Полюса

      По мнению Юры, Отабек — это немногословность и внешнее спокойствие. Это сталь, оставляющая на льду замысловатые узоры. Это запах кожаной куртки и ветер в лицо. Он, словно магнит, притягивает к себе импульсивного Юрия, усмиряя его демонов, уравновешивая его эмоциональность.       Плисецкий не может точно сказать, когда он впервые понимает, что влюблен в друга. Может быть, это происходит на последнем чемпионате мира, когда из-за неудачного приземления Отабеку пришлось срочно оперировать запястье. Юра изводит себя тревогой, пока не слышит в телефонной трубке сонный голос отходящего от наркоза Бека: «Юр, Давай!» Перед выходом на лед это действует как допинг.       Возможно, его накрывает пониманием на энном просмотре записи выступления Отабека с их самого первого общего соревнования. Сколько тому тогда было? Восемнадцать? И Бек на полном серьезе предложил дружбу Юрке, тогда еще пятнадцатилетнему мальчишке, воспринимая его не просто как талантливого фигуриста, а как личность. Как равного себе.       А может быть, однажды Юра, пересматривая свое собственное показательное выступление на первом взрослом Гран-при, вдруг замечает, насколько Отабек горяч, и больше не может смотреть на друга по-прежнему.       Юрий долго называет свою влюбленность привязанностью, дружеским расположением. Откуда ему вообще знать, как это происходит, если даже спустя почти четыре года Бек остается единственным другом. Никифоров и его японец не в счет. Плисецкий, скорее, мирится с их присутствием в своей жизни. С натяжкой он их даже может назвать приятелями. А уж про опыт в романтической любви Юра совершенно ничего сказать не может. Он всегда знал одну любовь — спорт.       Но он в присутствии Отабека все чаще ловит себя на мысли, что ему хочется смотреть, не отрываясь, прикасаться, не останавливаясь, вдыхать полной грудью запах чужого одеколона, пьянея от этого. А когда друга нет рядом, душу гложет необъяснимая тоска, унять которую может только телефонный звонок, но и то лишь на время.       Просто дружбы с Отабеком уже недостаточно. Хочется чего-то большего, чего-то, что никогда не случится. От этого сердце рвется на части. И Юра выплескивает свою боль, как умеет — на окружающих.       Яков сетует, что количество дерьма в характере Плисецкого растет прямо пропорционально его успехам на льду. Все в Юрином окружении недоумевают, как с ним может общаться такой воспитанный и спокойный Алтын. Они словно разные полюса, которые не должны были никогда сойтись.       Да Юра и сам понимает, что не достоин такого друга, тем более теперь, когда он готов отказаться от него ради собственного спокойствия.       Но когда становится совсем невыносимо в разлуке, Юрка покупает билет в Алматы. Это не первая его поездка в Казахстан, но он боится, что она может стать последней. Френдзона, как поле боя, а в жизни Плисецкого и без того слишком много битв.       Юра знаком с семьей Бека, с его немногочисленными и интересными друзьями, но ему не нужен никто, только Отабек. А тот как настоящий друг не дает скучать гостю — развлекает всеми возможными способами: водит в клуб, где иногда сам стоит за диджейским пультом, приглашает потусоваться с друзьями, показывает местные достопримечательности, зовет на ужин с родителями. А Юре было бы достаточно просто побыть наедине: погонять за городом на байке или посмотреть какое-нибудь дурацкое кино, поедая пиццу. Но не вина Бека, что Юрка так и не научился дружить. Плисецкий понимает, что портит все своей никому не нужной любовью. Но не может запретить себе пялиться из-за длинной челки на оскал ягуара на лопатке Алтына. «Когда только успел набить?»       Неделя пролетает слишком быстро.       Самолет в Питер рано утром, и Юре не удается уговорить Отабека остаться дома и поспать. В такси они молчат, время от времени кидая друг другу слабые улыбки. Бек говорит о планах посетить Россию через пару месяцев. Юра кивает, а сам думает, что в это время свалит куда-нибудь на другой конец мира, например, в Хацесу к Кацуки. Потому что сейчас он планирует сделать, наверное, величайшую глупость в своей жизни.       В аэропорту Плисецкий затягивает друга куда-то между колонной и неработающим торговым павильоном. Юра не в курсе, как в Казахстане вообще относятся к подобному. Как к этому отнесется Отабек. Возможно, он прямо там, в аэропорту, врежет посильнее, но у Юры, по крайней мере, будет возможность сбежать. И, может быть, Бек больше никогда с ним не заговорит, но к черту эту изматывающую, выворачивающую наизнанку душу, дружбу. Лучше никак, чем быть рядом и фальшиво улыбаться, когда внутри все ломается.       «Нахуй все!» — крутится в голове Юры. Он уже почти на целую голову выше Отабека и ему приходится слегка наклониться, чтоб коснуться искусанных губ, наверное, уже бывшего друга. Но и эта мысль исчезает, когда спустя несколько мгновений Отабек вцепляется в его куртку и отвечает на поцелуй. Остаётся только эйфория и чувство, что все сделано правильно. Юра мечтает остаться навсегда в этом моменте, но ему уже пора. На душе смятение, в крови адреналин, но он ни о чем не жалеет.       Он отстраняется и смотрит в растерянные глаза Бека. Тот ответил? Или это тоже проявление пресловутого восточного гостеприимства — выполнять любое, даже безумное, желание гостя? Восток — дело тонкое. И разбираться в этих тонкостях нет ни сил, ни желания. Шаг назад. Еще один. Юра пытается запомнить каждую черточку Отабека. Поднимает ладонь в знак прощания и выдавливает из себя улыбку. Вот и все. Он отворачивается и спешно идет к стойке регистрации, мечтая поскорее очутиться дома и начать тренировки. Работа — лекарь получше времени.

***

      Отабек думает, что Юра — вулкан, непредсказуемый и опасный. Он — минное поле: один неверный шаг — и их дружба, о которой Отабек так долго мечтал, полетит к чертям. Русский — торнадо, затягивающее и ломающее. Он — погибель.       Алтын не помнит того времени, когда бы не был влюблен в Плисецкого. Возможно, когда-то давно, еще до летнего лагеря Якова.       Все начинается с уважения к тощему мальчишке, который превозмогая боль, сцепив зубы, тренируется в танцклассе. Для него каждое па, каждая растяжка — борьба за контроль над собственным телом. Все как у самого Отабека. В глазах Юры вызов, и, кажется, он готов к драке из-за любого косо брошенного в его сторону взгляда.       Отабек следит за его успехами. Наверное, разумно это не объяснить, но он радуется победам Юрия как своим, мечтая однажды оказаться с ним на одном льду. Русский парнишка для него ориентир. Юрины достижения, подобно вершинам Тянь-Шаня, манят и разжигают азарт в душе Отабека.       Проходит пять лет, прежде чем Алтыну подворачивается случай подружиться с русским фигуристом. На том первом общем Гран-при Отабек в Юрином Агапе видит воплощение своей любви. В ней нет места эротизму и похоти, в ней безграничное восхищение и поклонение мужеству, таланту и характеру.       Отабек чувствует себя соучастником, когда они вместе с Плисецким доводят до ума Юрин номер на показательные. Выступление подстать нраву русского: дерзкое, наглое, темпераментное. После только ленивый их не ругает за неприкрытую сексуальность номера пятнадцатилетнего фигуриста. Но совместная работа сближает парней так, как не смогли бы десятки разговоров по душам.       На память с того дня у Отабека остается плакат с изображением Юры. Он становится символом их смелости и всякий раз напоминает о точке отсчета дружбы.       Чем больше они общаются вне льда, тем больше Алтын понимает, что встретил родственную душу. При всей их внешней непохожести, внутренний стержень у них общий.       Вот только Беку кажется, что его стержень начал ржаветь. В последний год-два он ловит себя на мысли, что, глядя на плакат, где Юра в костюме с номера «Welcome to The Madness», он не может оторвать глаз от белизны спины, заметной в прорехах рваной майки, от напряженных бедер, обтянутых черной тканью узких брюк. А от порочности взгляда поверх плеча и блеска губ, обхвативших дужку темных очков, пересыхает во рту.       Юра врывается в его сны распущенным воплощением секса. В голове Отабека рождаются мысли, которых не должно быть. Он списывает это на запоздалый гормональный всплеск, но плакат оказывается аккуратно свернут и убран от греха подальше. Отабек боится перейти черту, за которой у него останется лишь желание. Хотя из развратных снов это Юрку не вытеснило. К сожалению, над снами Отабек не властен. И как бы ни было трудно не краснеть и не стыдиться своих мыслей при личном общении с русским, еще сложнее совсем не думать об этом.       Он борется с влечением и запретным мыслями, но, пожалуй, это единственная битва, в которой он сдается. Слишком сладка истома, рожденная фантазиями о друге. И пусть внутри все пылает, внешне Отабек остается невозмутим. Он прячет чувства за маской ледяного спокойствия, раз и навсегда решив, что никто не узнает о его любви. Но все же он себе позволяет маленькую слабость. Когда друзья-байкеры затаскивают Алтына в тату-салон, он, недолго думая, тычет пальцем в эскиз. Пару лет назад такой кот стоял на заставке Юриного телефона.       Бек надеется, что Юра так и останется в неведении о его чувствах, и в каждом интервью говорит о крепкой дружбе с русским фигуристом. А на соревнованиях они соперники. Они не уступают, не поддаются, а, глядя друг на друга, совершенствуются и растут. Если один из них на льду, то другой обязательно поддерживает с трибун. И когда на последнем чемпионате из-за травмы Отабек выбывает, Юра свое золото посвящает ему. Алтын готов прямо там, на больничной койке, завыть от переполняющей его нежности и любви.       Что у них есть? Общение по Скайпу, редкие поездки друг к другу в гости в межсезонье. Встречи на общих соревнованиях и выкрик «Давай!» с трибун всякий раз в качестве напутствия. И Бек никогда не сделает первый шаг к чему-то большему, чтоб не растерять даже те крохи, которые у него есть.       Неделя Юриных каникул проверяет на прочность маску Бека. Спрятанные за спину руки, сжатые в кулаки, постоянно глубокие следы ногтей на ладонях — наказание за дикое желание прикоснуться. Искусанные губы — не случившиеся поцелуи. Можно ли еще больше ненавидеть себя за недозволенные чувства? Отабек думает, что достиг своего предела.       Алтын развлекает Юру, лишь бы не оставаться с ним наедине и не выдать себя. Клубы, ужины с родителями, посещение достопримечательностей, кишащих туристами, встречи с друзьями. Но Отабек мечтает только лишь о том, чтобы чувствовать спиной грудь Юры, прижимающегося к нему на тесном сидении байка. А дома вновь закусывать губы от душевной боли. Он готов терпеть, готов страдать, лишь бы быть рядом с Юрием. А влюбленность? Ну, пройдет когда-нибудь.       Проводы в аэропорт — лишний повод еще немного побыть вместе, он не променяет это на сон.       И для него Юрины сухие губы на собственных словно фейерверк, цветение степи в декабре или даже смена магнитных полюсов. Неожиданно и ошеломляюще настолько, что первые мгновения Бек просто в ступоре, а потом притягивает Плисецкого к себе и отвечает. Отвечает ненасытно и страстно, как человек, запретивший себе мечтать, но получивший все самое заветное.       А потом пустота. Юра отстраняется и, не отрывая глаз от ошалелого Отабека, спиной вперед идет в сторону стоек регистрации. Грустная улыбка. Прощальный взмах рукой. Плисецкий, закинув сумку на плечо, поворачивается и удаляется, словно, мать его, не он только что сломал многократного чемпиона Казахстана.       Алтыну нафиг не сдались эти ребусы загадочной русской души, ему нужны объяснения, нужна определенность, что между ними. Он теперь не сможет жить, как раньше. Отабек мчится к кассам и, радуясь, что ему достаточно внутреннего паспорта, чтоб улететь в Россию, покупает билет до Москвы. Даже с пересадкой он будет в Питере раньше, чем вылетит следующий прямой рейс.

***

      В самолете Юре не спится. Все пять часов полета он ерзает в кресле, пытаясь найти удобную позу, но невозможно успокоиться, когда внутри все горит. Пожилой казах на соседнем кресле сперва зло косится на него, а потом начинает вполголоса ругаться, разбавляя казахскую речь русским матом.       Дома парень продолжает метаться, словно зверь в клетке, терзая себя единственным вопросом: «Как долго будет длиться боль?» Он уже близок к тому, чтоб разбомбить всю квартиру, когда кто-то начинает колотить в дверь.       Спустя несколько часов после Юриного возвращения Отабек стоит на его пороге. — Что это было? Там, в аэропорту? — без приветствия, с места в карьер, выдает Отабек. — А то, блядь, непонятно! Ты, вроде, не тупой. Прилетел в морду дать? Хотя я не заметил, чтоб ты был против, — Плисецкому до чертиков страшно, вдруг казах скажет, что это было ошибкой. Хотя мог бы сообщить СМС, а не переться в чужую страну. Но вот чтобы врезать, конечно, личное присутствие обязательно.       Отабек теперь сам тянется к губам друга, и Юра затаскивает его вглубь квартиры, подальше от всевидящего ока соседей.       Потом есть руки, освобождающие от одежды, исследующие, ласкающие. Губы, целующие жадно, почти больно. Сбитое дыхание и капли пота между лопаток. — Я скоро, — выдох Юры. — Давай! — Отабека. И, наконец, «блядь» одного и рычание другого.       Юра вытирает гостя, а потом и себя футболкой — своей или Бека — без разницы. — Как по мне, так охрененно для первого раза, — Отабек лишь усмехается, а Юра ворчит, — только когда этим занимаются два парня — в два раза грязнее. — И что теперь между нами?       Плисецкий спускает ноги с кровати, мечтая сбежать от этого вопроса. Он пока не готов озвучивать свои чувства, только дергает плечом. Он не знает, как ответить. Кто они друг другу? Друзья? Возлюбленные? Бойфренды? «Ебать эти розовые сопли!» — А что ты хочешь? — Юра смотрит через плечо на парня в его постели. — Все хочу, — Отабек утыкается носом в светлую макушку Юры, а руки гладят бока, — если, конечно, ты хочешь. — Тебе когда назад? — Послезавтра утром начинаются тренировки, — Алтын целует Юрин висок, спускаясь по скулам к линии челюсти. Юра думает, что не успел побриться и его щетина, наверное, неприятно колет раздраженные, опухшие от поцелуев губы, но, видимо, Отабека это не волнует. — Дохренища времени, — шепчет Плисецкий в губы любовника.

***

— Не боишься, что журналюги снова начнут сравнивать тебя с Никифоровым, только теперь из-за того, что у тебя парень азиат? — Отабек усмехается. На нем Юрина майка, которая слегка жмет в плечах. Он любуется теперь уже своим парнем, тщательно пережевывающим салатный лист — новая диета Лилии. Юра фыркает. — Не сравнивай. У Никифорова японский поросенок, а у меня, как всегда, золото! Бек давится омлетом от этого каламбура, а потом смеется. — У тебя прямо одержимость золотом, — и на Юрин кивок продолжает, — надо было не кота набивать, а дракона.       Он отдал бы все, что имеет, лишь бы Юра всегда смотрел на него так, как сейчас — с доброй улыбкой и бесенятами в зеленых глазах. Кажется, тот понимает смысл татуировки.       И пусть они во многом разные, словно полюса, но по крайней мере, они полюса одного магнита.