Равноценность

Юнджи не ревнует. С чего бы ей, блядь, ревновать? Они ведь не встречаются, иногда Мин Юнджи думает, они даже не дружат по-настоящему. Если хорошо поразмыслить, отношения у них вообще никакие, где-то на уровне «мы просто трахаемся и ведем себя так, как будто несколько лет в браке по расчету». Юнджи от этого немножечко больно, ровно в той степени, чтобы свалить все на женские перепады настроения и ПМС. Юнджи и сваливает. Она слишком долго и тщательно строила образ холодной, неженственной (хотя тут особенно стараться и не пришлось) девушки, чтобы обращать внимание на каких-то смазливых мужиков. Юнджи так долго надевает эту маску, что почти целиком приросла к ней. Может быть, действительно выросла и сама стала такой: она не знает. А Джин… Джин всего лишь смазливый мужик; принцесса в розовом, мамочка, так? Юнджи знает: не так, они слишком тесно общаются, чтобы можно было быть слепым и не видеть дальше сценического образа. Юнджи не хочет в этом признаваться. У нее немного прокуренный голос, хотя она вроде как бросила, всегда низкий: такой, чтобы неплохо рэповать и весьма посредственно петь. Ее бы не взяли в сладко-ванильные женские k-pop группы, да Юнджи и не рвется. У Джина охренительно красивый голос и мало строчек в песнях. Правда, ей не нужно больше строчек, чтобы убедиться в этом, и даже сольные песни — не нужны. Ей нужен его смех, тот самый, когда сначала смотришь на окна, чтобы узнать, что за работник чистит их до блеска, а потом соображаешь. Ей нужен его спокойный голос, когда вне камер и не нужно строить из себя дурачка. Ей нужны его стоны: низкие, чисто-мужские, с прорывающимся рычанием. Мин кусает губу. Все дерьмо в том, что ей его голос нужен, а ему — нет. Джин — та самая хитрожопая сволочь, которая умудряется встречаться с девушками так, чтобы об этом никто не прознал. Юнджи мечется и злится внутри всякий раз, когда он в очередной раз уходит, но внешне — само равнодушие. Джин часто меняет девушек, судя по запахам духов после его походов и прицепившимся волосам. Для Юнджи же Джин — единственный мужчина. Оно и понятно, на Юнджи как на девушку даже макнэ в период своих недотрахов не смотрит (она для него — уважаемая нуна, вы что), а Джин… Юнджи его не стоит, в общем. Она знает. Это не мешает ей психовать, когда он уходит к какой-то суке на одну ночь. Хотя, если уж честно, Юнджи от этих девочек на ночь мало чем отличается, разве что находится близко. Разве что вне постели у них хорошие, домашне-ленивые отношения. Входная дверь открывается, когда часы показывают далеко за полночь. Сокджин открывает и закрывает дверь осторожно, чтобы не разбудить свою соседку, не зная, что она не спит. Мин легко улыбается. В том, чтобы делить комнату с Джином, есть много причин, и его забота о спокойном сне своей соседке — одна из них. Ким Сокджин плюхается на кровать и затихает. Юнджи мнется, сминает в руках уголок одеяла и сводит колени вместе. Она знает, что Джин, скорее всего, устал, но ей сегодня так хочется. Последнее время у них слишком плотный график, а Юнджи чрезмерно ленива, так что все, что она делала последние три недели в свободное время, укладывалось в слово «сон». Сегодня немного по-другому; у них появилось чуть больше свободного времени, а завтра никуда не идти, поэтому можно поздно лечь спать и так же поздно проснуться. Сокджин всегда ловит эту возможность отдохнуть на ура. Юнджи принюхивается, улавливая слабый запах женских духов, и злость мгновенно плещется по венам, отдавая жаром в висках. — Ну и как она? — почти, — почти, — равнодушно спрашивает Юнджи. Вроде как ее не волнует, вроде как она согласна делить своего, — ага, даже вот так собственнически, — мужчину с другими шлюхами, и ей ничего. Вроде как. — Нормально, — отзывается Сокджин. В его голосе почему-то ни грамма сонливости, и Юнджи желает рискнуть. Мин ненавидит делиться, вообще-то, Сокджина это тоже касалось бы, не будь он живым человеком. Сама мысль, что она будет спать со своим человеком, который недавно спал с другой, вымораживает. Мин отбрасывает одеяло и идет на другую половину комнаты, переступая с пятки на носок. От Джина несет крепким алкоголем, перебивая запах женских духов, Юнджи даже отшатывается поначалу, морщась, хотя сама любитель выпить чего покрепче и к запахам привыкла. — Налакался, — констатирует она. — Странно, что выглядишь таким трезвым. Джин убирает руку от глаз, и Мин мысленно вздрагивает, так колюче на нее смотрят чужие глаза. Они сверлят друг друга холодными высокомерными взглядами еще несколько секунд, прежде чем Юнджи, хитро сощурив лисьи глаза, скажет: — Да тебя не иначе отшили. Сокджин поджимает губы и снова утыкается в сгиб локтя. Юнджи понимает, что да, это то редкое явление, когда красавчику не дают. — Оу, — хмыкает она. Невольно растягивает губы в шкодливой, предвкушающей улыбке. — Как же она могла? Мин поправляет съехавшую с плеча широкую футболку, старую сокджиновскую, которая села после стирки и потому была отдана в добрые руки, и седлает его бедра. — Блядь, — несдержанно выругивается Юнджи и коротко вздрагивает, когда нежная кожа бедер касается грубой ткани штанов. Сокджин принарядился: обтягивающие штаны с кожаными вставками, — Юнджи бы очень хотела посмотреть на его бедра сейчас, — некогда тщательно выглаженная белоснежная рубашка, закатанная на рукавах. Мин приглядывается и видит маленькое темное пятнышко на груди. Наверняка плеснул алкоголем, а потом мысленно матерился минуту, чистоплюй. Даже часы натянул. — Фрик, — фыркает Юнджи и делает первое пробное движение. Контраст холодной кожи и джинсы и напрягшиеся мышцы под ней — восхитительно. У Джина красивые ноги. Не Намджун, конечно, у которого тело: 70% ног, 30% всего остального, и не выросший в маленькое чудовище макнэ с бедрами, которыми душить врагов можно, но тоже охуенный. Юнджи маленькая полторашка, а у Кима метр восемьдесят в холке. Пропорционально длинные руки, длинные ноги. Длинный член, опасно близко к которому Юнджи двигается. Джин убирает руку и смотрит слишком спокойно, позволяя делать Мин все, что ей захочется. — Она не могла, — черт возьми, у него даже дыхание не сбилось, пока Юнджи мокнет от одного только предвкушения и крепких мышц между ее ног. — Ее неожиданно появившийся парень — мог. Мин смеется, сбрасывая одним движением волосы с лица назад. После принятого душа кончики слегка завились. — Вот как, — старается как можно спокойнее произнести, но все равно срывается на последних звуках. Ускоряется, потираясь промежностью о чужую ногу. — Ты в моей футболке, — вдруг замечает Сокджин. — Как давно она у тебя? Я уже забыл, что отдавал ее. А что с ней не так? — Блядь, ты дурак? Мне не до футболок, — огрызается Юнджи и упирается руками в кровать по обе стороны от Джина, держаться на одних ногах становится тяжело, слишком много нагрузки. Мин не любит лишний раз напрягаться. — Правда? А до чего тебе? — дразнится Ким, но Юнджи прекрасно видит, как подрагивают пальцы на его руках от каждого резкого движения бедрами. Ким сказал, объявился парень очередной сучки, но он не говорил, когда именно тот появился. Юнджи мысленно смеется, представляя, как мужик застал его со спущенными штанами, уже возбужденного. Так ему и надо, ибо нехрен. — Я хочу. — Чего? — Освоить мастерство монтажника-штукатура, ты, дебила кусок! — почти рычит Юнджи. — У меня три недели секса не было, я трахаю твое бедро и ты… аах. Джин резко дергает ее на себя, и Юнджи проезжается бедрами по железной собачке на штанах и, кажется, сцарапывает кожу. Но это такая ерунда, когда она ощущает нежной кожей твердую плоть. Ким Сокджин ебаный засранец. Ким Сокджин тоже хочет ее сейчас, но слишком любит дразнить. Слишком. И поэтому подхватывает ее ладонями под узкие бедра и приподнимает, не разрешая себя касаться. Юнджи опасно рычит, шарит ладошками по чужим предплечьям и царапается, чтобы отпустил. Не отпускает, и вырываться бесполезно: Юнджи слишком слаба по сравнению с мужчиной. Джин рывком укладывает ее на спину, облокачиваясь локтями по обе стороны от головы девушки. Юнджи ловит момент, пока у нее есть такая потрясающая возможность, вцепляется пальцами в тугой ремень и, справившись с пряжкой, откидывает его на пол. Завтра Джин будет ругаться, он всегда ругается на срач в комнате. Ким пытается перехватить ее руку, но не успевает. Юнджи касается плоти сначала только двумя пальцами, так, как будто делает это впервые и чувствует неловкость, и только затем сжимает через ткань трусов ладонью. Джин стонет ей на ухо, и Юнджи прошибает дрожью. Боже, как же она скучала по такому голосу. По такому Сокджину. Стоны самой Мин слишком хриплые и короткие, чтобы наслаждаться ими. Джин же стонет так протяжно и бархатно, что хочется кончить только от этого. Ей не разрешают играться слишком долго, перехватывают запястье и фиксируют над головой. Обе руки Мин Юнджи спокойно помещаются в одной Сокджина. Она знает. Джин прижимается пахом к промежности и останавливается. Ничего не делает, просто замирает вот так, лежа над ней. Оба тяжело дышат, и Юнджи, напряженная, как струна, покорно ждет, не двигаясь. Она смотрит на его губы, дурацкие девичьи губы, для которых всегда стоит бальзам на тумбочке, и невольно облизывается. Ким знает, как она любит с ним целоваться, но у него всегда такое равнодушное лицо, что Мин хочется заплакать. Она хочет с ним целоваться, а он? У Юнджи слишком тонкие губы, и она не ухаживает за ними так бережно, к тому же, они постоянно обкусаны. Она притягивает Джина свободной рукой за шею и мажет по колючему подбородку. Юнджи знает, что, возможно, с ней совсем не классно целоваться, но. Джин со снисходительно улыбкой находит ее губы и делает легкий толчок одновременно. Через одежду — совсем не то, но Мин позволяет ему дразнить. Всегда позволяет, что не мешает ей жалобно просить: — Джин, ну пожалуйста, — забывая о том, что она та еще грубиянка. И все, что она может выпросить, — широкие ладони, задирающие футболку к ключицам, грубоватые пальцы, пытающиеся стянуть хлопковое белье, зато потом… — Мнх… Джин… Джин охренительный любовник. Хотя Юнджи и сравнить-то не с кем, но у него слишком умелые руки и язык. Мин вцепляется руками в его спину, пока он проходится легкими поцелуями по щекам и линии челюсти, и очень, очень жалеет, что Джин запрещает оставлять на себе метки: если кто-то увидит, ему влетит. Фанатки этого не прощают. В свой первый раз Юнджи возбуждалась от его плеч больше, чем от самого процесса. У Джина охуительные плечи, шутка про шестьдесят сантиметров, но Мин на самом деле их просто обожает. Она бы даже ногти отрастила, чтобы царапаться. Если бы можно было. Джин не комментирует ни маниакальную любовь к его плечам, — привык к такому вниманию? — в этот раз даже не шутит тупую шутку про влажную Юнджи. Просто вводит внутрь два пальца, — слишком мало для Юнджи, — двигает ими не спеша, растягивая отвыкшую Мин, и массирует большим пальцем клитор. Юнджи от соседства с шестью парнями получила много новых знаний, в большинстве своем сама того не желая, и истории о том, как юные девственники безуспешно пытаются найти клитор пару минут, она тоже слышала. Джин всегда действовал умело. Совсем не клеится с его образом прекрасной принцессы, которым его наделили. Насколько Юнджи помнит, его даже перекосило, когда он услышал это предложение-приказ. Оно и понятно, не каждому хорошо воспитанному взрослому мужчине такое понравится. Все они немного актеры, поэтому Сокджин прекрасно справляется. На камеру. Когда Джин отстраняется, решив-таки, что с нее хватит, Юнджи предвкушающее стонет и почти умоляет его взглядом. Сокджин ухмыляется, приспускает резинку вниз под внимательный взгляд девушки, — слишком медленно, — и… снова останавливается. Мин устало откидывает голову, открывает рот, чтобы высказать ему все, что думает о подобных дразнилках, от которых ноги трясутся, но вместо этого протяжно стонет, упуская движение. Юнджи предпочитает не думать, где он научился так работать языком, Юнджи предпочитает просто расслабиться и получать удовольствие. Джин прихватывает полными губами клитор и слегка посасывает. Юнджи неосознанно поднимается над кроватью, выгибаясь, как кошка, и с трудом удерживает желание податься навстречу. Сокджин нарочно громко причмокивает, прежде чем спуститься ниже к половым губам, и Юнджи краснеет еще сильнее. Она запускает пятерню в его волосы, тонкие и ломкие от постоянной краски, и все-таки не сдерживается: приподнимает коротким движением бедра, пачкая его лицо в своей смазке. Еще и еще. Ладони Джина лежат на худых бедрах, но он ничего не запрещает, не сковывает движений. Ким никогда не бывает с ней груб, если Юнджи сама не захочет этого. Юнджи же даже шутит иногда так хлестко, что доводит до слез. Честно говоря, она не понимает, чем заслужила такое бережное отношение. Она этого не стоит, если серьезно. Мин тянет Сокджина за волосы вверх, чтобы не вздумал проникнуть в нее языком и довести до оргазма сейчас. Губы Джина испачканы в блестящей смазке, когда он поднимается, опираясь на пятки и позволяя разглядеть себя. Юнджи стыдливо прикрывает глаза. Зрелище слишком горячо для ее стойкости. — У тебя ноги дрожат, — довольно замечает Сокджин и шлепает по бедру. — Заткнись, — едва шепчет Юнг и протягивает руки. — И щеки пылают, — напоследок говорит Сокджин, прежде чем притянуть ее ближе, накрыть собой, соприкасаясь с маленькими твердыми сосками, и позволить Юнджи заглушить болезненный стон в сильном плече. Джин практически не дает ей привыкнуть, выходит до головки и входит до пошлого шлепка влажных тел. Джин всегда засаживает на всю длину, не давая передышки. В этом он никогда не был терпелив. Юнджи с ума сходит, сжимаясь всякий раз, когда Джин выходит, едва ли успевая за темпом, слепо цепляется за его плечи, комкая рубаху, глушит в себе стоны только ради того, чтобы слышать стоны Кима. Им нельзя быть громкими, стены их комнаты не настолько плотные. — Джин… Джин… — Знаю, — отзывается Ким и привстает на локте, чтобы скользнуть рукой по мягкому животу, — Юнджи даже на секунду думает, что стоило бы подольше сидеть в спортзале и есть меньше сладкого, чтобы иметь такой же плоский живот, как у некоторых джиновых пассий, которых она знает, — ниже, умело погладить клитор. Юнджи хватает еще пары мощных толчков и грубоватой ласки, чтобы кончить, беззвучно хватая ртом воздух и вздрагивая всем телом. Когда кончает Джин, разнеженная Юнджи попросту не замечает, только чувствует горячее семя на животе и тяжелое тело рядом. Только сейчас до Юнджи доходит, что Сокджин даже не удосужился раздеться. Зато его хорошее воспитание проявляется даже сейчас: знает, что слишком тяжелый, поэтому откатывается в сторону, чтобы не придавить. Если Юнджи сверху, она обычно просто падает на него пластом и даже шевелиться не может. И еще выпрашивает поглаживания по спине, иногда Джин не отказывает. Ей нужно несколько минут, чтобы прийти в себя. Джин к этому моменту умудряется даже задремать. Юнджи оглядывает его расслабленное лицо, губы, которые, блядь, все еще блестят, влажные волосы, смятую рубашку и так и не застегнутые штаны, из-под которых виднеется полоска трусов известного бренда. Мин даже немного стыдно за то, что по сравнению с ним она не иначе бревно. И еще невозможно стремная в растянутой домашней футболке и растрепанными волосами, в то время как Джин валяется перед ней в брендовой одежде. Мин думает недолго, прежде чем усесться между чужих ног. — Я… ммм… хочешь?.. — слишком взволнованно для маски ледяного спокойствия спрашивает Юнджи и заправляет выбившуюся прядку волос за ухо, наклоняясь над пахом. — Я слышала, минет ты… — Нет, Юнджи, — Джин лениво треплет ее по волосам и тянет наверх, так и не открывая глаз. — Я слишком устал. «…любишь» так и остается невысказанным. Юнджи поджимает губы и тяжело отстраняется. Она понимает, что ей отказали явно не потому, что она будет делает это впервые и неумело. В конце концов, он был ее первым мужчиной, Мин много чего не умела до. Юнджи осторожно укладывается рядом и просится прилечь на плечо. — Нам будет тесно вдвоем, — сонно отказывает Джин. — К тому же, если Куки опять взбредет в голову прийти в гости в шесть утра, что мы будем делать? Мин Юнджи, сглатывая, кивает головой, как будто Сокджин может увидеть ее согласие. Слезает с чужой постели, светлой по сравнению с ее собственной, и идет на свою койку с остывшими простынями. Конечно же, ей такого не разрешат; возможно, что никогда. Джин слишком хорош, как мужчина, а из Юнджи такая себе леди. Что от нее может быть нужно Сокджину, кроме секса? Юнджи знает: она его не достойна. Это знание никогда не мешало ей безответно любить.