suga's fetish: wings

Возможно, они отправляют акума в бой только чтобы оправдать свои встречи с экзорцистами. Эти созданные оружия настолько глупы и бесполезны в первые дни своей жизни, как новорожденные котята. Куда уж им тягаться с обученными и столь сильными людьми, как… эти. Юнги наблюдал за тем, что происходило внизу, сидя на ветке дерева, с которого листва облетела. Ветер пронизывавшими порывами охлаждал кожу, и пиджак, накинутый поверх рубашки и жилета, оказался вовсе не лишним. Закинув ногу на ногу, опершись локтем о колено, Юнги теребил бабочку из неблестящей ткани на своей шее, едва склонив голову. Шляпа-цилиндр не спадала каким-то чудом с головы. Возможно, они отправляют акума в бой только чтобы оправдать свои встречи с экзорцистами. Ну, или не совсем встречи… Взгляд Юнги жадно скользил по фигуре в черных траурных одеждах. Цвета и символы Ордена, конечно, но как же этот цвет шел седовласому мальчишке. Внизу вспышками — ядовитый, токсичный зеленый свет от Чистой Силы. Внизу мельтешением — бой этого мальчишки с едва рожденными акума. Но такие слишком слабы, чтобы позволить насладиться всей мощью и силой, красотой экзорциста в полной боевой форме. А не в этой, когда Чистая Сила лишь обычным оружием в напряженной руке. Юнги нужно вскормить акума и довести их за ручку до второго или, желательно, третьего уровня, чтобы экзорцисту пришлось полностью раскрыть свою Чистую Силу, истратить ее до последней капли. А что потом?.. Юнги хотел бы забрать эту Чистую Силу себе. Потому что нигде и никогда он не видел экзорциста, чье оружие из Чистой Силы — крылья, столь огромные и мощные крылья. Экзорциста, который сражается самими перьями, разбрасывая их повсюду в землю, а после ими же и поражая врагов. Юнги бы спустился и отпустил пару шуток, лишь бы поиздеваться и заставить взорваться эмоциями это столь правильное существо, но ему слишком не хотелось объяснять, кто он такой. Конечно, каждый экзорцист знает о существовании семьи Ноа, где все олицетворением к грехам и чувствам, генам Ноа, но не каждый будет вести с ними светские беседы. Точнее — никто. А Юнги очень хотелось поговорить, прикоснуться к этим белым огромным и наверняка мягким крыльям, отливавшим нежным ядовитым зеленым. С восторгом ощутить их прикосновение к коже. Отобрать их. Сколько уже Юнги Ноа следил за жизнью этого мальчишки? Он не помнил. Но тот успел вырасти и стать уже привлекательным юношей, стерев себя-подростка, столь нескладного, когда они двое познакомились. Седовласый мальчишка, полный справедливости ко всем живым, и даже к акума… Юнги слишком трепещет при виде него, и вряд ли у Ноа рука поднимется убить этого экзорциста. Даже если Граф прикажет. Поймать, покалечить, вырвать наружу эмоции обнаженные и настоящие, потому что устал видеть измученные улыбки… Это бы он сделал. Он бы поймал, покалечил, вырвал бы эти крылья и прикасался к открытым и столь уродливым ранам на лопатках под крики боли, трепетно стирая кровь. Он бы вырвал эти крылья и повесил бы трофеем в своей комнате, умирая при наслаждении созерцания. Вот только крылья — это паразит в теле мальчишки. Паразит из Чистой Силы. И если крылья оторвать… Они облетятся прахом. Чистая Сила будет уничтожена. Вся завораживающая красота этого Чонгука обратится прахом, и Юнги останется только досадливо морщиться. Потому он лишь наблюдал за чужим боем, вздыхая и обкусывая кончики ногтей правой руки, сняв белоснежную перчатку. Он не мог оторвать эти крылья, не мог забрать трофеем, не мог убить, ведь так лишился бы столь невероятной красоты, которой нигде больше не было. Возможно, они отправляют акума в бой только чтобы оправдать свои встречи с экзорцистами. Юнги так и делал, притащив с собой акума ранга повыше. Он кинул их как приманку, замирая после на крыше одного из высоких домов, чтобы увидеть. Увидеть это великолепие из огромных и наверняка тяжелых крыльев, что появились, окровавленные у самого основания, у спины, ведь трансформация — это больно. В тот раз он смог их увидеть. Крылья, как у ангела. Насмешка, не иначе, ведь экзорцисты — служители фальшивого Бога, а Ноа, Истинные Апостолы — его противники, ненавидевшие весь мир и этот сложившийся строй, желавшие уничтожить несовершенных людей. Всех других бы Юнги уничтожил, кроме него, Чонгука. Но если бы он потерял свою Чистую Силу, он стал бы таким же, как и миллиарды других — никем. Потому Юнги боялся. Потому сходил с ума от мгновений, когда имел возможность созерцать белые с отблеском-светом зеленого крылья. Все напряжение — волнами по телу, до тяжести в низу живота, до обкусанных на кончиках ногтей, до скуренных десятками сигарет. О, как бы он хотел присвоить это крылатое существо себе. Он бы хотел прикоснуться к этим крыльям. Он хотел бы вырывать перья одно за другим, лаская пальцы, испачканные в крови. Он бы хотел слышать крики этого мальчишки, видеть его слезы, пока уничтожал бы то, что въелось в его организм паразитом, позволяя после восстанавливаться. Он хотел бы видеть его настоящего, изуродованного болью и страданиями, а не того юношу с сутулой спиной, что улыбался так светло в баре и играл в карты, мухлюя в покер, изображая из себя вполне довольного жизнью человека. Ни один экзорцист не является счастливым. — Юнги, ты разве работаешь сегодня? — обернувшись на столь удивленный голос, Юнги усмехнулся уголком губ. Протерев до конца стакан полотенцем, поставил его аккуратно на место и, закинув ткань на плечо, подошел ближе к барной стойке, опираясь о нее ладонями. Бар только открылся, людей еще не было, не считая подобных забредших постояльцев, что жили этажом выше в арендованных комнатах. — Да, — коротким ответом без деталей, ведь Юнги каждый раз нагло врал, общаясь с этим экзорцистом друзьями при своей обычной, человеческой форме. Где он — бармен, разливавший алкоголь, в фирменных прямых брюках, белой рубашке и бордовой жилетке с тонким черным узором. Где кожа его — светлая, почти белая, а не серая, не когда на лбу — крестообразная черная линия из стигмат. Его знал таковым Чон Чонгук — обычным человеком, а не членом семьи Ноа, что считали себя Истинными Апостолами Бога. Но он хотя бы показывал все свои эмоции, позволяя быть им на поверхности, а не прятал, как Чонгук. — Ты сделаешь мне коктейль? — невинные глаза, улыбка на тонких губах. Юнги усмехнулся, качая головой и отказываясь это делать. Взглядом по лицу напротив, от седых волос, что длиной до плеч, до мягких едва розовых губ, минуя узор из темно-красных шрамов на красивом лице. Их он оставил сам, сам Юнги, когда был в своей истинной форме. Обычные люди не должны видеть оружия из Чистой Силы просто так. Оружие не должно быть активировано, если рядом нет Ноа или акума, иначе оно сожрет часть жизни своего владельца. Такова плата за паразитический тип оружия. Слишком высокая, но ответом за все страдания и лишения — высокая синхронизация и яркая сила. Юнги вроде только крылья важны, но он жалел Чонгука. Частично и местами, ведь акума он все равно к нему посылал, заставляя активировать боевую форму. Заставляя стареть быстрее. Сгорать, как спичка в огне — быстро и так волнующе ярко. Но ведь он — экзорцист. Он — жертва вечная в борьбе. Юнги путался в убеждениях и желаниях, выделив для себя лишь свою любовь к этим огромным крыльям. — Не сделаю, и не проси, — Юнги всегда отказывал, улыбаясь глазами, щурясь. А Чонгук смеялся, поддаваясь правилам игры, и стягивал резинку с черных волос друга. Волнистые угольные волосы спадали на плечи, и от этого вида дыхание уже срывалось у Чонгука. Прикосновение к этим шелковистым прядям — благословением перед его новым днем, днем, полным борьбы, после которого он мог и не вернуться. Подушечками пальцев потер самые кончики пряди, отпуская после неспешно, с каким-то досадливым сожалением. Чонгуку так хотелось быть счастливым, он так хотел любить и быть любимым. Он душой тянулся к этому существу перед собой, которого знал уже годы, работая в этом городе при филиале Ордена. Но с тоской отстранялся вечно, не решаясь ни сказать, ни спросить, ни показать свои робкие мальчишеские чувства, а Юнги видел их, но тоже не облачал в слова. Он хотел услышать сам, наружу достать, из самых глубин, настоящие чувства и эмоции из этого седовласого мальчишки. Легкий поцелуй в ладонь, ускальзывая после прочь, пока никто не понял, оставив оторопевшего Чонгука в одиночестве. У Юнги внутри когтями продиралась истинная сущность, противившаяся Чистой Силе, ненависть злобной змеей заполняла все его существо. Но как же он обожал эти чертовы крылья. __________ — Юнги?.. Выдох с неверием, удивлением крайним, разочарованный будто. Юнги приподнял шляпу, здороваясь. Янтарные глаза при истинной сущности горели ярко, так выделяясь при серой-то коже со стигматами на лбу и одной — на шее, под адамовым яблоком. — Добрый вечер. Чонгук, растрепанный, задыхался, на щеке и белоснежных крыльях — кровь черная акума. У него иммунитет к вирусу, ведь он с паразитической Силой. Юнги — ближе к нему, упавшему в бессилии на колени, опустившему крылья. Дрожали, силы кончились; не мог убрать их, не мог решиться именно сейчас, когда так больно, когда Ноа рядом. Раньше Чонгук не видел его лицо так близко. Потому не узнавал. Теперь же… Ну же, пусть эмоции яркие вырвутся наружу. Юнги почти умолял об этом взглядом, столь запутавшийся при ненависти к экзорцисту по умолчанию, что заложена была в его генах, но полный восхищения и ревностного собственничества. Ему надоело наблюдать лишь издалека. Он хотел оказаться ближе, прикоснуться к этим крыльям, которыми Чонгук закрыться пытался. Юнги даже перчатки снял, так ласково касаясь кончиков перьев, от которых светом — зеленый. Но он больше ничего не предпринимал. Не калечил, а ведь был шанс услышать эти крики. Лишь, завороженный великолепием, упивался этой слабостью в руках до покалывания в пальцах при легком трепетном возбуждении. О, Граф. Юнги олицетворял Удовольствие Ноа; может, потому он не мог противиться этим своим чувствам, возбуждению при виде крыльев, столь прекрасных, сдаваясь. — У тебя такие красивые крылья, Чонгук, — поймав взгляд серых глаз в плен своих янтарных, Ноа улыбнулся, наклоняясь после и впиваясь в эти разбитые губы поцелуем на секунды, сжав подбородок пальцами. И ведь Чонгук ответил, выгибаясь, поддавшись так отчаянно, хоть и не сразу. Только чувства настоящие ли, если следом за волной возбуждения Юнги окатило болью? Эти перья вонзились в кожу, вспоров ткань классического костюма цвета индиго. — Ты Ноа… — А ты — экзорцист, — прохрипел, вытащив одно из перьев из шеи, морщась. Больно не от ран, больно от проникновения Чистой Силы в тело, что ядом в крови по организму теперь. Слишком увлекся. Возможно, они отправляют акума в бой только чтобы оправдать свои встречи с экзорцистами. Вырвав несколько перьев из крыльев под оглушительный крик, исчез, оставив мальчишку. Рухнул на пол, пачкая тот в своей сиренево-черной крови, даже не слыша вскрик сестры, Мечты Ноа. Какие эмоции настоящие, обнаженные, не спрятанные? Какие искренние?.. Юнги так хотел получить ответ, думая только об этом, пока метался в бреду и бормотал что-то несвязное под вздохи Лалисы. Какие эмоции под панцирем будто бы довольного жизнью человека экзорциста?.. — Ты работаешь сегодня, Юнги?.. — легкая усталость вперемешку с удивлением к бармену, чьи длинные волосы зачесаны и собраны в хвост, прядями отдельными спадая на лицо. Юнги пришел сюда, возможно, в последний раз, чтобы встретиться еще раз в своем обычном, человеческом облике с этим экзорцистом. Поднял взгляд, сжимая губами сигарету, и выдыхая после дым из легких прямо в лицо осунувшегося Чонгука. Бар еще не был открыт, под уютное мерцание ламп-свечей — только они двое. — Да, — выдохом новым с дымом в лицо подошедшего. Расстояние — чуть вытянуть руку, и коснешься. В воздухе — напряжение при ощущении прощания, и каждый играл свою роль как прежде. Чонгук потянулся вперед, и Юнги приложил сигарету к его губам, позволяя затянуться. Кашель следом, а Ноа засмеялся тихо, не злобно, чуть склонив голову и продолжая курить, смахивая попеременно пепел в пепельницу стеклянную. Какие эмоции настоящие, обнаженные? О которые можно пораниться невидимо, но так глубоко?.. — Сделаешь мне коктейль?.. — Да, — без прочих отказов, потушив бычок и оставив окурок в пепельнице. Перед Чонгуком в высоком стакане — мохито с лаймом и мятой, столь зелеными. Мальчишка усмехнулся, задумчиво помешивая дробленый лед и мяту трубочкой в напитке. В этот раз ведь отказа не последовало. Потому что смысла отказывать больше нет. Один глоток, морщась следом. Смех Юнги вызвал тень улыбки на тонких, едва розовых губах при опущенном взгляде. Серые ресницы подрагивали, тень от них ложилась чернотой на щеки. — Как твои раны?.. — робко и шепотом, разбившимся в пространстве. Сквозь маски при игре — уже настоящее, неизбежное, то, что невозможно игнорировать. Юнги указал на свою шею, проткнутую насквозь, но рана, гноившаяся из-за яда Чистой Силы, была сокрыта под бинтом. Как и другие на руках, на спине. Потому он в черной рубашке при закатанных рукавах и с одной расстегнутой у горла пуговицей — чтобы не просвечивали бинты. Чонгук сжался, кусая губы, сражаясь с самим собой. Вот он, настоящий. Или хотя бы более настоящий, чем обычно. Юнги его знал почти полностью, и даже не сомневался, что тот пока и слова не сказал Генералам Черного Ордена о встрече с Ноа. Да и, наверное, не скажет никогда. — Я хочу поцеловать тебя, — тихий надломленный мальчишеский голос. Эмоции наружу, желания обжигали безнадежностью. Юнги, поначалу вожделевший лишь крылья, взглянул и на самого Чонгука, заметив его самого. Чонгук же обжегся о желания столь отчаянные, устав сражаться вечно, но он не скажет этого никому, сокрыв за улыбкой широкой, за маской. Не скажет никому о том, что он за несколько лет влюбился в Ноа, хоть и не знал, кем он являлся на самом деле. Поцелуй более мягкий и теплый, с привкусом кислинки лайма и алкоголя на губах. Пальцы Юнги сжимали подбородок едва. Рука Чонгука — по шероховатости бинта на шее, выше — к волосам, стягивая резинку с хвоста так настойчиво, чтобы после вплести пальцы в черноту густых волос, столь шелковистых и притягательных, с выдохом в чужие губы. Он устал. Ни один экзорцист не является счастливым. Потому что как уж быть счастливым, если нужно выбирать жизнь совершенно другую, темную и полную смертей, крови. И подальше от того, благодаря которому раньше вставал с улыбкой на губах, чтобы прикоснуться к угольным волосам и получить свое благословение на жизнь. На жизнь у Ноа. Смешно. Возможно, они отправляют акума в бой только чтобы оправдать свои встречи с экзорцистами. Вечным круговоротом борьба одних с другими. Ноа наблюдают, экзорцисты — сражаются, погибая порой от рук Истинных Апостолов. Юнги наблюдал за тем, что происходило внизу, сидя на ветке дерева, с которого листва облетела. Ветер пронизывавшими порывами охлаждал кожу, и пиджак, накинутый поверх рубашки и жилета, оказался вовсе не лишним. Закинув ногу на ногу, опершись локтем о колено, Юнги теребил бабочку из неблестящей ткани на своей шее, едва склонив голову. Шляпа-цилиндр не спадала каким-то чудом с головы. Взгляд Чонгука зацепился за фигуру темную на холме, что возвышением с корявым деревом. Крылья запульсировали болью, требуя крови Ноа, но Чонгук и шаг не сделал вперед, отворачиваясь, смыкая серые ресницы пушистые, чтобы не видеть этот силуэт, столь статный, столь знакомый. Чонгук протянул руку, ловя на палец сиреневую бабочку Тиз. Для других она, одна из сотен, смертоносна, ведь способна прогрызть внутренности, просочившись в организм с легкостью. Но не для Чонгука, которому Тиз — болезненным приветствием. Юнги болезненными воспоминаниями — шрамы рваные от ран, нанесенных десятками перьев, отравленных Чистой Силой. Ни один экзорцист не является счастливым. Да и ни один Ноа, если честно, тоже.