Золото твоих зелёных глаз

Как просто создавать шедевры, имея идеальное зрение, и даже имея дальнозоркость или близорукость, можно написать картину… Анна плакала, тихо, уткнувшись в грудь любимого, плечи изредка сотрясались, и в такие моменты она сильнее прижималась к нему. Она была перепачкана масляной краской и пачкала ею и рабочий костюм, Артур, не замечая, ласково обнимал и поглаживал по растрепанным волосам, он не знал, как успокоить, но пытался. Это был не первый подобный срыв у его обычно спокойной жены, и нельзя сказать, что они были беспричинны. Если бы они были таковыми, право, было бы куда проще, ведь, помимо достаточно редких истерик, усиливающаяся депрессия Анны серьезно волновала и Артура, и врачей. Пиджак и рубашка были насквозь мокрыми от слез и соплей, когда Аня наконец-то нашла в себе силы поднять заплаканные глаза. — Я вновь устроила в мастерской погром? — тихий и печальный вопрос. — Да, но ты ничего не сломала… — вскользь оглядев комнату, где не так уже давно прошел ураган «бывшая Брагинская». — Прости… Прости… Я сожалею, — Аня против воли всхлипывает, когда, повторив за Артуром, оглядела мастерскую, где пол был покрыт упавшим красками, планшетами, мастихинами и остальными художественными инструментами.

***

Диагноз врачей сильно изменил сильную и веселую Анну, постепенно лишая её сил жить и выпивая из неё красоту. Да, она сама и до этого замечала, что оттенки зеленого постепенно уходят из её жизни, но то, что это дальтонизм, не верила до последнего. До слов врачей о том, что постепенно все цвета уйдут из её жизни. Полностью ушел зеленый, превратившись во всевозможные оттенки желтого, следующим уйдет красный, а после и последние цвета покинут её, оставив в черно-белом мире. Её мечта рушилась с каждым днём, и Анна только теряла надежду на её исполнение, но всё равно каждый день писала огромное полотно с морской баталией, писала и горько плакала…ощущение, что она не успеет завершить первую и единственную картину. — Если бы не врожденная мутация моих глаз, — Аня печально вздыхает, смотря на отражение, любуясь своей красивой фиолетовой радужкой. — То я после подобной травмы лишилась бы способности отличать лишь зеленый и его оттенки… — Милая моя, — Артур уводит её от зеркала и, посадив за стол, протягивает ей травяной чай, способный успокоить шалящие нервы любимой. — Я знаю, что ты очень хороший график и дизайнер, мир творчества не закроется от тебя, ты всё равно будешь творить. — Если бы, мои работы будут черно-белыми, как и весь мир в будущем, — Анна пьет небольшими глотками и только потому, что муж так просто не отпустит её, и всегда можно вместо чая выпить горьких таблеток. — Если бы лишь зеленый, так я, как Врубель, смогла бы писать прекрасные картины, но нет, даже золото твоих зелёных глаз сколько будет лишь дымкой воспоминаний. Пара слезинок растворяются в чае, а оставшиеся бережно вытерты Кёрклендом, ласково приобнявшим Анну.

***

Время безжалостно шло, в картине становилось всё больше завершённых фрагментов, но Анна становилась более и более слабой, тратя все силы, чтоб закончить её как можно быстрее. Артуру было тяжко видеть безумную одержимость любимой этой картиной, но сделать ничего не мог, запрещать ей писать он не имел морального права и вылечить не мог, не существует практик, способных помочь, и он волшебником не был… И Кёркленд лишь поддерживал стремление Ани, покупая ей материалы, коих становилось нужно всё меньше. За полгода окончательно ушел и красный, и все чаще, вставая в туалет по ночам, Артур слышал всхлипы, Анна плакала даже во сне… — Любимая, — только и смог вымолвить Артур, когда, зайдя в мастерскую, обнаружил Анну, лежащую без сознания на полу. Перенести её на кровать было удивительно легко, за последние два месяца Аня потеряла в весе и теперь казалась легче воздуха. Артур не уставал поражаться изощренности мироздания в выборе инструментов для ломания людей, и, даже повторяясь много раз, эти способы не становятся менее действенными. Благодаря стараниям Артура приходит в сознание Анна быстро и ничего плохого не происходит. Она сильно заработалась и не ела совсем, а у организма, и так истощённого, было очень мало запасов на подробные случаи. — Цвет — это моя жизнь сейчас, его становится всё меньше и меньше, я должна успеть, пока цвет не умер для меня, — оправдывала себя Аня, растерянно смотря на Артура и не понимая причину его раздражённости. — Аня! Ты понимаешь, что ты можешь убить себя таким образом жизни? — Артур еле держал себя в руках, чтоб не пойти и не сжечь эту чертову картину, но, понимая, что сделает этим лишь хуже, мог лишь только злиться. — Тебе нужно отдохнуть от этой картины… — Я должна спешить, цвет уходит, я уже не различаю золото в твоих зелёных глазах. Вокруг меня серо-синий мир, полный грязно-жёлтых оттенков, — всхлипывает. — Мне осталось лишь море… Артур, я его допишу и больше не прикоснусь к ней, только прошу, позволь её окончить. Дай мне неделю.

***

Пронзительно пикало оборудование для поддержания жизни в истощенном теле, и каждый раз мурашки, пробегающие по спине, пугали… Артур стоял рядом с больничной койкой и немигающим взглядом смотрел на маску спящего лица. Будто только видя цвета она была полна жизни, будто правда вместе с цветом из Анны ушла жизнь, превратив её саму в недвижимое полотно, погруженное в глубь себя комой. — Аня… Любовь моя, — опустившись на колени рядом. — Вернись, умоляю, вернись… Без тебя и из моей жизни уйдут цвета.