Задохнуться

      Курить хочется до одури. Давиться горьковатым дымом, выплёвывать его вместе с ядовитыми словами Арсу в лицо и снова задыхаться, захлёбываться. Хочется выбросить ко всем чертям вещи Попова, что незаметно заполнили всю небольшую съемную квартиру и отняли личное пространство, которое давно перестало быть таковым, с тех самых пор, как они стали хозяевами одной на двоих квартиры. Хочется ударить Арса. Не влепить ему звонкую бабскую пощечину, оставляя на гладковыбритой щеке красный след, который долго будет гореть огнём, напоминая о себе, а расквасить нос, сбив костяшки пальцев и испачкав второй положительной его дорогую белую рубашку. Хочется кричать матом, так, как он со своей "питерской" интеллигентностью ненавидит, и с наслаждением смотреть, как он в ярости будет сжимать кулаки, оставляя на ладонях глубокие красные следы от ногтей, и даже, наверное, замахнётся, но одёрнет в сантиметре руку и только будет изучать парня своими невозможными глазами-океанами, разглядывая, как в первый раз.       Хочется... Но Шастун не делает ничего. Только курит, наплевав на все предупреждения Минздрава на пачках, делая затяжку за затяжкой и стряхивая пепел, который слетает вниз грязными снежными хлопьями, оседая где-то внизу, на пыльном тротуаре. Подоконник ледяной, и от окна сквозит поздней осенью, но сил встать или хотя бы закрыть окно нет, поэтому Антон бездумно вглядывается в чужие лица прохожих, бессознательно пытаясь отыскать в них лишь одно лицо, и глотает сигарету за сигаретой, благодаря всех существующих богов за то, что вчера купил блок. Он бы умер без этой дозы никотина, зажатой между средним и указательным, утонул бы в болоте собственных чувств, которых внезапно так много, что грудную клетку вот-вот с треском разорвёт, оставив никому не нужное кровавое месиво вместо сердца.       Запах сигаретного дыма наполняет квартиру до краёв, въедаясь в отвалившиеся местами обои, и хозяйка наверняка будет вопить, как ненормальная, потому что Попов клятвенно обещал, что они не будут курить, а если и будут, то только в форточку. Мужчина не лгал — они не курили. Шаст не курил. Никакой сигареты после секса, как в слезливом кино, никакой сигареты, запитой виски, за ужином, никакой сигареты после ссоры. Только одна — в курилке после долгих съёмок, когда мышцы ноют от пыток в "Шокерах", от усталости уже рябит в глазах, и люди рядом превращаются в безымянные силуэты. Только одна, потому что Арс не любит, когда ему сизый дым выдыхают в поцелуй, сразу брезгливо морщится и заставляет съесть тонну мятной жвачки, чтобы "хоть как-то перебить это жуткое амбре".       Сейчас абсолютно всё в квартире, каждый миллиметр её маленькой площади, пахнет синим Винстоном, но даже этот невыносимый для многих запах не в состоянии перебить другой. Запах Арса. Им пахнет футболка на Шастуне, сразу же ставшая одной на двоих, полотенце в душе, второпях оставленное валяться на полу, и простынь, которой застелен скрипящий диван. И деньги за месяц, лежащие на кухонной тумбе, тоже, блять, пахнут Арсом. Не банком, в котором их пять часов назад сняли, не кожаным бумажником, из которого доставали, скрупулёзно пересчитывая купюры несколько раз. А р с о м. И у Антона голова кружится от этого запаха, его ведёт и шатает, и он старается пропускать вдохи и дышать дымом, чтобы не чувствовать, чтобы не вспоминать.       И это почти получается. Вместе с пустой третьей пачкой пустой становится голова. Лёгкой-лёгкой, будто только приехал с отдыха all inclusive где-нибудь на Мальдивах и не успел забить выспавшийся мозг рутинными проблемами. Все несказанные слова уже не вертятся на языке, а воспоминания, связанные в Гордиев узел, растворяются, уступая пустоте. Хочется смеяться над тупыми шутками с радио, и Шаст истерично ржёт, запрокинув голову и ударяя кулаком в оконную раму. Затёкшая спина уже не ощущает никакого холода с улицы, и босые ноги, касающиеся ледяной — до начала отопительного сезона целая неделя — чугунной батареи не заставляют нервно ёжиться от каждого такого контакта.       Но на телефон, лежащий на столе в компании ключей от квартиры и мелочи из кармана, приходит сообщение, и парень подрывается, как на пожар, а в голове снова роятся беспокойные мысли.       Это он. Он пишет. Он скучает. Ты ему нужен.       Самообман длится меньше пяти секунд, по истечении которых оказывается, что это проклятый Билайн и "Ваш баланс менее 15". Наш баланс на нуле, ясно тебе? Потерян, растоптан, погребён, будто и не было никогда понимания с полуслова и полувзгляда, которому удивлялся даже Воля. Нахуй, нахуй всё! Гаджет летит на пол, ударяясь экраном, по которому моментально расползается паутина трещин, крупных и мелких, и Шаст не без иронии замечает, что это похоже на их отношения, которые они так бездарно разъебали.       А он ведь надеялся. Понимал, что не имеет ни малейшего права на ежедневные звонки и долгие-долгие разговоры и не может встретить на вокзале Сапсан, который раз в две недели приносил к нему Арсения, и ради коротких жизненно необходимых встреч нужно было срываться из родного Воронежа в шумную Москву. Он надеялся каждый грёбаный раз, когда крышу сносило от возможности целовать его в шею, каждый раз, когда позволял оставлять тёмно-синие отметины на своих ключицах, каждый раз, когда ждал, что придёт сообщение “Скоро буду”. Каждый раз. И когда они сняли эту жуткую однушку на окраине столицы с кривым полом и ужасными шторами грязно-жёлтого цвета, он думал, что это всё, вот он, якорь, и больше не нужно будет засыпать в обнимку в гримёрке и наутро сбивчиво объяснять ребятам, почему Воронеж и Питер оказались в пять утра вместе, не нужно будет снимать номера в сомнительных гостиницах и доплачивать администратору за ложь, что “нас здесь не было”. Он наивно думал, что Арс останется с ним не на одну ночь. Навсегда.       Но получил дверь, которая захлопнулась перед носом, и слова, брошенные через плечо:       — Ты не любишь, Антон, не будь ребёнком. Это глупости всё, наваждение, ты просто представил то, чего нет.       Антон представил то, чего нет. Не Арсений. Потому что Попов никогда не сделает неправильный выбор, он разумный женатый мужчина, разменявший четвёртый десяток, и ему совсем не пристало обжиматься по углам с каким-то мальчишкой, сцеловывая его стоны. Потому что там, за много километров, в промёрзшем Петербурге, его с работы ждёт любящая жена и маленькая дочь, которой больше всего на свете нужен отец.       И им не объяснишь, что где-то есть парень, готовый задохнуться сигаретным дымом так, чтобы не откачали, если Арсения Попова не будет рядом.