Мин Юнги одинок и это, пожалуй, единственное, что делает его мнимо счастливым.
Юнги находится дома почти постоянно. Он не видит ничего интересного в мире за пределами стен комнат, и прогулки кажутся совершенно скучными и бесполезными, да и если честно — гулять не с кем. Он покидает квартиру разве что когда кончается кофе, любая другая еда, терпение или воздух, потому что, открывая окно нараспашку, кончики пальцев дрожат от прохладного ветерка.
Мин посвящает всё своё время музыке и старенькому фортепьяно, своей первой и, как решил Юнги, единственной любви. Его не волнует мнение соседей, когда среди ночи раздается его музыка, и Чон Хосок, лежащий за соседней стеной, действительно благодарен за это. Старая и знакомая или новая и непривычная — Чон внимательно вслушивается в мелодию, закрывая глаза, и на последних аккордах проваливается в сон.
Запутанный ком мыслей крутился в его голове каждый вечер, Хосок ненавидел результаты постоянных тренировок, пока не услышал музыку за стеной. И она действительно спасла. Чон приходил домой поздно вечером и уходил рано утром, редко встречаясь с кем-нибудь в лифте, поэтому понятия не имел, живёт ли в соседней квартире ребёнок, взрослый, мужчина или женщина, но сильно хотел обнять своего спасителя.
В примерно установленное время за стеной начинают играть, и Чон, как бы плохо ему сегодня не было, визжит, сжимая кулачки и прыгая от радости, а потом подавляет приступы любви, гасит свет и садится на кровать, укутываясь в одеяло.
Зимой Юнги так же накидывал на плечи плед, собирал в сердце остатки тепла и менял жанры. Он прислонялся спиной к стене, как человек в соседней квартире, и даже представить не мог, что за этой стеной просят лучшей жизни, в которой из прошлой осталась бы только родная музыка.
Ещё Юнги подумывал как-то заклеить окна бумагой, повесить плотные тёмные шторы, только чтобы навязчивое солнце не будило утром и не мешало спать (потому что выпадать на десять часов из реальности было для Юнги ещё одним счастьем). Но увидел случайно вечером танцующего на поляне перед окном парня и, не понимая, что тут такого удивительного, Юнги всё же не мог оторвать взгляда. Как бы сильно он не отнекивался в мыслях от своего странного неожиданного интереса, каждый вечер его магнитом тянуло к окну. Он забирался на подоконник и качал головой в такт движениям Чона, отстукивал кончиками бледных пальцев бит, видя в его танце что-то, что усердно старался передать в своей музыке. Мин понятия не имел, кто этот парень, но, когда танец заканчивался, соскакивал с подоконника и бежал к ноутбуку, вдохновенно начиная писать тексты. А потом играл и играл, пока за стеной под его музыку придумывали танец.
Юнги несколько раз отправлял свои песни на различные прослушивания, сжимал карандаш в руке, уставясь в экран и заполняя простенькую анкету на девять вопросов. Каким бы простым не был конкурс, надо было начинать с низов, несмотря на то, что попытка за попыткой он ранился всё больше и больше, ступая по разбитому своими действиями стеклу.
«Чем выше заберешься, тем больнее падать», — говорят, и, видимо, Юнги не заметил, как высоко он. Ответ с отказом пришёл слишком быстро. И как бы красиво и неправдиво всё было написано, Юнги понимал настоящую причину — деньги. Это было не в первый раз, парень даже начал смиренно ждать, когда его занесут в чёрный список за его зверское рвение попасть на прослушивание.
Пробегая пальцами по клавишам, он не чувствует сегодня того прилива бодрости и страсти. Мин останавливается на последней, несколько раз нажимает, срывается и бьёт кулаком.
Чон долго не может попасть ключом в замок, а когда получается, он хлопает дверью с максимальной громкостью, слыша в соседней квартире треск разбитого о стену стекла. «Надо же, кто-то не в лучшем настроении. А может быть, просто что-то уронили, как я сегодня уронил свою самооценку», — горько усмехается Хосок, скидывая кроссовки. Парень направляется в ванную, не снимая одежду, и под холодными струями воды скулит, вспоминая своё поражение.
«Победа не главное», — говорят, — «но не в этом случае, не в этом батле, не в моей жизни», — шепчет Хосок, прислоняясь лбом к холодному бортику.
Сегодняшний день стирает лучезарную улыбку с его лица.
Юнги направляется к подоконнику, даже не пытаясь обратить внимание на капающую на пол кровь. Его бледные руки касаются стекла, его синяки под глазами не окупаются. Вообще всё, за что бы он ни взялся, не окупается за недостатком блядских денег и искренней поддержки.
Опираясь на холодное стекло, Мин устремляет взгляд полный надежды за зелёную траву под окнами. И, прокручивая всевозможные мысли в голове, запоздало понимает, что сегодня, похоже,
никого ничего не увидит. Вот уже неделю перед окном не появляется чёртов знакомый силуэт; Юнги не знает, случилось ли что, но хочется врезать этому человеку, занимавшему все его мысли и такому нужному в последнее время.
А все эти мысли вытекают к одному желанию — выпить чего-нибудь покрепче и ничего не делать больше. Он быстро одевается, кидая взгляд на запачканное кровью стекло, сгребает мелочь из кошелька в карман кожаной куртки и уходит, кинув ключи под коврик потому что уверен, что сегодня будет более чем в хлам.
Хосок вылезает из-под душа, когда видит в зеркале свои синие губы и достаточно приходит в себя, чтобы взглянуть на время. В беседу кто-то закидывает фотки с недавнего мероприятия, а Чону как-то всё равно, потому что на них он был, возможно, не достаточно талантлив, а может ему просто не хватало поддержки. В душе что-то поднимает тревогу, дома как-то не так, как раньше: парень понимает, что сладкая мелодия должна звучать из-за стены уже как пол часа. Подождав ещё немного, стянув с себя мокрую одежду, Хосок залезает в дальний угол шкафа за комплектом «для вечеринки победителяㅋㅋ» как он зачем-то написал на бирке.
Его взгляд задерживается на разноцветных стикерах на полке из детского магазина, которые Чон купил неделю назад. Подумав с минуту о том, что поражение ломает, он берет в руки фломастер и, поступая воистину как ребёнок, выводит по максимуму аккуратно, на сколько позволяет его состояние: «Чувак, пусть я тебя не знаю, но продолжай играть, ты талант». А потом накидывает сверху куртку и, приклеив бумажку на соседнюю дверь, уходит, по-дедовски, натренированно кидая ключ под коврик — в бар, разумеется, сегодня же хоть что-то должно быть весело.
Они отправляются в одно место; там гремит музыка, пахнет парфюмом и душнотой танцующих тел. Когда Хосок только заходит в помещение, Юнги уже просит налить третий бокал.
Хосок присаживается на барный стул рядом; танцевать здесь он не намерен, его танцы закончились. И хоть здесь звучит не старый добрый и нынче ненавистный им «хип-хап», а молодёжное электро, Чону даже головой двигать не хочется.
— Не важно выглядишь, — зачем-то кидает взгляд на сидящего рядом парня Хосок, желание выговориться, видимо, берёт верх над стеснением. Чон подмечает невероятно бледную, сахарную кожу, вены, выступающие на руках и синяки под глазами, как будто кто-то старательно размазывал темно-фиолетовые тени, — косплей на Белоснежку?
— Взаимно, — вдруг отвечает Юнги, кидая взгляд на неожиданного собеседника и проигнорировав последнюю реплику.
Чон улыбается уголками губ, и подзывает бармена, выбирая алкогольный коктейль.
— Изысканно, однако, — смотрит на фиолетовый коктейль Юнги, поджимая губы, — в принципе, как моё лицо.
— Могу поделиться, — Хосок утаскивает вторую трубочку из подставки, в шутку замечая, что разделяет потрепанный вид Юнги: губы Чона искусаны до крови и выражение лица жалкое.
— Мин Юнги.
— Чон Хосок, — руки парней скрепляются в рукопожатии. Медленном и долгом, сопровождающимся пристальными взглядами друг на друга. Пальцы Юнги очень холодные, и Хосок ненароком проводит своими горячими по внутренней стороне ледяной ладони.
Чон смущенно ставит стакан между ними и, сделав глоток, продолжает разговор.
Юнги старается казаться как минимум серьёзным игнорщиком, но после ещё нескольких бокалов становится весёлым и разговорчивым. Парни находят кучу общих интересов: от хип-хопа и рэпа до классики, танцы, способы завязывать шнурки, а ещё огромное количество различий, которые кажутся им необычными в друг друге. Светлая улыбка Хосока возвращается, да и Юнги становится лучше.
Когда бармен отказывается больше наливать и вызывает такси, Юнги и Хосок решают продолжить познание великой жизни дома.
— Поехали ко мне. Ближе, — говорит Мин, и Чон наивно с ним соглашается.
Домой парни добираются с, на удивление, небольшими приключения и, повозившись с замком, заваливаются внутрь. Перед этим Мин отклеивает от двери бумажку комментируя: «вот идиот», а Хосок даже не замечает, что соседняя дверь — дверь его квартиры, и тем самым «идиотом» является он. Будучи трезвым, он, возможно, подписался бы под каждым словом Юнги.
Как только тела парней касаются дивана, они отрубаются, не продолжив запланированную вечеринку.
Утро встречает Юнги головной болью, тихим беспомощным стоном и уже гораздо более громким «Блять!», когда тот видит Хосока в своей кровати.
— Нумамочкаещёдесятьминут, — неразборчиво шепчет он, переворачиваясь на бок, и обнимает Юнги, как подушку.
— Какая я тебе мамочка? — шипит Мин, расцепляя руки Чона и, подумав немного, толкает его с кровати. Юнги вздыхает устало и совершенно точно может сказать, что ненавидит способ забыться с помощью алкоголя. В большинстве не из-за алкоголя, а из-за парня рядом.
— Ай! Больно же… — вопит Хосок и вскакивает, хватаясь за раскалывающуюся голову. А потом окидывает Мина взглядом и, немного погодя, добавляет: — я как бы вчера плохо помню, но дальше поцелуев не было.
— Да ты комик, — Юнги кидает в руки Чону пачку таблеток и сам удивляется своему добродушию. Чон ерошит волосы и благодарно улыбается новому знакомому.
— Гомик, — хмурится тот спустя пару минут молчания, — кушать хочу и в душ.
— Много хочешь, — холодно отчеканивает Мин, но тает под жалобным взглядом (Хосок и сам понимает, что наглеет, но наглеть решается до конца) и цокает, — душ слева по коридору. Сейчас поесть что-нибудь приготовлю. Одежду и полотенце принесу.
По дороге в душ Чон замечает, что его любимая футболка и чёрные джинсы с дырками (которых стало больше после вчерашнего дня) на коленках грязные и, мысленно хныкая о том, как он пойдёт домой, моется, принимая минимально щедрые дары хозяина дома.
Он вообще в красках помнит только первые два коктейля, потому что к алкоголю не устойчив, а ещё не совсем чётко помнит руки Мина на своём теле, пока они тащили друг друга до дома.
Рубашка пахнет лёгким парфюмом и самим Юнги, и Чону так нравится этот запах, что он поднимает воротник и утыкается в него носом, чуть не врезаясь в кухонный стол. Мин неумело готовит яичницу, выражая свои лицом глубочайшее недовольство, но в глубине души ему приятно и непривычно готовить кому-то завтрак спустя столько лет, особенно если этот кто-то смотрится в его рубашке чертовски мило.
Волосы у Юнги — сахарная вата, растрёпанные и небрежные, глаза заспанные, он ведь так рано вставать не привык (а для Хосока уже поздновато).
Разделив блюдо пополам, Юнги ставит две тарелки на стол. И оба парня смотрят на завтрак, как на что-то непривычно-невероятное.
— Спасибо. Оу, фортепьяно… — шепчет Чон, замечая музыкальный инструмент, — у меня с ним много связано. Музыкант?
— А ты танцор? Вчера зажигал на танцполе. Ты кажешься мне знакомым, — монотонно произносит Юнги, копаясь в тарелке вилкой, — тоже много с этим связано.
Чон пожимает правым плечом, левым и крутит головой, как в импровизированном танце. И подмечает заодно, что своё обещание не танцевать вчера сдержать не получилось.
— Может встречались в аду, — улыбается Хосок, и Мину кажется, что эта улыбка слепит.
✕ ✕ ✕
— Что ж, пока, — машет на прощание рукой Чон.
— Скучать не буду, — врёт Юнги, подперев стену.
Парень выходит из квартиры и, когда дверь захлопывается, развернувшись, замирает.
— Пиздец, — увидев дверь в свою квартиру, констатирует Хосок, потирая на всякий случай глаза. Он на все сто уверен, что эта старенькая дверь — единственная в городе, а когда отодвигает коврик и находит под ним ключ, то повторяет: — ПИЗДЕЦ.
А потом начинает колотиться в дверь к Юнги, забыв про звонок.
— Ты чего? Поцелуй на прощание забыл? — ворчит Юнги, открывая дверь. Хосок бросается к нему, сжимая в объятиях со всей силы, а Мин давится воздухом, — не так буквально, я же шучу.
— Я тут вчера послание оставил… — нервно сжимает плечи парня Чон, пока до него не доходит, что вообще произошло. А потом заливается радостным смехом, как будто ребёнку дали желанную конфету с самой верхней полки на кухне.
— Это? — в непонимании Юнги вытаскивает из кармана только что найденную бумажку и отстраняет Хосока от себя.
— Чёрт, ты удивительный! Ты невероятно круто играешь! Мы соседи. Твоя музыка помогает мне заснуть и вдохновляет на танцы, — тараторит счастливый Чон, утыкается Юнги в плечо, готовый заплакать прямо сейчас.
— О, я понял. А ты случайно не танцуешь на улице с семи до девяти тридцати? — ухмыляется парень, потому что подразумевает под вопросом ироничную шутку для самого себя, ведь вряд ли такие волшебные встречи со своим крашем, который фанатеет от тебя, происходят. Но Хосок неуверенно кивает в ответ, а у Юнги, кажется, дыхание перехватывает и сердце замирает. Он надеется, что умрёт раньше, чем Чон скажет ещё что-нибудь невероятное.
— А я думал, что за дебил танцует на
детской площадке, — Мин обнимает Хосока в ответ, откладывая смерть на потом, — Как бы скверно это не звучало, но ты растопил моё сердце. Не до конца, разумеется.
— Ого, это признание? — Хосок поднимает голову, всматриваясь в глаза Юнги и расположив свой подбородок у него на излюбленном плече.
Мин долго думает и молчит, а потом тем же хосоковым тоном отвечает, сжимая в кулаках рубашку Чона:
— Дабы не пугать мамочек с колясками и детей во дворе, предлагаю тебе сегодня потренироваться у меня.
— Я уже обожаю тебя, — Хосок вешается парню на шею, отрывая ноги от земли, чуть ни роняя Юнги на пол, и оба улыбаются, как ненормальные.
«Большинство моих мыслей прошлой ночью были о том, чтобы принять тонну таблеток и напиться до смерти, а сегодня я просыпаюсь рядом с человеком, которого мечтал встретить», — прокручивает в мыслях Мин, ставя Хосока на ноги.
✕ ✕ ✕
Когда они улыбаются друг другу во время танца, когда их руки сталкиваются, нажимая на клавиши, им обоим кажется невероятным, что они, наконец, обрели ту самую искреннюю поддержку.
Мин всё так же любит спать, но теперь на примерно десять часов выпадать из реальности в которой есть Хосок уже не кажется таким привлекательным занятием.
Они улыбаются друг другу, сталкиваясь в лифте, хохочут, когда встречаются случайно в клубе, машут друг другу в метро (Мин наконец из дома выходит по вине Чона) пока Хосок расталкивает людей, пытаясь добраться до Юнги. Клеят бумажки с надписями на двери друг друга, а потом убегают, постучав.
Ведь Хосок стал тем солнцем, что делает Юнги по-настоящему счастливым без мысли про какое-нибудь одиночество. А первый даже не против быть для кого-то «тёплой и хорошей погодой».
И примечание, которое они занесут в общие воспоминания:
Всё началось с великой дружбы и закончилось большой любовью.
