё. Разве не нужно, чтобы горели восторгом глаза, когда занимаешься чем-то? А в ней этот самый восторг вызывали лишь танцы, но не как гостиничная цепь отелей класса «люкс».       Вот только так было до того, как она попала в этот коллектив. И внутренне она чувствовала, что скоро её попросят уйти, потому что не было больше в её движениях жизни. Каждый шаг стал отточенным до отвратительной идеальности, но оставался абсолютно пустым, потому что сама она была опустошена до предела. И лишь сейчас, закрывая на миг глаза перед очередным выступлением, Эмили позволила себе вспомнить всё то, что старательно прятала в самый потаённый уголок своих мыслей и израненного сердца.       У них с Шоном попросту ничего не вышло, и совсем уже не помнила, когда эти отношения зашли в тупик, вынудив их признать суровую правду — им лучше расстаться. Так будет и впрямь лучше для них обоих, вот только никто не сказал, что легче не станет. Никто не сказал, ей что это будет так больно. Больно, но всё же правильно. И потому с каждой новой новостью об успехе «Банды», её губы трогала искренняя улыбка, и она тут же спешила сморгнуть непрошеные слёзы, так и просящие скатиться по щекам.       Не могла попросту отпустить от себя это, вновь и вновь вспоминая всё то, что между ними было. Он понимал её, как никто другой. Так же, как и она, жил танцами, попросту дышал ими и задыхался в их отсутствии. Каждое их движение, каждое мимолётное соприкосновение, было сродни небольшому признанию. Его крепкие руки не давали ей никогда упасть, дарили поддержку и заботливо оберегали ото всех горестей этого мира, бережно ведя и направляя под любой из ритмов.       Они танцевали, попросту танцевали, обнажая свои души, даже когда не было слышно музыки; даже когда они не делали ни единого движения. Их жизнь стала танцем… восхитительным, страстным, нежным и живым. Вот только этот танец остался где-то позади. Но она всё вновь и вновь вспоминала с горечью это, переживая раз за разом и помня в мельчайших подробностях его прикосновения — неторопливое движение рук, скользящее по её предплечьям и талии, его жаркое и сбитое от быстрого ритма дыхание, что касалось её щеки. И наконец его глаза, горящие восторгом при взгляде на неё, вынуждающие сердце стучать ещё быстрее, так невыносимо сладко увеличивая свой темп. В такие моменты она себя отпускала и парила где-то высоко-высоко.       Эмили совсем не замечает, когда их приглашают на сцену, натягивая на лицо широкую, но такую холодную, улыбку. Вновь движение за движением. Вот только они пусты, потому что не осталось в ней сил. По-прежнему тонет в боли, но не смеет её отразить в этом выступлении, действуя под диктовку строгих хореографов. А желания станцевать в одиночку, вдали от студии, в ней больше нет. Потому что тогда воспоминания станут ещё более реальными, как и его хрипловатый шёпот, говорящий о важности чувств в танце и о том, что правила нужно нарушать. Он всегда делал это красиво, в отличие от нее.       В голове у неё творится сущий бардак, а аплодисменты доносятся будто из-под толщи воды, вынуждая её улыбнуться ещё шире и скользнуть бегло взглядом по огромному залу, будто бы надеясь, что в толпе промелькнёт знакомая бейсболка и фирменные кеды. Вот только глупо на это надеяться, и потому Эмили спешит вместе с группой покинуть сцену, встречая вновь напряжённый взгляд главного хореографа, точно вздумавшей её убрать из этого коллектива.       Андерсон уже сама ощущает, что не подходит им. Не может попросту так больше. Ведь знает, что отличной техники недостаточно. Нужна страсть, нужно танцевать сердцем. Но это невозможно, потому что танцы больше не приносят восторг. Он остался позади, вместе с той потерянной любовью. И потому Эмили чувствует себя погубленной, устало переодеваясь в свою одежду и небрежным движением проверяя мобильник, не надеясь даже увидеть пропущенный от отца. Вот только неожиданно видит там нечто другое — сообщение, вынуждающее её пальцы задрожать, а глаза тут же наполниться горькими слезами.       «Это было красиво, Эмили. Но твои глаза не горели восторгом, как не горят больше и мои. Я бы хотел встретиться с тобой. Быть может, станцуем?».       Эмили вновь и вновь перечитывает слова, едва разбирая их из-за застилающих глаза слёз, а затем невольно улыбается и позволяет себе эту слабость, позволяет себе выплакать эту накопившуюся боль, которую так долго держала глубоко в себе, не желая ранить ещё больше разбитое сердце, вместо которого была чёрная и зияющая дыра всё это время. Но сейчас… сейчас что-то неуловимо изменилось. И Эмили совсем не знает, что значат его слова и что будет с ними дальше. Но отчего-то ей кажется, что боль утихнет, а чувство удушающей пустоты отступит, попросту отпустит их, позволив сделать хоть пару движений и ощутить хоть что-то ещё, помимо чувства скуки.       Накопилось ведь так много слов. И каждое она передаст так, как умеет. И он поймёт. Он поймёт каждый отголосок терзающих её чувств, потому что танец не позволит ей ничего утаить. В одном лишь движении скрыто куда больше, чем способны передать сотни слов. В конце концов танец — скрытый язык души.