По разные стороны

«…Этот хитрый лис кладет меня на лопатки. «От чего ключи?» Может от квартир, где мне никогда не быть. Не увидя их, не играл бы с солнцем в прятки…» © Thomas Mraz «Чернила»

      Лойсо не торопится с уничтожением Миров Мёртвого Морока.       Лойсо выдумывает себе небольшой домик в одном из самых шумных мест во Вселенной, какое только можно найти, не особо задумываясь над проблемой, и «вселяется». Всё выглядит так, будто дом этот, со слегка облупившейся краской, старый, но надёжный, был здесь всегда. Выглядит так, будто всегда в нём жил этот странный молодой человек, который создаёт впечатление отшельника, несмотря на то, что страстно любит бродить по центральному рынку и вообще — в толпе.       Впрочем, почему «выглядит»? Так было всегда.       Лойсо держит в доме зверьков, точь-в-точь повторяющих внешность родных ему шимарских лисиц, и снисходительно смотрит за тем, как они копошатся в маленьком палисаднике на заднем дворе, проживая свои короткие лисьи жизни. В этом многие видят смысл — он тоже пробует.       Лойсо запасается всяческим хламом из ближайших Миров и торгует им, вполне успешно выдавая за диковины из далёких стран. Вместе с покупателями, снующими в его лавчонке, через его дом бурным потоком проходит жизнь. Пока что ему хватает. Вопрос времени — когда перестанет.       По вечерам Лойсо забивает во входную дверь медный гвоздь — здешний способ сказать, что на сегодня торговля окончена, — и шагает прямиком в одну из десяти тысяч жаждущих смерти реальностей. «Тебя нет» — говорит он. И теперь её действительно нет.       После примерно тысячи Пондохва начинает считать. Потому что их слишком, слишком мало. Ему мало силы, мало этого мира, мало окружающей его жизни.       Лойсо шагает из Мира в Мир, пытаясь представить, что на самом деле это не так просто. Что на самом деле, чтобы уничтожить что-либо недостаточно одно лишь желания, недостаточно питать страсти к смерти как таковой. И у него почти получается. Почти.       Лойсо сжигает Миры Мёртвого Морока заживо, стараясь притвориться, будто ярость его всё ещё может гореть огнём, будто синие всполохи пламени — это тот единственный способ, каким возможно уничтожить Мир. И у него почти получается. Почти.       Лойсо тщится вообразить себя лишь человеком. И у него почти получается. Почти.       Иногда он выходит к морю, которое, смешно представить, всего лишь на другом конце материка, и разглядывает странно-фиолетовый закат. Лойсо ждёт непонятно чего. Впрочем, нет, чего как раз-таки понятно. Зачем — куда более сложный вопрос, которым он старается лишний раз не задаваться. Когда тебя изнутри распирает сила, и зовёт сам Хумгат, противиться не так уж и просто.       — Ты же чувствуешь, что я на пределе, — говорит Лойсо, когда на колени к нему запрыгивает лис, не просто похожий на шимарского, а самый настоящий Чиффа.       Зверёк шевелит тонкими ниточками усов и как ни в чём не бывало смотрит в глаза.       — Впрочем, — с ухмылкой добавляет он, — тебя это никогда не волновало. Пока можешь, значит должен, так ведь?       Лис продолжает что-то выискивать на донышке его серых глаз.       Лойсо моргает, сбегая в очередной Мир Мёртвого Морока, и зажигает факелы по всему мраку реальности. Как будто на это он тратит хоть каплю сил, как будто чтобы получить что-то всё ещё нужно что-то отдать взамен.       Лойсо дарит этому Миру свой нетухнущий огонь — Мир дарит его жестокому огню возможность гореть.       И всё это бесконечное притворство, чтобы не уйти раньше времени, хотя время давно уже настало; ради того, чтобы узнать ответ на вопрос, заинтересовавший двух зелёных юнцов, которыми они были (были разве?); ради того лишь, чтобы сдержать глупое обещание!..       — Хватит, — говорит обладатель рук, обвивающих его запястья. — Не то такими темпами сожжёшь сам себя. Только об этом и мечтаешь.       — И что же плохого?       — Мне нравится это тело, — тёплое дыхание касается оголённой части шеи. — Ты обещал.       Языки пламени подбираются всё ближе. Пондохва только пододвигается к ним, подставляя лодыжку. Сзади слышится недовольный вздох, и перед глазами вновь возникает синюшное море в свете незакончившегося ещё фиолетового заката.       — Ты тоже обещал мне многое, так какого чёрта я так долго тебя жду?       — Ещё рано, — говорит Джуффин, с неохотой отпуская чужие запястья. — Я не могу бросить всё сейчас.       Лойсо фыркает. Чиффа слегка улыбается в усы сегодняшнего своего лица.       — Я предпочитаю…       — …заканчивать начатое. Знаю, тысячу раз слышал, но лучше бы тебе поторопиться, Чиффа.       — Полагаю, что я заслужил пару лет в запасе, с учётом того, сколько мне пришлось тебя ждать.       — И кто же засадил меня в тот плесневеющий Мирок?       — Исключительно потому что «один мальчишка» решил уничтожить наш собственный, — парирует Джуффин, и сразу же, не давая возразить, продолжает:        — Скоро, Лойсо. Скоро мы окажемся на одной стороне.       Пондохва оборачивается, чтобы посмотреть, наконец, в лицо злейшего своего врага, которому его угораздило однажды пообещать, обретши силу, раствориться в Хумгате вместе. Вот только Джуффина уже нет, как будто никогда и не было.       А может, действительно, не было?.. Может, он не обещал никогда ждать, как верная собачонка… Может, не с кем было оказываться врагами, не желая никогда убивать друг друга… Может, всё же лучше сбежать?       Лойсо не остаётся теперь ничего, кроме как смотреть вперёд. И от того, чтобы признать всё это наваждением переполняющей его до краёв силы, Пондохву останавливает одно лишь море. Море, воды которого до самого горизонта жжёт синее пламя, рисуя очертания шимарского лиса.