Священный грех.

Запах алкоголя едко впивается в ноздри, наполняя его чертовыми ядовитыми парами, которые дурманили рассудок. Освальд не был святым. Он всегда был порочным ребенком. Матушка учила быть правильным, честным, добрым по отношению к людям. Что-то из разряда "ударили по щеке - подставь вторую". И Освальд делал так. В детстве его обсыпали песочком, могли подставить подножку, оскорбляли "фриком" и "уродом", заставляя малыша не понимать, почему именно он стал изгоем всех детей этого города? Он часто вытирал слезки на отшибе детской площадки, смотря на то, как веселятся и играют дети. Это было чем-то... странным. Он всегда хотел влиться в компанию, даже плача у матушки на коленях, вытирая злые слезы ее юбкой, позволяя той гладить растрепанные черные волосы и шептать малышу, что он особенный. Он и правда особенный. Особенный неудачник. Окончил воскресную школу, надеясь, что хотя бы там дети будут добрее. Но нет. Дети растут, а их тычки и насмешки все злее, толчки сильнее, а клички обиднее. Освальд терпел. Все ради матушки, нельзя думать об убийстве этих детей, нельзя каждую ночь плакать в подушку, нельзя жаловаться господу на свою жизнь, ведь у кого-то другого она может быть намного хуже. Потому, когда он закончил обучение, он пошел работать священником. Неплохая работа, ты на попечительстве государства, хоть мэр и крал часть денег, но тем не менее, прожиточный минимум у него был, и на матушку еще оставалось, да еще и на... - Двойной виски повторите, - голова уже гудит от всех мыслей, от ежедневных молитв и воскресных исповедей, зачитывая заученные до корочки строчки. Сегодня он просто Освальд, а не отец Кобблпот. Опрокинув очередной (шестой? седьмой?) стакан в себя, он провел руками по стойке, а затем лег на нее, чувствуя, как сдавливает легкие от недостатка кислорода. Она пахнет кисловатым солодом, потными ладонями и никотином. Он закрывает глаза, понимая, что подвел свою матушку. Он не может. Желание плакать, обняв колени, как в детстве, когда соленые капли падали на разбитые об асфальт колени, заставляя шипеть от физической и душевной боли, от слез обиды и непонимания, появилось вновь. Освальд вдыхает снова. И начинает задыхаться. "Держись, Кобблпот, держись". Он поднимает голову и упирает руку в ладонь, что локтем лежала на дешевой деревянной стойке. - Еще виски, будьте добры, - матушка учила вежливости, даже когда ты злой на весь этот ебаный мир. Нет, не ебаный. А ебавший. Жестокая реальность всегда ставила Освальда на колени, заставляя раздвинуть перед ней ножки, пусть Освальд активно упирался. А хотелось наоборот, трахнуть эту сучку, да пожестче, чтобы она знала, что нельзя так с людьми. Снова залпом виски. Голова перестает гудеть и все звуки становятся белым шумом, когда на плечо кто-то кладет ладонь. - Вы в порядке? - голос доносится, как сквозь вату. Освальд отчаянно хочет повернуть голову, но чувствует лишь тошноту и головокружение. - Да, я.. в порядке, - произносит он спустя пару минут, когда пелена сходит и туман в этом захолустном баре для пьянчуг рассеивается. Он решается повернуть голову на человека, что задал вопрос. 　　　　　　　　　　　　　　　　　　　　　И утонул. Он слышал незнакомца издалека, любуясь его карими, почти черными и такими загадочными глазами. Хотелось спросить, откуда взялся этот ангел, но язык не слушался. Освальд начал кашлять, когда осознал, что перестал дышать. Кажется, пора перестать пить. Незнакомец что-то спрашивал, снова положив руку на его плечо. Становилось жарко, настолько она была горячей. Не бывает в жизни таких. Пусть Освальд был священником - в рай он не верил. Но сейчас... готов забрать свои слова обратно. Не бывает в жизни таких, да. Особенно этих невероятных глаз, идеальных острых скул и нежно-розовых губ, которых хочется - нет - необходимо коснуться. По земле, в нашей, реальной жизни ведь не ходят такие - бесподобно стройные, высокие, идеально сложенные. Литые мускулы под тонкой тканью тёмной футболки и руки с пальцами соблазнительно-длинными - таким не место в засаленных барах для отбросов. Он спрашивает его имя. - Освальд Кобблпот, - он протягивает руку, инстинктивно выдыхая от прикосновения, что вызывало ток по всему телу. - Эдвард Нигма, - незнакомец расплылся в улыбке такой, будто бы знал что-то, чего не знал сам Освальд. А затем темнота. Нет, он не потерял сознание, а попросту проснулся. - Черт, так это был со-о-он, - даже как-то с огорчением подумал Освальд. Голова гудела - вчера он явно перепил. Освальд оглядывается. Болит не только голова, сидеть ему тоже не очень-то приятно. - Блять, - срывается бранное слово с губ, заставляя Освальда сразу машинально перекреститься. Это место он не знал. Кажется, это гостиница. Видимо, священник вчера знатно нажрался. Он проверяет деньги, но... там все на месте. С пару минут хватило осознать, что он никого не мог обокрасть(там просто некого, да и в таком состоянии на его теле осталось бы пара синяков). Скорее всего, его приняли за бездомного, ну или один из прихожан узнал в нем священника и оплатил выпивку... вариантов было много. Так что, собрав по пути разбросанные вещи и надев на себя, Освальд понял, что опаздывает. Надев подризник и воротничок, а затем зализав волосы назад, превращаясь из растрепанного забулдыги в приличного человека, он вышел в зал, становясь на алтаре и читая воскресные молитвы. Боль в заднице ушла на второй план. Губы читали заученные строчки, а в голове был образ прекрасного ангела из сна. Освальд заканчивает и разворачивается, чтобы благословить и выслушать каждого прихожанина, будь то старушка, пырнувшая ребенка из-за украденной сумки, или мужчина, что принуждал женщин ко всяким вещам, ради выгоды. И тут глаза пробегаются по людям, что сидели на скамьях, и... черные глаза смотрят с постыдным интересом. Освальд сглатывает. Кажется, зад снова стал напоминать о себе, а парень из сна появился наяву. Он взмахнул пару раз длинными ресницами, удостоверяясь, не сон ли это. Незнакомец не исчез. Кобблпот подавляет желание позвать его, так что просто опускает глаза, понимая, что сам парень в шоке, увидев его. Значит, они действительно знакомились вчера вечером. Когда же люди разошлись, Освальд остался на месте, смотря на все еще удивленного парня. - Отец Кобблпот, значит? - о, как прекрасно слышать это с его уст. Кобблпот кивнул. - Я прошу у вас аудиенции. Исповедь, но наедине, - Эдвард подошел к нему и встал рядом, - прошу. Кобблпот, бросая взгляд на его губы, на которых красовался укус, машинально кивнул и повел его в сторону кабинки. Странно, вчера у парня укуса не было. - Что тебя мучает, сын мой? - вздыхает он, осторожно садясь на скамью и закрывая дверь, после прикладываясь головой к стенке сзади. - Я... - молчание. Проходит секунда. Освальд делает вдох, а Эд задерживает дыхание. Две секунды. Дыхание задерживают оба. Три секунды. Освальд выдыхает, а Эд наоборот, делает вдох всеми легкими. - Я вчера поступил неправильно. Я поимел парня, а затем ушел утром, совершенно не зная, что делать в такой ситуации. Эта ночь была лучшей, Ос.. отец Кобблпот. До Освальда доходит. 　　　　　　　　　　　　　　　　Вот, кто оплатил отель и выпивку. - Мы... вчера... - мысль была настолько неправильной, что даже озвучить ее сил не хватило. Послышался вздох. А Освальд начал вспоминать. Касание руки Эда своего плеча было точкой невозврата. Освальд встал на носочки, игнорируя больную с детства ногу, чтобы поцеловать его смазано в уголок губ, хихикая и строя глазки, совершенно не как священник. А затем долгие поцелуи в такси, не боясь показаться так на людях, не стесняясь ни водителя, ни хостес в отеле. Они влетели в номер, только и успевая захлопнуть за собой дверь. Оба возбуждены до того, что брюки жали. С ролью они, кажется, определились быстрее всего: Освальд был мертвецки пьян, чтобы хоть слово сказать, но и сам не был против. Мокрые поцелуи по острым и выпирающим ключицам, заставили в злой реальности ослабить воротничок, вновь погружаясь в сладкие воспоминания. Поцелуи были все ниже и жгуче, язык становился орудием самого Бога, а руки, что ласкали, казалось, везде, были до одури нежными. Он раздел его медленно, заставляя священника по-блядски стонать и выгибаться, чтобы только руки держали крепче, чтобы не отпускали. А потом... язык, что касался позвоночника, проходился по пояснице и ввивался внутрь его входа, заставляя елозить коленями по простыне, позволяя ногам разъехаться. Освальд не чувствовал себя еще столь охренительно, как сейчас. Его стоны были громкими, а сам он подавался бедрами назад, чтобы только Эд не прекращал сладкой пытки. А потом пальцы... господи, Освальд готов поклясться, что длиннее этих пальцев не было ни у кого из его знакомых за всю жизнь. Что он только не вытворял... Кобблпот из реальности сжал рукой член под одеянием, подавляя стон от воспоминаний. Сначала один палец, потом два, что давили на простату, вырывая хриплые и громкие стоны из горла Освальда, а после три... четыре... То, как был нежен Эд, когда его член уперся в вылизанную и растраханную пальцами дырочку, Освальд решил опустить. Он закашлял, когда понял, что после великолепного секса Эд ушел. 　　　　　　　　　　　　　　　　　　　"Хотя бы укрыл одеялом". - Думаю, я знаю, что с этим мы можем сделать, - к сожалению, в божий храм способны проникнуть демоны. Этими демонами были мысли, которые роились в голове Кобблпота с самого детства. Теперь он хочет показать Эду, что такое грех. Все равно возбуждение не уйдет. Освальд улыбнулся своим мыслям, когда услышал щелчок своей двери.