Чем медленнее разгорается костер, тем жарче и сильнее он пылает

— Джеймисон, ты можешь стрелять? Следует пауза, и Клинт бросает взгляд туда, где, насколько он в курсе, находится второе «гнездо». — Ответ отрицательный, не могу стрелять. Подождите, меняю позицию. Снова возникает пауза, она затягивается, и с каждой секундой возрастает риск, что цель ускользнет из зоны досягаемости. Клинт уже открывает рот, чтобы ответить, когда Джеймисон заговаривает снова: — Ответ отрицательный, я не могу стрелять. Повторяю, нет возможности стрелять. Разочарование Коулсона чуть ли не сочится из коммуникатора, когда тот произносит: — Ну хорошо… — Я могу стрелять, сэр, — вмешивается Клинт. — Фигня! — огрызается Джеймисон. — Ты не сможешь попасть в цель с резервного «гнезда», если только не поменял позицию без разрешения. Клинт игнорирует его: — Повторяю. Могу стрелять. — Бартон, давай, по моему сигналу, — приказывает Коулсон. — Джеймисон, свободен, можешь эвакуироваться. — Долбаная хрень, — снова бормочет Джеймисон. — Не засоряй болтовней эфир! — рявкает Коулсон. — Бартон, стреляй. Тот выполняет приказ, а потом мчится к месту эвакуации, пока Щ.И.Т. проводит зачистку и прибывают группы по сбору разведданных. Он кладет снаряжение в неприметный фургон, за рулем которого сидит Ву, и тут появляется Джеймисон. Он небрежно швыряет оружие в машину и забирается внутрь, толкая Клинта так, что тот врезается в край дверцы. Клинт сдерживает стон боли — Джеймисон не первый мудачный альфа, толкающий его, и наверняка не последний. Джеймисон бросает на него злобные взгляды в течение всей обратной поездки на базу, но Клинт игнорирует его, проверяя и перепроверяя снаряжение и составляя в уме свой рапорт. Феромоны альфы, испускаемые Джеймисоном, практически видны невооруженным взглядом, и когда они возвращаются на местную маленькую базу Щ.И.Т.а, Коулсон быстро ловит взгляд Клинта. Любой на месте Коулсона сейчас закатил бы глаза, и Клинт прячет улыбку, опуская глаза на снаряжение, которое выгружает из фургона. — Хороший выстрел, Бартон, — говорит Коулсон, и Клинт кивком выражает благодарность за похвалу. Куратор оборачивается к Ву и добавляет: — Отличная работа по эвакуации, агент Ву. — Благодарю, сэр. — Сдавайте снаряжение на склад, и вы свободны на всю ночь. Перебазируемся в штаб через 20 часов, — сообщает им всем Коулсон, и Джеймисон явно напрягается на то, что командир не обращается прямо к нему. Хотя Клинт не понимает, за что Джеймисон ожидал похвалы, ведь его единственным вкладом в операцию было ругательство по рации. — А рапорт, сэр? — осведомляется Ву, и Коулсон качает головой: — Хилл сама отчитается, когда мы вернемся в штаб. Вы свободны. Кивнув Коулсону и Ву, Клинт поднимает сумку на плечо, берет футляр с луком и направляется прямо в оружейную, чтобы почистить снаряжение, а уже потом завалиться в койку. Сзади раздаются тяжелые шаги, Клинт напрягается, но продолжает идти. — Ты долбаный враль, правда, Бартон? Сжав руками ремень сумки и ручку футляра, Клинт игнорирует Джеймисона. — Эй! Придурок! Я с тобой разговариваю. Клинт подавляет вздох и говорит, не оборачиваясь: — Я просто хочу сдать свои вещи, Джеймисон. Если у тебя какие-то проблемы с заданием, обсуди их с Коулсоном. — Ты не мог произвести этот чертов выстрел с того места, где находился. Клинт привык, что его оскорбляют за пол, рост, внешность, отсутствие образования, да за что угодно. Вот только он никогда не привыкнет к тому, что какие-то придурки наезжают на проделанную им работу. Он медленно поворачивается, ставя на пол снаряжение. — Однако вполне очевидно, что я это сделал. Поскольку цель уничтожена. Я сделал то, чего ты не смог. И двигался при этом только мой палец, спустивший тетиву. — Перестань врать, козел, — шипит Джеймисон. — Ты не смог бы этого сделать с той позиции. Ты должен был передвинуться, и я не оставлю тебя в покое, пока ты в этом не признаешься. Джеймисон на фут выше его и примерно на пятьдесят фунтов тяжелее. Разъяренный, он нависает над Клинтом и толкает его своей жирной рукой к стене. Клинт содрогается при мысли, что какой-нибудь альфа размером с Джеймисона может наброситься на него во время гона. Как никогда он рад тому, что у него не бывает обычных для омег течек, во время которых полностью сносит крышу. — Я бы никогда не поменял позицию посреди операции, не уведомив куратора, — сообщает спокойно Клинт, вызывающе задрав подбородок. Ему хочется сделать шаг в сторону, чтобы вырваться из ловушки, устроенной Джеймисоном. Но его вооружение стоит по бокам, и Клинт не собирается прыгать через него, чтобы доставить Джеймисону удовольствие своим бегством. — Ты влез на ту гребаную антенну, да? Цирковой уродец. — Может быть, я и цирковой уродец, но именно я сделал решающий выстрел, пока ты сидел там, засунув палец в зад. И мне не нужно было лезть на антенну, чтобы сделать это. — Да ты специально выбрал именно это «гнездо». Чтобы унизить меня. — О’Кей. Во-первых, я даже не знал, что тебя возьмут на эту операцию, пока ты не заставил включить тебя в команду. Я выбрал это «гнездо», когда планировали миссию, потому что знал: я смогу поразить цель оттуда. И во-вторых, мы с Коулсоном предлагали тебе все переиграть и изменить местоположение главного «гнезда», когда тебя включили в команду, а ты отказался. Так что я не виноват в том, что ты не смог сделать свою гребаную работу. — Я не заставлял взять себя в команду — командор Хилл включила меня в состав! Эта операция была моим шансом на повышение, а ты похерил его, Бартон. Не думай, что я забуду это, — Джеймисон тычет пальцем в грудь Клинта, и тот едва подавляет желание сломать его. Не хватало еще писать массу объяснительных из-за этого козла. — Мне не нужно было ничего херить, Джеймисон, — сообщает он нейтральным, даже утомленным тоном. — Ты справился без моей помощи. — Ты кем себя возомнил, мелкий омежий сучонок, пытаешься показать, что в чем-то лучше меня? — Думаю, что я лучший снайпер, чем ты, неважно, омега я или нет, — произносит Клинт спокойно, хотя внутри у него все закипает. — Да, потому что это единственное, на что ты, блять, годишься, да? Бракованная, бесполезная игрушка — вот кто ты. Вот и все, потому что никто, бля, тебя не хочет, верно? — Послушай, ты, мудила… — Что здесь происходит? — голос Коулсона спокоен и тверд, но в нем слышится стальная командная нота. Даже сейчас, закипая от гнева, Клинт чувствует, как этот голос вызывает в нем дрожь. Джеймисон выпрямляется, так что больше не пялится прямо в лицо Клинта, но не отодвигается от своей жертвы, пока Коулсон не подходит вплотную. Тот переводит взгляд с одного подчиненного на другого и обратно. И Клинт видит в его глазах скрытый гнев, когда тот смотрит на Джеймисона, и беспокойство при взгляде на него самого. — Просто разошлись во мнениях, — беспечно произносит он, стараясь казаться убедительнее, но Коулсон хмурится и незаметно поворачивается так, что оказывается лицом к Джеймисону, слегка загораживая собой Бартона. Тот понимает, что Коулсон почувствовал напряжение в его голосе. Ему должно быть досадно из-за того, что начальник пытается прикрыть его, но на самом деле в душе он просто потрясен тем, что смог вызвать в другом мужчине порыв защитить его. Джеймисон скрещивает руки на груди, закрываясь: — Мы просто разговаривали, сэр. Клинт наклоняется, чтобы поднять футляр с луком: — Да, и теперь разговор закончен. Впрочем, он был закончен, еще не начавшись. Джеймисон наступает на ремень сумки Клинта, прежде чем тот успевает поднять ее. — Ага, как же. Я так не думаю. Клинт выпрямляется и смотрит Джеймисону в глаза, сейчас ему по хрену, что приходится смотреть на целый фут вверх. — Убери ногу, пока я не сломал тебе колено. — Хотел бы я посмотреть на то, как ты попытаешься это сделать, — Джеймисон шагает вперед, грудью задевая плечо Коулсона, и тот отлетает на Клинта. Коулсон отталкивает Джеймисона обратно и твердо кладет руку на плечо Клинта, чтобы удержать того от нападения на зарвавшегося альфу. — Агент Бартон попросил вас уйти, Джеймисон, — категорично произносит Коулсон. — Вам придется уйти. Коулсон не выше Клинта, он невысок для альфы, и Клинт представляет, сколько у него проблем из-за этого. Но, хотя Джеймисон возвышается над ним, как и над Бартоном, Коулсон стискивает челюсти, смотрит ему прямо в глаза и не отступает ни на шаг. Его рука все еще сжимает плечо Клинта, словно выжигая на нем клеймо. — Ты очень храбрый, когда тебя загораживает вышестоящий офицер, да, Бартон? — огрызается Джеймисон. — Предполагаю, вас уже отстраняли от дел, агент Джеймисон, — четко произносит Коулсон, и в его словах нет вызова, только спокойная уверенность. Несмотря на невысокий рост, именно он сейчас — доминирующий альфа, и ему не нужны феромоны, размер или громкий голос, чтобы доказать это. — Ваше поведение, как во время операции, так и после нее, — незрелое, непрофессиональное и неприемлемое. Я накладываю на вас взыскание и предлагаю вам уйти, прежде чем вы усугубите ситуацию, напав на вашего напарника или вышестоящего офицера. Джеймисон смотрит на него, разинув рот: — Взыскание? За что? За ругань? Здесь что, детский сад? Что за гребаная херня, Коулсон, все знают, что Бартон — ваш любимчик. Хотя он и бракованный. Да он поднялся так высоко в Щ.И.Т.е только потому, что вы позволяете ему врать, а потом оправдываетесь за него. Ему не место среди нас. — Агент Бартон — непревзойденный профессионал, и его пребывание в верхнем эшелоне этой организации не нуждается в объяснениях. А вот что ты все еще делаешь в Щ.И.Т.е, я не знаю, и вопросов у меня больше с каждой секундой. Джеймисон фыркает: — Я могу сказать то же самое и о тебе. Посмотри на себя, старикан, ты же просто коротышка. — Эй! — возмущается Клинт, но рука Коулсона коротко сжимается на его плече, утихомиривая. — Возможно, пришла пора произвести замену в руководстве. Фил отпускает Клинта и расправляет плечи, глядя в упор на Джеймисона. — Ты серьезно бросаешь мне вызов, щенок? — в голосе Коулсона только недоверие и ни малейшего намека на угрозу. Клинт облизывает губы, он не может произнести ни слова, потрясенный невероятной тупостью Джеймисона. Коулсон стоит перед ним, слегка перекатываясь с пятки на носок, его плечи кажутся очень широкими под пиджаком, и Клинт возбужден, как никогда в жизни. — Не такая уж это для меня проблема, — ухмыляется Джеймисон, меряя Коулсона взглядом. С рычанием он бросается на начальника, снова толкая его на Клинта. Бартон по инерции отлетает к стене и сильно врезается в нее головой, на мгновение выпадая из реальности. Когда перед глазами перестают мелькать яркие точки, он видит, как Коулсон предплечьем блокирует удар Джеймисона, в то же время подставляя ногу, чтобы свалить здоровяка на пол. Джеймисон падает, пытаясь пальцами зацепиться за Коулсона, хватает его за галстук и дергает вниз. Они приземляются с глухим стуком, и Джеймисон переворачивается, чтобы подмять противника под себя, но Коулсон бьет его головой в нос, закидывая на него ногу, затем лупит того в солнечное сплетение, заставляя бедолагу задохнуться. Агент Коулсон отодвигается, затем, используя инерцию, снова перекатывается вместе с Джеймисоном, пока не оказывается стоящим на коленях на груди противника: одна рука сжимает рабочее запястье Джеймисона, вторая держит его за горло. Он сжимает обе руки, и Джеймисон захлебывается криком, безрезультатно пытаясь вырваться из хватки. — Ты отстранен, — сообщает ему Коулсон — он, оказывается, даже не запыхался. Он элегантно поднимается на ноги, оставляя задыхающегося Джеймисона распростертым на полу. — Убирайся на хрен с моих глаз. Он отворачивается от Джеймисона и шагает к Клинту, который дрожит, вжавшись в стену, пальцами впиваясь в штукатурку. Он почти не дышит — так его потрясла картина доминирования Коулсона. — С тобой все в порядке? — осторожно спрашивает Коулсон. Позади Джеймисон со стоном перекатывается на четвереньки, затем поднимается на ноги и, спотыкаясь, бредет по коридору. Если бы у него был хвост, он бы был плотно прижат между ног. Коулсон даже не оглядывается. — Все ли со мной в порядке? Иисусе, сэр… Коулсон опьянен успехом, глаза сияют, а на скуле начинает наливаться синяк. Клинт думает, как отреагировал бы Коулсон, если бы он сейчас прижал его к стене и предложил минет в честь победы. — Ты дрожишь. «Это была самая возбуждающая вещь, которую я видел, еще бы, бля, мне не дрожать», — думает Клинт. Но вслух говорит, мотая головой и откашливаясь, другое: — Ну да, треснулся головой, но колокол в ушах уже затихает, так что я в порядке. Коулсон обеспокоенно хмурится, он осторожно приподнимает подбородок Клинта, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. Он слишком близко. Чересчур слишком близко. Внимание Коулсона сейчас нужно Клинту меньше всего, потому что он крайне нервничает. Если он сейчас сделает предложение куратору прямо в коридоре — это ничем хорошим ни для кого не кончится. Он отводит взгляд, осторожно высвобождается из рук Коулсона, наклоняется, чтобы подхватить футляр для лука и сумку со снаряжением. — Э-э-э, я пойду сдам свои вещи и посплю немного. Со мной правда все хорошо, сэр. И, кстати, это было впечатляюще. — Глупый щенок, — говорит Коулсон, закатывая глаза. — Не первый, кого я уложил, и, очень вероятно, не последний. Он вздыхает и глядит, нахмурившись, на свой испорченный галстук. — Похоже, мне придется писать не одну объяснительную. Вы уверены, что с вами все в порядке, Бартон? Клинт кивает: — Я в порядке, сэр. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — Коулсон отводит взгляд, но затем вновь смотрит на него. — Вы ведь позвоните мне, если вам что-нибудь понадобится? Если вы дезориентированы, может быть, нам следует… — Я в порядке, мама! — смеется Клинт, стараясь не обращать внимание, как ему нравится, что кто-то заботится о нем, беспокоится, все ли с ним в порядке. — Пойду, кину учебником в того мерзавца. Коулсон ухмыляется и уходит. Клинт смотрит ему вслед: в походке агента читается легкое самодовольство из-за того, что он не уронил авторитет, костюм Коулсона едва помялся, несмотря на драку, и Бартон неожиданно ощущает жгучее желание заполучить то, что точно никогда не будет его. Он качает головой, удивляясь собственному идиотизму, и с вещами направляется в оружейную. Клинт без слов сдает свое снаряжение и отправляется в комнату, которую ему выделили на ночь. Уровень адреналина после стычки с Джеймисоном опускается, и у него начинает болеть голова. Он чувствует себя как-то странно, как будто собственная кожа ему тесна, и Клинту очень хочется в душ. Он старается вспомнить, как Джеймисон выглядел на полу, побежденный и униженный, а не зацикливаться на его словах. — Он идиот, — убеждает Клинт себя, пока раскладывает свою экипировку. — Не обращай внимания на долбаные слова, которые он, бля, пропердыкал. Но это не так уж легко, тем более некоторые слова были правдой. Ты бесполезный. Никто тебя не хочет. Он прислоняется лбом к прохладной плитке, которой облицована стенка душа. Пусть горячая вода смоет с него всю боль и страдания. Он слышит эти слова всю свою жизнь, он научился смеяться над ними, притворяясь, что они не впиваются в него, словно осколки стекла. Бракованный. Несвязанная омега в возрасте 38 лет — это и так редкость, но у Клинта вообще никогда не было течки. И врачи не знали, как объяснить этот феномен, а ведь на Щ.И.Т. работали лучшие светила медицины. Его тело в идеальной форме, у него великолепное воображение и здоровое либидо. Просто ни один человек не подходит Клинту настолько, чтобы вызвать у него течку. Никто не хочет его. Вытершись полотенцем, он натягивает спортивные шорты и футболку Щ.И.Т.а и встает посередине своей крохотной комнаты, потягиваясь. Он чувствует себя то ли больным, то ли на взводе, и не может понять, чего он хочет — найти на базе спортзал и выбить все дерьмо из боксерской груши или завалиться на кровать и проспать неделю. В животе урчит, и Клинт кратко обдумывает возможность поискать на базе кафетерий, если он тут, конечно, имеется. А может быть, здесь есть просто автоматы с едой где-нибудь в конце коридора. Но он не хочет никого встретить, пока ищет спортзал или кафетерий. Только не сейчас, когда он так странно себя чувствует. Он вытаскивает из рюкзака пару протеиновых батончиков и бутылку «Gatorade», а затем снова чистит зубы, стараясь при этом не смотреть в зеркало. Установив будильник на своем телефоне, он кладет его на прикроватную тумбочку и выключает свет. Его тело привыкло улучать любую возможность для отдыха, поэтому он засыпает в считанные секунды. ~ ~ ~ ~ ~ Клинт стонет, просыпаясь, и скидывает одеяло. Сейчас все еще ночь, Бартон может определить, что спал совсем недолго, но он чувствует себя… странно. У него жар и слабость, мозг затуманен, и кажется, что под кожей бегают муравьи. Ему нужно… да не знает он, что ему нужно. Он болел гриппом, травился дюжиной разных продуктов — а пару раз его травили намеренно — но сегодняшнее состояние ни на что не похоже. Сильная, неприятная дрожь сотрясает его, и он стонет, пытаясь свернуться в клубок. Он задыхается, когда ткань футболки трется об его соски. Прямо как наждачная бумага. Соски напряжены, раньше они никогда не были такими чувствительными. Клинт с опозданием осознает, что возбужден. Его член такой тяжелый и твердый, что им можно гвозди забивать. Клинт стонет, чувствуя, как при движении член трется о шорты. Бартон двигается снова — и теряется в ощущении изысканной пытки. Похоже, он весь мокрый — от пота, преэякулята или смазки. А может, от всего вместе. — Это наверняка был блядский эротический сон, — он буквально квакает, настолько пересохло в горле, и он злится на себя, что забыл об этом. Его сотрясает еще один приступ дрожи, желудок сжимается, руки хватают пустоту. Клинт стискивает зубы, но стон все равно срывается с его губ. Он хочет вскочить и хочет лечь, хочет кататься и извиваться на простынях, пока не кончит, но этого мало, он знает, что этого не хватит. Он чувствует себя пустым. Ему нужно… ему нужно… Телефон оказывается в дрожащей руке прежде, чем он осознает, что набирает номер. — Коулсон. Голос Коулсона абсолютно деловой, даже посреди ночи, и его звука достаточно, чтобы Клинта снова залихорадило. Он низко стонет и слышит в трубке шуршание ткани. — Бартон? Вот сейчас голос Коулсона звучит встревоженно, и Клинт представляет себе, как тот сидит на кровати с взъерошенными волосами, пижамная рубашка облегает грудь… Клинт выдыхает и скользит свободной рукой вниз, чтобы сжать член через шорты. — Бартон? Докладывай! — Вы… вы сказали звонить, если мне нужно будет… О Боже, — стонет Клинт. Наверное, он должен чувствовать смущение из-за того, что вот так звонит Коулсону, прямо сейчас, в таком состоянии. Но он может думать только о том, каким пустым он себя чувствует, как сильно хочет, как много ему нужно. — Ты ранен? Бартон? Клинт! Отвечай! — Пожалуйста, сэр… — все, что он смог выдавить. — Я иду. — Коулсон? Фил? — всхлипывает Клинт в тишине и понимает, что тот нажал на «отбой». Бартон скулит из-за того, что его оставили одного в темноте. «Никто тебя не хочет», — злобно сообщает ему внутренний голос. — Нет, — выдыхает он. — Нет, Фил сказал, что идет. Он придет сюда, и все наладится. Все будет в порядке. Коулсон идет, он поймет, что надо делать… Телефон падает из его пальцев, когда он сворачивается в клубок и трясется. Он словно дрейфует, теряясь в ощущениях и желаниях. Проходит какое-то время — может быть, секунды, может быть, часы, а затем раздается резкий стук в дверь. Он подпрыгивает от неожиданности, вскрикивая, когда сверхчувствительная кожа трется об одежду и простыни. — Бартон? — голос Коулсона тихий, но твердый, и Клинт стонет, услышав его. — Бартон, ты меня слышишь? Открой дверь или хотя бы скажи, что с тобой все в порядке. Клинт заставляет себя распрямиться и скатывается с кровати, при этом чуть не падает, вся присущая ему ловкость куда-то исчезает. Шатаясь, он делает несколько шагов к двери, нашаривает ручку мокрыми от пота руками, пока ему не удается открыть дверь. Фил стоит там, он выглядит взволнованным. Затем его глаза широко распахиваются, ноздри раздуваются, и он отступает на шаг назад, уставясь на Клинта. Потом бросает быстрые взгляды направо и налево, проверяя коридор. На Филе футболка Щ.И.Т.а — в точности как на Клинте. Еще на нем спортивные штаны и кроссовки на босу ногу, в обычных обстоятельствах сердце Клинта сразу пустилось бы вскачь при таком виде. Но сейчас Бартона чересчур отвлекает запах Фила. Коулсон так замечательно пахнет. Нет, он всегда хорошо пахнет, но прямо сейчас его аромат глубже, богаче, в нем больше мускуса, и у Клинта все силы уходят на то, чтобы одной рукой вцепиться в ручку двери, другой — в притолоку. Главное — не броситься к Коулсону, не зарыться лицом в его шею и не начать просто вдыхать его запах. Безумное желание, пронизывавшее его с момента пробуждения, затихает, медленно пульсируя в венах, чувство, будто под кожей бегают муравьи, исчезает. Клинт вдыхает, до отказа наполняя легкие запахом Фила, позволяя ему успокоить себя. — Тебе не следует выходить наружу, — говорит Фил и шагает внутрь, осторожно берет запястье Клинта и разжимает его пальцы с побелевшими костяшками, вцепившиеся в дверной косяк. Клинт стонет от касания и взамен хватается за руку Фила. — Давай зайдем в комнату. — Черт, сэр, вы так хорошо пахнете, — говорит ему Клинт, подавляя желание свернуться в руках Коулсона. Он силой заставляет себя отойти от Фила, но его комнатка слишком мала, теперь все в ней пахнет Коулсоном. Он крепко обнимает себя руками, всхлипывая, когда футболка снова задевает сверхчувствительные соски. Он трет ладонями лицо: — Господи, сэр, извините меня, я не должен был… Я не знаю, что со мной не так. Я очень странно себя чувствую. — У тебя течка, Клинт, — мягко говорит Коулсон, и Клинт выныривает из своих ладоней, чтобы уставиться на него. — Нет, — говорит он, тряся головой. — Нет, у меня… У меня не бывает течек. — Поверь мне, — говорит Коулсон с неловким смешком. — У тебя точно течка. Клинт снова качает головой, на этот раз пытаясь лучше сфокусироваться, сконцентрироваться, чтобы изучить Коулсона. Тот, весь покрасневший, прижимается спиной к закрытой теперь двери. Его глаза темные и голодные, а ноздри раздуваются при малейшем движении Клинта. Спортивные штаны Фила свободные, но не настолько, чтобы скрыть возбуждение владельца, и Клинт думает рассеянно: «Это я с ним сделал. Он возбужден из-за меня». Стон желания сам вырывается из его горла, и ноги ослабевают. Коулсон тут же вздрагивает при этом звуке. — Я должен идти, — говорит он резко. — Я не должен быть здесь, уж точно не сейчас. — Что? — Хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонил? — Ты… ты уходишь? — ноги Клинта окончательно отказывают, и он падает на кровать, уставясь на Коулсона. Коулсон глубоко вдыхает, затем зажмуривается и выдыхает. Его руки сжимаются в кулаки. — Я не тот, кто тебе сейчас нужен, — напряженно говорит Коулсон, как будто заставляя себя сохранять спокойствие. — Ты знаешь… ты догадываешься, что вызвало твою течку? Клинт смеется, понимая, что смех звучит слегка истерично. Он заставляет себя встать и на неверных ногах плетется к Коулсону. — Он говорит, что не тот, кто мне нужен. Знаю ли я, что могло вызвать течку? Господи, Коулсон, как насчет человека, который первым стал доверять мне? Единственного мужчины, которому я доверял настолько, чтобы разрешить прикрывать мою спину в стычке с долбаным сверхагрессивным мудаком? Того, кто защищает меня лично и профессионально, при этом доверяя мне самому заботиться о себе? Как насчет того, кто швыряет на пол гребаного задиру, не успел я моргнуть, а затем поворачивается ко мне и спрашивает, все ли у меня в порядке? Как насчет того, блять, что ты прибежал сюда сразу после моего звонка, толком не одевшись, чтобы убедиться, что со мной все хорошо? Как думаешь, может, что-то из вышеперечисленного спровоцировало течку? Коулсон смотрит на него, широко распахнув глаза и не произнося ни слова. Они стоят так близко друг к другу, что Клинт видит мелкие бисеринки пота на лбу Фила, едва наметившиеся веснушки — они появляются каждый раз, когда Коулсон проводит длительное время на солнце. Он должен отойти, он знает, дать Филу свободное пространство, но его запах так пьянит, что Клинт хочет утонуть в нем. Желание снова жадно пробирается под кожу, и Бартон вздрагивает. — Пожалуйста, — шепчет Клинт, закрыв глаза и дрожа от переполняющих чувств. Он сжимает кулаки, чтобы не вцепиться руками в плечи Коулсона и не встряхнуть его как следует. — Пожалуйста, Коулсон, я все перепробовал. Я читал учебники, самоучители, гребаный «Космо». Делал все, что мне велели. Секс на одну ночь, свидания, длительные отношения, которые переходят в постель, платоническую дружбу, которая перерастает в отношения, перепихоны в туалетах разных забегаловок. Я жил в соседних комнатах с каждым гребаным агентом и куратором Щ.И.Т.а, кажется, даже с тобой, и ничего не срабатывало до нынешнего момента. До сегодняшнего дня. Пожалуйста, если ты хочешь меня хотя бы чуть-чуть, пожалуйста, не оставляй меня так. Он всхлипывает от облегчения, когда Коулсон его обнимает, при этом одной рукой беря его за подбородок и прижимая к себе так, чтобы голова Клинта легла ему на плечо. — Хорошо, — мягко говорит Коулсон. — Хорошо, Клинт, если ты уверен, что ты этого хочешь, что ты хочешь меня… — Да! Пожалуйста! Я хочу этого! Я хочу вас, так сильно, сэр, пожалуйста… — Тебе придется перестать называть меня Коулсоном и сэром, если мы собираемся заняться этим, — резко произносит он, с ноткой доминирования в голосе, Клинт стонет и всхлипывает в его объятиях. — Извините, — говорит он. — Извините, сэ… Я не… Как же мне звать вас… тебя? Альфа? Извини, альфа. Извини… Просто скажи мне, пожалуйста, я хочу… «Я хочу быть идеальным для тебя», — думает Клинт, но прикусывает язык, чтобы не выболтать все, сгорая от желания. — Фил, — отвечает тот, одной рукой гладя Клинта по спине. Вероятно, он хочет таким образом успокоить Бартона, но сейчас эти движения только разжигают огонь в венах Клинта. — Меня устроит «Фил». Коулсон утыкается носом в щеку Бартона, глубоко вдыхает, при этом его грудь соприкасается с клинтовой, и тот задыхается и вскрикивает от внезапного ощущения, и когда он так делает, Коулсон — нет, Фил, отчаянно думает Клинт — набрасывается на его губы с яростным поцелуем. Клинт сгорает от желания и плавится в поцелуе, открывая рот под напором Фила, и язык партнера устремляется внутрь, чтобы попробовать его на вкус, заявить на него свои права. Клинт дрожит в объятиях Коулсона, желание нарастает глубоко внутри. Фил двигается медленно, его руки словно выжигают клеймо на талии Клинта, прямо через тонкую футболку, уже промокшую от пота. Его бедро скользит между бедер Клинта, чтобы сильнее прижать его к себе, руки соскальзывают вниз, плотно обхватывают задницу Клинта, и тот задыхается. Так хорошо, ему так хорошо, но этого малого, так что хочется кричать от разочарования. Он отрывается от рта Фила, снова утыкается лбом в его плечо и вдыхает полной грудью аромат, даже когда отчаянно трется о бедро партнера. — Еще, — стонет он. — Боже, мне нужно больше, я хочу тебя, Фил. Пожалуйста… — Да, — шипит тот, покусывая Клинта за подбородок, из-за чего тот вцепляется ему в плечи и закидывает голову назад, давая лучший доступ. Он полностью растворяется в ощущении губ Фила на своей пылающей коже, извивается в руках партнера, выстанывая его имя. Ноги Клинта наталкиваются на кровать, он понятия не имеет, как они с Филом здесь оказались или куда делась его футболка, да ему и наплевать. Он карабкается на кровать, раскидывается на ней и смотрит на Фила. — Ты только посмотри на себя, — рычит Фил, одной рукой лениво обхватывая свой член, и Клинт облизывает губы. — Такой восхитительный, ты ведь будешь для меня очень хорошей омегой, правда? — Да, сэр, хорошей. Я буду очень хорошей омегой, — говорит Клинт на одном дыхании, а затем вздрагивает. Пиздец, Фил попросил его всего об одной вещи, а он уже все похерил. — Фил, прости, Фил. Прости меня… — Тс-с-с, — говорит Фил, быстро снимая футболку и забираясь на кровать, чтобы накрыть собой Клинта. Тот выгибается под ним, подставляя горло губам Фила, но Коулсон не впивается в него, а нежно целует и гладит по щеке. — Все в порядке, Клинт, это для тебя в новинку, я понимаю, что все внове, и тебе сейчас трудно сконцентрироваться. Я не злюсь, я никогда не буду на тебя злиться, особенно когда мы вместе, как сейчас. — Он так нежно целует Клинта в щеку, что тому хочется разрыдаться. — Я просто хочу сделать тебе хорошо, я собираюсь как следует позаботиться о тебе, мой прекрасный омега. — Да, умоляю, — говорит Клинт, чувствуя, как волны страсти и желания обрушиваются на него. — Да, пожалуйста, я хочу быть твоим омегой, сделай меня своим, пожалуйста. Фил выцеловывает дорожку вниз по груди Клинта, его горячий рот накрывает один сосок, пальцы нежно поглаживают второй, и Клинт вздрагивает и кричит. — Блять! — выдыхает он. — О Боже мой, умоляю, Фил, умоляю! Фил продолжает дорожку поцелуев по трепещущему животу и дразняще прикусывает кожу прямо над резинкой клинтовых шорт. Затем приспускает их, и воздух комнаты кажется таким холодным сверхчувствительной коже Клинта. Его задница и бедра покрыты смазкой, и Фил одобрительно урчит, проведя там пальцами, а затем гладит по всей длине твердый член Клинта. — Ты такой мокрый из-за меня, — бормочет он, окончательно стаскивая шорты с Клинта и отбрасывая их в сторону. — Такой подготовленный. — Да, о Боже, пожалуйста, Фил. У меня никогда так не стояло, не было столько смазки, ни для кого. Только для тебя, — говорит ему Клинт, переворачиваясь на живот. Он вжимается лбом в прохладные простыни и поднимает задницу, широко расставляя колени и демонстрируя себя своему альфе. Его задница скользкая, горячая и очень, очень готовая к вторжению. — Гребаный Иисусе, Клинт, — рычит Фил. Он хватает половинки Клинта, раскрывает их шире, большими пальцами скользя по смазке и кружась вокруг отверстия. Бартон всхлипывает и подается навстречу прикосновениям. Фил проскальзывает двумя пальцами в его анус, растягивая его, и это так здорово, так правильно, но мало. — Пожалуйста, — говорит Клинт сквозь зубы.— Умоляю, Фил, я готов, я хочу большего, мне нужен ты, Господи, я не могу больше ждать. Фил успокаивающе гладит его по спине, и кровать прогибается, когда он подбирается ближе. Коулсон снова накрывает Клинта своим телом и целует в шею. Клинт чувствует член Фила — горячий, твердый, идеальный — тот скользит по смазке, так и текущей из задницы. Тогда Бартон стонет и подается навстречу. Фил глубоко вдыхает: — Тебе не придется больше ждать. Я дам тебе все, что тебе нужно, Клинт, — говорит он, упираясь головкой члена в отверстие. — Нам обоим будет очень хорошо, обещаю. Он двигает бедрами, и крупная головка мягко прижимается к анусу, легко скользит по влажной коже, настойчиво раскрывая Клинта, и не останавливается, пока бедра не упираются прямо в задницу. Клинт стонет, извиваясь, отверстие сжимается вокруг горячего члена. Он чувствует себя заполненным, растянутым и желанным — он никогда не чувствовал подобного раньше. Без предупреждения, Фил выскальзывает из него, а затем снова движется вперед, глубоко входя в тело Клинта еще раз, прежде чем требовательно задать ритм. Клинт кричит, стискивая пальцами простыни, когда он принимает более устойчивую позу, выгибая спину, чтобы принимать равномерные толчки. Фил крепко держит его за бедра, член внутри него горячий, толстый и идеальный, и неугасающий огонь в венах Клинта потухает, переходя в усиленно пульсирующее наслаждение, острые ощущения пронизывают его с каждым толчком. Когда Фил резко засаживает ему, он выкрикивает свое удовольствие в насыщенный ароматом альфы воздух. Узел Фила растет, теперь с каждым толчком он проникает в анус, и дыхание Клинта становится прерывистым из-за нахлынувших ощущений. — Пожалуйста, — взмаливается он. — Да! О Господи, Фил, это так охрененно хорошо, пожалуйста! — Ты хочешь получить мой узел? — требует ответа Фил, сопровождая толчком каждое слово. — Хочешь, чтобы я повязал тебя, заполнил тебя полностью? Ты будешь моим идеальным омегой и примешь все от меня? — Господи, да, хочу тебя всего! Пожалуйста… Он вскрикивает, когда Фил сильнее стискивает его бедра, врываясь в него жестче, его набухший узел входит и выходит из Клинта, шире растягивая его отверстие, пока Бартон не начинает извиваться от ощущений, серебристые вспышки пылающего жара сверкают сквозь удовольствие. Наконец, узел становится слишком большим, и Фил останавливается. Его узел давит на колечко ануса Клинта с невероятной силой. Бартон стонет и подается назад, отчаянно стараясь принять его, принять Фила полностью, окончательно стать его омегой. Фил стонет и делает последний сильный толчок, пальцы скользят по бедру Клинта и обхватывают ноющий член любовника, когда узел исчезает внутри того. Наслаждение и чувство заполненности — его никогда в жизни не заполняли настолько, внезапное, постоянное давление на простату, влажные пальцы Фила, скользящие по его члену, — все это захлестывает его, и Клинт кончает, крича от удовольствия в простыни. Все это время Фил трахает его, он стонет от удовольствия, когда оргазм Клинта становится толчком для его собственного. Он входит в Клинта короткими, вращающимися движениями, он всего лишь двигает невероятно увеличившимся узлом внутри Клинта, и это ощущение всепоглощающее и невероятное. Клинт всхлипывает и дрожит, обмякая в объятиях Фила, его член слабо дергается от последних толчков. Он безвольно подчиняется, когда Фил подтягивает его к себе и укладывает набок рядом. Он прижимает Клинта к груди, зацеловывая его шею, плечи, руки — куда только может дотянуться. Его член еще дергается в Клинте, пока Фил содрогается от оргазма. — Такой прекрасный, — бормочет он, зарываясь носом во взмокшие от пота волосы на затылке Клинта. — Мой идеальный омега, настолько подходящий для меня, настолько восхитительный. Ты был таким великолепным, когда кричал от удовольствия. Я не могу дождаться, когда увижу это снова. В следующий раз я хочу видеть твое лицо, твои невероятные глаза, когда ты кончаешь. Боже, Клинт, это было лучше, чем я мечтал. Клинт напрягается в его руках — если, конечно, это можно так назвать, поскольку сейчас ему кажется, что вместо мышц у него внутри вареная лапша. — Ты мечтал о нас? — тихо спрашивает он. Фил переплетает их пальцы, затем поднимает соединенные руки, чтобы нежно поцеловать пальцы Клинта. — Я хотел этого — хотел тебя — с тех пор, как ты был болтливым недисциплинированным стажером, который разбил нос мудаку-альфе, лапавшему тебя, хотя и думал, что за это тебя вышвырнут из Щ.И.Т.а. Ты просто бесподобен, Клинт Бартон, и если бы я подозревал, что у меня есть хотя бы один шанс сделать тебя моим, я бы пошел ради этого на что угодно. Клинт начинает ворочаться, чувствуя себя неудобно от комплиментов, но застывает со стоном, когда задевает узел Фила внутри. Фил целует его в щеку, потираясь носом о пылающую кожу: — Почему ты никогда ничего мне не говорил? Клинт пожимает плечами: — Я не думал, что заинтересую тебя. Я бракованный… — Больше не говори так, — резко велит Фил, и его приказной тон заставляет Клинта вздрогнуть. Коулсон явно чувствует это, поскольку гладит его руки, прежде чем снова заключить в свои объятия. Его голос нежен, но тверд, когда он говорит: — Ты не бракованный, и даже если у тебя никогда не было течек раньше, если у тебя их больше не будет, ты здоров и невредим, ты заслуживаешь любви и уважения, и всего самого лучшего. В голосе Фила столько ярости и в то же время столько любви и нежности, что Клинт никак не может осознать, что все эти чувства вызваны им. — Я никогда раньше ни у кого не вызывал течку, — тихо сообщает Фил, и Клинт дергается от неожиданности. — Я помогал нескольким омегам пережить их течки, когда не было других вариантов, но никто… раньше никто не был связан со мной настолько сильно. Я пришел к выводу, что просто не судьба, что это… не для меня. Что я на это не способен. — Да все с тобой нормально! — сердито произносит Клинт. Он пытается извернуться в руках Фила, чтобы заглянуть тому в глаза, и оба ахают от соприкосновения сверхчувствительной кожи. Фил целует кончик носа Клинта, затем его губы, мягко, нежно и невинно, на полном контрасте с тем, как пошло сплетены их потные конечности, а узел Фила все еще находится глубоко внутри Клинта. — Если я не бракованный, то ты тоже, — мягко говорит он. — Мы просто ждали друг друга, ждали этого момента — и все. — Мы потеряли так много времени, — печально говорит Клинт. — Столько времени мы могли бы провести вместе. — Нет, — твердо отвечает Фил. — Думай о том времени, которое мы получили сейчас, о будущем, которое мы проведем вместе. Я знаю, что это слишком поспешно — задавать такой вопрос после одной течки, тем более, что эта течка еще не совсем закончена, но я не хочу больше тратить время без пользы. Ты будешь моим омегой, Клинт? Позволишь мне заботиться о тебе, защищать тебя, доставлять тебе удовольствие? Глаза Фила серебристо-голубые, радостные и немножко сонные от удовлетворения, и Клинт не может отвести взгляд. — Я уже твой, — говорит он, вжимаясь в руки Фила и наслаждаясь тем, как Фил держит его в объятиях, словно что-то нежданное и драгоценное. — Думаю, я всегда был твоим. Конец.