Розы

Я иду. Лабиринт делает вздох на каждый мой шаг и с каждым вдохом отнимает у меня силы. Самое странное, мне не жаль. Хотя я хочу пожалеть. Мой путь со всех сторон выстлан розами, еще нерасцветшими, с синеватыми бутонами, инеистыми на ощупь, с прожилками вен и слабым пульсом. Розы-утопленники. Шипы у них мелкие, мои рубашка и брюки в зацепках и красных потеках, ноги и руки в кровь. Я все еще пытаюсь убедить себя в том, что выход существует. Знаю, что мой путь закончится, когда я остановлюсь, но бесполезно надеюсь, что все решится само собой, и розы растворятся в небытие моей памяти. Голубые бутоны похожи на смятые маленькие сердца, и их пульсация синхронна с биением моего сердца. Пышная зелень блестит на медном каленом солнце, как драконова чешуя. Я с трепетным ужасом понимаю, что оно светит только из-за меня. Я могу остановиться, стоит лишь замереть… Дыханием лабиринта опьянен до помутнения рассудка. Нет, не могу. Затылок горит. И все, что подставлено под такой животворящий свет, тоже плавится, стекает и оставляет след. Кажется, там могли стечь крылья, похожие на натянутую на ветки кожу. И завитые рога, и когти. И еще много всего. Моя демонская сущность скоро растворится в свете и цветах. *** Розы внезапно цветут. Просто. Без предупреждения. Один шаг — и они уже распахнуты, неожиданно и даже как-то испуганно, как глаза человека, проснувшегося на своих похоронах, и одновременно вульгарно, как одежды портовых девок. Этот небесный коридор безумно пугает, и я невольно срываюсь на бег, топчу и давлю нежные полнокровные цветы. В груди кобальтовым снегом оседает их аромат. *** Но мне все еще не жаль себя. И этого тяжелого, но неумолимого, ненавистного бескорыстия я боюсь больше всего. *** Я не хочу подчиняться. Но что-то внутри меня — моя сущность, мое Я — упорно доказывает: покинуть лабиринт значит отказаться от себя. От Себастьяна во мне. Я — много личностей, но Себастьян… он то, что я могу назвать собой. Возможно, поэтому розы цветут все неуемнее, смачнее, перешептываются и шевелятся, как волны в ветреную погоду. Знают, что расти и расти им. *** На Сиэля я натыкаюсь внезапно. За стеною роз — другая стена, дверь в ней, затянутая в колючую проволоку холодно-зеленых плетей, манит гладким дубовым боком и призывно блестит отполированной круглой ручкой. И он, словно сам цветок, отстраненный, хрупкий на вид, но составивший из себя всю колючую вселенную вокруг меня, едва не закрывает плечом замочную скважину. Какая высокая дверь… За нею выход. *** Аквамариновая роза проросла сквозь правый глаз милорда. Нет. Это все розы мира истоками в нем. В Сиэле. *** В его руке, изящной, тонкой, как ветка вербы, ключ. На ключе синий бант. И на шее бант вместо галстука. Ленты на рукавах рубашки тоже бантами завязаны, подчеркнуто небрежными и, вероятно, тугими на поверку. Губы милорда изогнуты в характерной усмешке. От отца досталась… Сиэль в силу возраста иногда переигрывает. От этой мысли надтреснуто смеюсь, смешки выходят сухими, рваными, какими-то жалко-несчастными, пытаюсь замолчать, но давлюсь смехом и запахом роз и не замечаю, когда оказываюсь упавшим на колени перед милордом. *** — Чего тебе, Себастьян? — просто спрашивает он. — Ключ. — Зачем? — Уйти. — Этот? — он вертит его небрежно, как дешевую безделушку. — Это ключ не от двери. — Я не сопротивляюсь, когда он вставляет ключ мне в грудь и поворачивает его. Словно так и должно быть. Предполагаемой пустоты на полке чувств нет. Моему сердцу тепло в его руках, как было бы тепло птице, согревшейся в гнезде. Мне не больно. И жутко из-за того, что… не больно. Я не хочу его любить. — Ты знаешь, та дверь всегда открыта. Можешь уходить. — Его-мое сердце возвращается в мое тело пульсирующей розой с иглами на стебле. И вот сейчас я готов согнуться от тысячи уколов, но вместо этого я утыкаюсь в него лицом, и в лоб впиваются пуговицы синей жилетки. За его спиной движутся стены, переплетаются изумрудные кружева, шипящие, как змеи. И медленно, но очень уверенно, раскрываются новые бутоны, на этот раз лазурные. Не давая мне смотреть, Сиэль прижимает меня к себе и едва уловимо гладит по волосам. Я не могу уйти. Я пророс им насквозь.